ты работник. Определяю тебя, в подпаски заместо Евсеича к Петру. Он уже стар, будешь учиться на замену. Так и вернулся Санька от директора с прозвищем «Никудышный» и профессией — пастух. Потекли дни, нерадостные как осенняя погода. В обязанности Никудышнего, так его теперь звали от стара до мала в селе, в том числе и хозяева, где он проживал, входило рано утром в пять часов, от начала до конца села собирать в стадо коров, останавливаясь у каждого дома. Хозяйки выгоняли их за ворота, где коровы собирались в общее стадо. Он вместе с Евсеичем гнал их за околицу деревни, туда, где было побольше травы. От дома расстояние было с километр и трудно подъемные животные шли неохотно, постоянно останавливаясь у каждого куста, приходилось щелкать кнутом, которым Никудышный пока плохо владел. У Евсеича выходило щелканье с оттяжкой. Коровы, подозрительно слушая этот неприятный для них звук, быстренько шли стройной колонной туда, где и должны были находиться. Тут не схалтуришь. На плохой траве сразу спад молока получается, а за это хозяйки не погладят, облают на чем свет стоит. Такие рулады Саня услышал в первый день своей работы, но предназначались они Евсеичу, который с заплетающимися ногами и языком остановил стадо на вытоптанном месте с жидкими островками травы. Ор стоял на все село, слышно было от края до края, и Санька уяснил сразу непреложную истину: нужно было пасти кормилиц там, где они могли быть сытыми вволю. Петр теперь был переведен скотником и вместо него за главного пастуха должен стать Никудышный. Евсеич со следующего сезона уходил на отдых. А пока Никудышный, хоть и был назначен главным пастухом, должен был во всем слушаться старого Евсеича. Евсеич на другой день, обруганный и обиженный, пригнав стадо в нужное место, прилег в кустиках и молчал. То ли спал, то ли просто сердился на неповинного новичка. К обеду сменил гнев на милость, пригласил парня поесть. Они развернули свои узелки и выложили все вместе на старую тряпицу, которая служила Евсеечу в качестве скатерти уже много лет. Их обед состоял из молока в бутылке каждому, хлеба полбуханки, сала шматок, лука зеленого и оладьев, напеченных его старухой. Было еще по два вареных яйца, но это на полдник. День у них длинный, работа с пяти утра до восьми часов вечера. В обед даже коровы, утомленные щипанием травы, головой в наклон, лежали, жевали жвачку. Сейчас они были смирные, просто любо было на них смотреть. Но, когда начинали пастись, две из них Жиголо и Обезьяна, получившие такие прозвища за своенравное поведение, не давали житья. Они неслись неизвестно куда, многие буренки тянулись за ними. Не дай Бог потеряться какой-нибудь, со света сживут хозяева пастуха. Вот и носился за ними Саня весь день, чтобы сами не ушли и других не увели. Евсеич был рад помощнику. Теперь его старые ноги в покое находятся от рогатых негодниц. Единственно, чего они боялись, это кнута Евсеича, который он применял в качестве наказания бегающим рогатым безобразницам. К вечеру Саня не чуял под собою ног. Еле тащился по селу. И когда пригонял к дому последнюю коровку, шел домой как семидесятилетний старик. Частных коров было шестьдесят голов и сотня совхозных. За них раньше отвечал Петр, а теперь все они полагались директором на ответственность Никудышнему. За совхозных полагалась зарплата, маленькая, но денежная, можно было что-нибудь купить для себя. Пока зарплату забирал Евсееч, а Саня стеснялся сказать ему о том, что им полагается разделить ее пополам. За частных коров по установленному графику пастуху полагалось дежурному двору выдать за день десяток яиц, два литра молока, полкило сала, буханку хлеба и десять рублей денег. Хозяевам это обходилось в денежном выражении десять рублей за два месяца, а пастухам, всего шестьсот рублей на двоих. Здорово не разгуляешься. Очень скоро, бегая за непослушными коровами по лесу, Санька докатился до того, что у куртки протерлись рукава и лацканы, брюки пузырились на коленках и появлялись просветы на ткани, он стал он похож на взъерошенного воробья, потрепанного своими сородичами. Прошел месяц, а денег Саня не получил и Степанида пошла наводить порядок. Что и как она говорила Евсеичу, но с собой она принесла триста рублей от частников и столько же за государственных буренок. Назавтра она пошла утром с Саней по хозяевам и пока он собирал коров в стадо, Степанида решила все экономические вопросы. Повысила ставку оплаты за голову до двадцати рублей и наказала строго настрого отдавать половину ее подопечному. Так как удои у коровушек повысились, никто не перечил о повышении ставки. Саня стал получать свою мизерную оплату. Все до копейки он отдавал хозяйке вместе с полученными продуктами. Жизнь у них ему нравилась, никто не ругал, не клял, кормили наравне с собой, по субботам ходил в баню с чистым бельем. А однажды Степанида достала из шкафа костюм с рубашкой и подала его Сане. — На, носи. Сына моего был. Он училище авиационное закончил. Призвали его куда-то на секретную службу. Даже писем не пишет. Жена его Галина носа не кажет. Как приехала после свадьбы один раз, так на этом и закончила с нами родство. Денис написал, что она ждет ребенка. А сама она не считает нужным сообщить нам об этом. Образованная, а мы кто, лапотные крестьяне. Всю жизнь в навозе возимся. Костюм пришелся Сане в пору. Совсем другой коленкор. И плечи пошире стали и горбиться перестал. Каждое утро ему приходилось знакомиться с новыми хозяевами подопечных буренок. Сегодня он впервые узнал, где живет их фельдшерица Анна Федоровна, молодая миловидная женщина без мужа, но с ребенком. Девочка Аленка была еще совсем маленькая. И она совсем не походила на свою черноволосую с гладкой прической и карими глазами мать. Аленка была похожа на ромашку, золотистые кудряшки падали ниже пояса, а синие глазенки — чистые васильки. И хороша же была девчушка, ну прямо картинка, заглядение, а не ребенок. Она подбежала к Сане и спросила совершенно серьезно: — Ты лешего видел? — Нет, — удивился Саня, — а разве он есть в нашем лесу? — Есть, — округлив глаза, шепотом сказала Аленка. — И кикиморы в болоте живут. — Я только ежика, да зайчонка видел. — А ты передашь от меня им привет? — спросила маленькая фея. — Обязательно, и подарок принесу от них, если встретятся. Весь день, с помощью Евсеича, мастера делать свистульки, он вырезал для этой необыкновенно понравившейся ему девчушки свирельку. Потом нарвал вместе с ветками малину и в березовый туесок, поставил ее как букет. Вечером Аленка ждала его с поля. Еще издали, за оградой своего дома он увидел ручонку, машущую ему. Подошел поближе, сдал бабушке Пелагее буренку и подошел к малышке. Откуда у него слова появились, сам не понял, вечный молчун. Может оттого, что похожа она была на ясно солнышко, приветливая и сказочно красивая, совсем не похожая на деревенских детей, загорелых, стриженых под горшок, чумазых. — Это тебе от зайца, — подавая Аленке туесок с ветками малины, сказал Саня. — А свирельку ежик послал. Маленькими пальчиками она серьезно взяла из рук Сани лесные подарки, — сказала, — спасибо, — и побежала хвастаться деду Сидору, мастерившему бочонок. Так он и познакомился с этой семьей, особенной, отличающейся какой-то светлой добротой и отзывчивостью. Дома его ждали. Ужин стоял на столе, вода для умывания приготовлена заранее, чтоб холодной не была. Ему было приятно, что есть дом, в котором его ждут люди, где он нашел новую семью, непохожую на детдомовскую, оголтело-бесшабашную. Жили хорошо, не тужили, да приключилось с Петром, хозяином Сани, несчастье. Жеребца нового привезли, Петр решил его объезжать, ненароком замешкался и красавец вороной копытом зашиб его до смерти. Хватил по голове наклонившегося мужика, тот упал, а он еще раз по нему прошелся. Степанида дурным голосом закричала. Еле отходили, фельдшера пришлось вызывать. Степанида и так — то хворая была, ноги ее не слушались. Болезнь мудреная какая-то не давала ей жизни от боли, крутила по ночам, да и днем Степанида плохо ходила. А тут свалилась совсем. Военкомат отказал в приезде сына на похороны отца. Дочка шалопутная телеграмму не получила, та вернулась с пометкой: адресат выбыл. Хорошо хоть соседки по дому помогли с похоронами. На двор зима пожаловала, как всегда гостьей незваной. Первый снег только ребятишкам в радость был. Хозяин заранее заготовки на зиму сделал: дровишек не менее, чем на два года хватит, хворосту для растопки тоже. Теперь по субботам нужно было баню топить. Баня не баня, а небольшая халупка утепленная с печью из камней, чтоб жару наподдать. В деревне баню каждый, всяк для себя, редко кто затапливал. Конечно, у кого большая семья, те каждую неделю сами у себя мылись, а такие как Степанида, через неделю у одних, потом у других и соответственно получалось, что свою приходилось топить в три недели раз. Зато в чьи дни приходился банный день, вымытые гости были приглашены к чаю. Правда, вместо самовара на столе всегда красовалась бутыль с самогоном. В селе стало жить веселее с появлением телевидения. Уже несколько лет как к ним перестал ездить киномеханик. Кому охота тащиться в холодный клуб, более на сарай похожий, если включи ящик и получай любое кино. В доме Степаниды тоже был черно-белый телевизор. Санька почему-то не смотрел, по его мнению, охальные фильмы. Ему было стыдно самому, а тем более, если бы этакую гадость увидела Степанида. Фильмы он любил спокойные, про любовь, жизнь в селе, городскую без похабщины. У него время для просмотров было только поздно вечером. С тех пор как хозяин умер, на него свалилась вся работа по дому. Даже корову доить научился. Поросенок «Хрюк» ходил за ним по пятам. А если он забывал закрыть за собой калитку, то вслед за ним по улице шли, выстроившись в очередь, собака Шарик, кот Забулдыга, поросенок Хрюк и дальше ровным строем вышагивали петух и все двадцать куриц. Саня в первый раз не понял, отчего все соседи и встречные селяне со смеху покатываются, пока пацаненок Жорка не показал ему, чтобы тот обернулся назад. Обернулся и увидел весь скотский строй. Самому смешно стало. Развернулся и направился назад, не идти же с такой оравой в магазин. Его гвардия разворачивалась по всем правилам. Задние остановились и ждали пока подойдет их очередь стать в строй. Так и привел он их к дому. Рассерженные на непорядок гуси, гоготали на его экскорт. Плотно закрыл калитку и пошел снова. Развеселившиеся жители показывали на него пальцами и пересказывали тем, кто не видел интересную картину. — Вот тебе и Никудышный. В него вся скотина влюблена. Парады устраивает. Можно на Октябрьских праздниках строем выводить, флажки привязать на шею каждому. Санька слушал насмешки, а в душе умилялся сообразительности его живности. Ему было приятно, что он нужен всем этим хвостато-пернатым друзьям. Придя домой, накормил, напоил своих подопечных и разговаривал с ними как с людьми. У всех у них были свои клички. Вскоре Шарик мог различать их по званиям. Безошибочно смотрел на ту курицу или поросенка, чье прозвище называл хозяин. Саньку пристроили работать по вывозу на поля удобрения — навоза из коровника. Иногда заставляли заменить водовоза, загуливающего по неделе, чтобы буренки без воды не остались. А вскоре и вовсе сделали его скотником на зиму. И тут случилось чудо. Вечно чумазые, лежащие в навозе буренки за неделю стали чистыми. В коровнике полы были выдраены по частям. Выпускал три — четыре буренки во двор и вымывал их места. Стелил, правда скудно, соломку, боялся до весны не хватит, потом запускал буренок назад, а дальше следующих выводил на прогулку по случаю санитарного дня. Доярки ахали от удивления. Ко времени дойки вода в баке была подогретой, чтобы вымя коровам не застудить, а полотенца, стали чище, чем дома. Он брал их с собой домой и кипятил в соде кальцинированной, или мыле. Вскоре к нему стали относиться серьезно. Даже директор Прохватилов явился сам на ферму и был поражен, что к ней можно подойти. А всего-то Санька ровно неделю возил гальку и песок от реки, засыпал дорожку и поставил из прясел ограду, чтоб доярки ноги свои не пачкали. — Как тебя там по батюшке кличут? — спросил, свысока глядя на скотника, директор совхоза. — Григорьевичем. — Александр Григорьевич, — значит. — Отчество как у матери. — Зовите лучше как звали, Никудышный. — Ну что ж, тебе виднее, Никудышный. Собрались доярки, заведующая фермой Феня подошла и все они потребовали выписать парню премию за работу. — Разберемся, — отмахнулся Прохватилов и уехал на своем газике. Премию Саньке выписали, целых сто рублей и он купил на них лекарство для Степаниды. Ее боли становились все невыносимее, она с трудом, переставляя табуретку и держась за нее руками, подтягивала непослушные ноги, чтобы добраться до нужника, а потом и это ей стало не под силу. Вызванный из района врач увез ее с собой в районную больницу. Теперь все хозяйство было на Сане. Ему нравилось, как встречали утром выход кормильца животные. Их приветствия были громкими. Пронзительнее всех орал Хрюк. Зато, получив по своим кормушкам, сваренное с вечера каждому свое питание, уминали молча, только чавканье стояло в хлеву и кукаренье, означающее — спасибо, в курятнике. В деревне было мало молодежи, все подались в город, кто на учебу, кто на работу. Сверстников Сани вообще не было. Школа здесь была неполная средняя и доучиваться детям приходилось в районе. Зато вдовушек здесь хватало. Женское население преобладало над мужским. Особой скромностью, оставшиеся молодайки в селе, не отличались. Летом сюда наезжали на выходные городские к реке, изобилующей рыбой. Был еще пруд, с печальными ивами, светлый лес с грибами и ягодами, поляны солнечные, усыпанные цветами и земляникой возле раскорчевки, пней оставшихся от вырубленных деревьев. Парное молоко, свежие овощи, чистая вода привлекали туристов на пару дней, а некоторые в отпуск приезжали каждое лето. Тут тебе и отдых приличный и карману не в тягость. Увозили с собой заготовки солений и варений разных. Стояли на квартирах у стариков и молодаек, тех, у кого позволяло жилье. С наступлением зимы на Саньку началась охота вдов. Сначала к нему пристала Феня, заведующая фермой, женщина лет двадцати пяти, старше Сани, но не желающая этого знать. Как-то вечером, когда Саня приготовился ложиться спать, кто-то постучал в окно. Он открыл занавеску и в лунном свете увидел лицо Фени, прильнувшее к стеклу. — Выдь, на минуту, что-то сказать тебе надо, — услышал он сквозь стекло. Сунув ноги в растоптанные тапочки, он открыл дверь и впустил гостью. — Не поздновато? — спросил хозяин. — В самый раз, — ответила она, входя в комнату. Оглядевшись по сторонам, удивленно отметила: — Да у тебя как у хорошей хозяйки все прибрано. Саня промолчал. Он стоял, скрестив руки, в ожидании объяснений о причине столь неожиданного визита. — Удивляешься, что пришла? — Да.