Документ 2 Многие исследователи ошибочно полагают, что Орден Святого Причастия в отдельные периоды своей истории занимался борьбой за чистоту веры, а его руководство придерживалось ортодоксальных религиозных воззрений. Безусловно, солдаты и соглядатаи Ордена принимали деятельное участие в «охоте на ведьм» и преследовании еретиков, сотрудничая со Священным Дознанием на территории Ромейской Империи и в её колониях, но нет никаких оснований утверждать, что Орден когда-либо являлся подразделением Церкви и признавал её верховенство. По свидетельствам ромейских историков XV–XVIII веков от основания Ромы, Орден возник в период между Первой и Второй Галльской войной и первоначально представлял собой некое сообщество магов, знахарей и прорицателей, ставящее перед собой задачу противодействия ромейской экспансии. Позднее, когда влияние Ордена распространилось далеко за пределы Галлии и даже Ромейской Империи, в кругах знати и интеллигенции распространилось мнение, что эта тайная, глубоко законспирированная организация пытается установить контроль над историческими процессами с целью избежать крупных социальных катаклизмов, параллельно стремясь познать истинный смысл жизни, сущность бытия и метафизические основы мироздания, не опираясь на какие-либо догмы. Показателен тот факт, что в период «охоты на ведьм» интересы Ордена и Церкви в целом совпадали, хотя известны отдельные случаи, когда силы и влияние Ордена использовались для спасения и укрывательства еретиков. Нередко Орден также покровительствовал алхимикам и чернокнижникам, не афишируя, впрочем, такого рода «благотворительность». Нынешнее неприятие Ордена большинством религиозных конфессий обусловлено тем, что, по мнению многих иерархов, ОСП значительную часть своих действий не соотносит с догматами Церкви и Святым Писанием. Май Катулл, статья «За седьмой печатью» в ж-ле «Архивный вестник» № 9 за 2980 г., Рома-Равенни. Документ 3 В общественном сознании давно утвердилась тяга к привычному, тому, что даёт каждому индивиду покой и уверенность. Следует признать, что даже религиозность основной массы человечества основана не столько на вере, сколько на привычке и традиции. Лишь ничтожная часть ныне здравствующих людей рассматривает себя как часть мироздания или явление природы, прочие видят себя лишь в контексте текущих событий и сиюминутных интересов. Даже явления, которые носят явно сверхъестественный характер, не воспринимаются толпой как чудо, а вызывают потребность естественно-научного объяснения, которое, впрочем, достаточно заменить авторитетными заверениями, что такое объяснение, в принципе, существует. Неприятие сверхъестественного, возможно, и является причиной того, что как общество, так и каждый человек в отдельности всё реже и реже становятся свидетелями явлений, стоящих выше иллюзий понимания, которые мы сами себе строим. Впрочем, стремление избегать контактов со сверхъестественным вполне объяснимо — оно способствуют тому, что примитивное, разъеденное массовой культурой сознание с полной ясностью ощущает собственную ничтожность. Гай Претто, статья «Философия, данная нам в ощущении», альманах «Любомудрие», Равенни — 2966 г. Документ 4 Президенту Конфедерации Эвери Индо Кучеру. От пожизненного правителя Наследного Президентства Сен-Крю благородного дона в двадцать третьем поколении Само Трювалье. ЛИЧНОЕ ПОСЛАНИЕ Глубокоуважаемый господин президент! Спешу передать Вашему Высокопревосходительству Нашу глубокую признательность за поздравление Нас лично с недавним юбилеем. Спешу заверить Вас, что народ и правительство Сен-Крю, а также Мы лично всегда хранили самые тёплые чувства к народу и руководству Конфедерации Эвери. Мы помним тот неоценимый вклад, который Вы и Ваша страна внесли в развитие экономики Нашей страны, которая в настоящее время развивается динамично и поступательно. Мы с благодарностью восприняли Ваше недавнее высказывание о намерении Вашей администрации призвать Западную Конференцию Кредиторов аннулировать внешний долг Нашего Президентства, накопившийся за последние 75 лет. В знак признательности за этот благородный шаг, а также проанализировав исторические и геополитические аспекты известной нам проблемы, Мы заявляем об отказе от всяких территориальных претензий на остров Сето-Мегеро и с лёгким сердцем признаём протекторат Конфедерации над указанной территорией. Ваш преданный друг Само. Документ 5 «…и невозможно было понять, является ли открывшаяся передо мной каменная чаша чем-то рукотворным или это причудливый каприз природы. Я стоял на краю совершенно круглого углубления в широком скальном уступе, окружённого невысоким каменным бордюром, и понимал: это и есть то самое загадочное святилище неведомого духа Тлаа, который то ли вызывал у тахха-урду немыслимый ужас, то ли внушал им такое почтение, что никто из Людей Зарослей не посмел ступить на его землю. Я бы, пожалуй, и сам не решился пройти последние несколько сотен метров, если бы не обнаружил следы давнего пребывания людей. В полутора сотнях метров от места моего ночлега обнаружилась надгробная плита, на которой была выбита надпись на староальбийском: «Здесь покоится прах лихого рубаки Пита Мелви, которому жажда золота затмила разум. Пит, ты получил то, что хотел, — твоя могила полна золота, и никто не посмеет его у тебя отнять». На плите лежала золотая диадема, украшенная крупными рубинами, но я не решился даже прикоснуться к ней — Френс Дерни никогда не бросал слов на ветер, и если он обещал покойнику, что никто не отнимет его золота, значит, так оно и есть. Но встреча с могильной плитой заставила меня совершить ошибку — я поверил, что самое страшное уже позади и можно без опаски двигаться дальше. И вот — каменная чаша лежала передо мной, медленно наполняясь тяжёлым голубоватым туманом, и я стоял, уже не в силах просто уйти, поскольку разум мой был затуманен странным ощущением невероятной лёгкости и свободы. В тот момент больше всего на свете я боялся себя самого. Мне казалось, что я могу всё, — и, как вскоре выяснилось, был недалёк от истины. Более половины своих сбережений я потратил на эту экспедицию, обнаружив под залежами архивной пыли один из черновиков завещания Френса Дерни, того самого легендарного завещания, которое изначально не предназначалось для заверения нотариусом и о содержании которого знали только немногие из близких родственников и друзей Бича Двух Океанов. Как адмиралтейский капер Френс Дерни должен был сдавать в королевское казначейство большую часть своей добычи, но как разумный и практичный человек, естественно, делал это не далеко не всегда. Но и этот черновик пустил меня по ложному следу, поскольку, к разочарованию всей команды «Принцессы Кэтлин», рассчитывавшей, помимо стоимости фрахта, получить и долю сокровищ, ромейский галеон, и поныне лежащий на дне близ острова, оказался пуст. Но в тот миг я ещё сожалел о том, что сокровища Дерни — всего лишь миф, не осознавая того, что в моей власти оказалось богатство, по сравнению с которым могло бы показаться ничтожным всё золото мира. До сих пор не могу понять, как я тогда решился сделать первый шаг и двинуться вперёд, всё глубже и глубже погружаясь в клубящийся голубой туман — наверное, потому, что я уже не вполне был самим собой, и тот, кто коротал вечное одиночество на дне этой чаши, уже стал тенью моего сознания…» Дневник профессора Криса Боолди, запись от 25 июля 2946 г. от основания Ромы. Глава 4 3 октября, 15 ч. 22 мин., о. Сето-Мегеро. — А если всё-таки окажется, что нам с тобой совсем не по пути? — спросил Онисим, когда Лида уже вошла по колено в голубое сияние, разлившееся по дну Чаши. — А тебя никто и не спрашивает, куда тебе приспичило, — холодно отрезала Лида, оглянувшись. — Ты пока здесь никто. Я тебе уже говорила. Забыл? — Она помолчала, ожидая, что Онисим последует-таки за ней. — Ну хорошо. Ладно. Давай сначала мои дела сделаем, а потом твоими займёмся. Я помогу. Хочешь? — Мои дела тебе могут не понравиться. Очень… — Онисим не успел закончить фразы, как почувствовал лёгкое головокружение и замер в ожидании очередного глюка — то ли сосна на болоте вырастет, то ли брат Ипат привет с Того Света передаст… Но ничего подобного не произошло — только немного усилился шум в голове, но это могли быть и отголоски водопада, который остался позади два часа назад. А потом возникло ощущение полной беззащитности и бессилия. Как-то раз, пару лет назад, ещё в Пантике, он спрыгнул с волнолома в штормящее море — просто так, потому что был волнолом и было море… А может быть, он тогда старался пробудить в себе хоть какое-то чувство — пусть даже страх? Сначала волны отнесли его от берега, а потом, протащив мимо прибрежных скал, выбросили на дикий пляж, верстах в десяти от города. Тогда пенный гребень, прежде чем обрушиться на берег, сжал его тело тугими струями так, что Онисим не мог пошевелиться. Теперь же было ощущение, что сила, сравнимая с той по мощи и непреклонности, попыталась осторожно проникнуть в его сознание, при этом стремясь остаться незамеченной. — Что это? — он задал Лиде этот вопрос, вовсе не надеясь на внятный ответ. — Это Тлаа приветствует тебя. — Она усмехнулась, стоя уже по пояс в голубоватом мареве. — Знаешь — как собачка принюхивается к незнакомому человеку… Не бойся — не тронет. Фу! Он со мной. Ощущение чужого присутствия внутри тут же пропало, но Онисим не почувствовал облегчения — уверенности в себе почему-то не прибавилось. Что-то заставляло его идти за этой девчонкой, которая, похоже, сама толком не знает, чего хочет — то ли крови, то ли мести, то ли всенародной признательности за расправу над «злобными угнетателями»… А ведь без очков видно, что ни первое, ни второе, ни третье ей не светит — сколько бы она ни хорохорилась, а убить ей под силу разве что таракана тапочкой. И всё-таки он шёл за ней — может быть, лишь потому, что она была именно такой — беспомощной, нахальной и красивой. Он вдруг поймал себя на том, что думает об этой маленькой разбойнице с теплотой, которая все последние годы в нём ни разу не пробуждалась, даже в тот день, когда он испытал беспредельный покой, лёжа на жёсткой скамейке в келье слепого настоятеля. Лида исчезла из поля зрения — только что её спина маячила впереди, и вдруг её не стало, а из глубины синего тумана раздались булькающие звуки, а мгновением позже — приглушённый хриплый окрик по-эверийски и едва различимый треск выстрелов. Оставалось только нырять в эту густеющую на глазах синеву и искать невидимую брешь в пространстве, куда провалилась девчонка. Правда, для этого нужно поверить или хотя бы допустить, что всё происходящее вокруг — не бред, не фантазия, не ночной кошмар. В конце концов, было бы просто обидно однажды проснуться всё на том же частном пляже в Пантике, услышать бессмысленный щебет пляжных девиц и вопли придурковатых чаек. Наверное, после подобных кошмаров голова раскалывается… Она вновь стояла перед ним, на этот раз лицом, а не спиной, и по серому комбинезону от плеча растекалось кровавое пятно. — Ерунда, сейчас пройдёт, — сообщила она, видимо, заметив признаки беспокойства на лице своего подневольного спутника. — Тут всё проходит, тут ничего ни у кого не болит. — Что бы она ни говорила, а боль отпечаталась на её побледневшем лице, и было видно, что она едва держится на ногах. — Не подходи ко мне! — крикнула Лида, когда Онисим попытался подхватить её. — Без придурков обойдёмся. Кровь на ткани начала таять, словно на неё брызнули пятновыводителем, и пулевое отверстие затянулось на ткани комбинезона. Она ткнула пальцем туда, где только что была рана, смахнула невидимую пылинку и тут же снова погрузилась в туман. На этот раз её не было не больше пары секунд, и обошлось без перестрелки. Теперь она с трудом вытягивала из тумана крупнокалиберный ручной пулемёт — эверийский SZ-17 весом пуда в полтора, а на плече её змеёй лежала пулемётная лента. — Держи, что ли! Тяжело ведь. — Это ещё зачем? — поинтересовался он, едва успев подхватить протянутое ему оружие. — Узнаешь. — Она явно не была расположена что-либо объяснять. — Пошли. И не вздумай снова в обморок брякнуться, вояка. Значит, кто-то её крепко обидел там, в прошлой жизни, на большой земле, если она решила оснастить своего мстителя такой вот трещоткой. Пулемёт был новенький, в смазке, и, скорее всего, из него ещё ни разу не стреляли. — Ну, чего ты его рассматриваешь? — нетерпеливо спросила Лида. — Новьё — со склада взяла. Только ты, как доберёмся, сразу не стреляй. Я сначала речь скажу, чтоб знали, гниды, за что страдают. Последнюю фразу она произнесла несколько неуверенно, и Онисим решился задать вопрос: — Ну и в кого же мы будем стрелять? — Не то чтобы его это сильно интересовало, но если уж он вообще пошёл за ней, надо было знать, какая роль ему уготована — пугала, убийцы или жертвы. — Во всех, кого увидишь, но только потом… Онисим воткнул конец ленты в патронник и краем глаза заметил, как вздрогнула Лида, когда он передёрнул затвор. Видимо, ей и самой было уже не по себе от собственной затеи. Тем временем голубой туман подступил к подбородку, снизу донёсся неразборчивый гул, и поверхность чаши под ногами начала мелко вибрировать. — Руку дай. — Лида схватила его за запястье и потянула за собой — вглубь тумана, и сразу же вслед за этим ступни перестали чувствовать опору. Странно, но знакомого пьянящего чувства полёта, как при затяжных прыжках с парашютом, не возникло, может быть, потому, что не было видно того места, куда падаешь. — Держись! — Её голос дрогнул, и хватка на его запястье ослабла. Онисим левой рукой стиснул покрепче пулемёт, а правой нащупал её талию и прижал к себе. — Не лапай! — тут же отреагировала Лида, но в тот же миг они выпали из тумана, который теперь превратился в клубящиеся облака, висящие над головой. Внизу, словно на географической карте, расположилась береговая полоса Внутреннего моря — полуостров Лацо, похожий на огромный ботинок, почти упирался полуоторванным каблуком в Северную Ливию, а справа яркой зеленью сверкал бисер беспорядочно разбросанных островов Великой Ахайи. — Нам туда. — Лида ткнула пальцем в сторону Вечного Города, рассыпавшегося множеством огней почти на четверть полуострова. — Ты только не потеряйся раньше времени. Видение погасло, и они погрузились в темноту. Невидимый вихрь подхватил их и понёс куда-то мимо обрывков слабого рассыпчатого свечения, которые постепенно скручивались в воронку, в горло которой их затягивало всё стремительней с каждым мгновением. — Не думай ни о чём — мешаешь. — Лида обхватила его шею, и чем стремительнее становилось падение, тем сильнее сжимались её руки. — А если задохнусь? — терпеливо поинтересовался Онисим, не делая, впрочем, попыток освободиться. — Не успеешь, — отозвалась Лида, и в этот момент лопнула, словно стенка мыльного пузыря, тонкая перегородка, отделявшая их от цели. Над ними куполом возвышался свод, освещённый несколькими тусклыми синими фонарями. Ряды глубоких мягких кресел поднимались вверх амфитеатром, а к высокой мраморной трибуне, украшенной золотым орлом, вела широкая мраморная лестница, вдоль которой, словно стражи, стояли статуи суровых мужей в тогах. Мраморный зал Ромейского Сената встретил их полумраком и безмолвием — эти стены не пропускали даже слабых отголосков гула Вечного Города, а стрелка на огромном циферблате, висящем под самым куполом, уже приближалась к горящей старинным золотом цифре XII. — Дура… Ну почему я такая дура… — Лида повалилась на нижнюю ступень лестницы, и плечи её начали вздрагивать от частых всхлипов. — А ты! — Она повернула к нему заплаканное лицо. — А ты не мог подсказать? Тоже мне десантник! Трепло. Восемь часов разницы. Эти сволочи сейчас по кабакам сидят или сучек своих трахают, а я тут, как дура последняя… — Она говорила негромко, но, повинуясь проверенной веками акустике, её голос заполнял всё помещение, отражаясь от массивного купола, лежащего на плечах атлантов. — Успокойся, детка. — Онисим положил пулемёт на невысокий парапет из яшмы, отделяющий полторы сотни сенаторских кресел от мест для приглашённых, прицелился и нажал на спуск. Потребовалось не более секунды, чтобы изваяние цезаря Конста, завоевателя Галлии, рассыпалось в мраморную крошку. — А теперь нацарапай здесь что-нибудь гвоздиком по-галльски и давай до дому, а то и вправду придётся в кого-нибудь стрелять. Ты же этого не хочешь. — Сейчас… Я сейчас. — Лида едва заметно кивнула, вытирая слёзы рукавом. — Только у меня гвоздика нет. Вот. — Она достала из нагрудного кармана губную помаду. — Сейчас. Она подошла к массивному постаменту, над которым возвышалась трибуна, и старательно вывела несколько знаков древнего рунического письма. — И что это значит? — поинтересовался Онисим, разглядывая надпись — при синих лампах дежурного освещения она казалась начертанной кровью и выглядела довольно зловеще. — Не знаю. — Лида вырисовывала последний знак, втирая в камень остатки помады, и казалось, что сейчас она от усердия высунет язык. — Ромен всегда оставлял такую надпись. Где-то в глубине здания завыли запоздалые сирены, и топот многочисленных сапог донёсся со стороны запасного выхода. Преторианская гвардия спешила немедленно покарать неизвестных преступников, каким-то образом проникших в святая святых Ромейского Союза. Здание Сената считалось здесь чуть ли не храмом власти, порядка и законности. — Пошли! — Как только дверь распахнулась, Лида бросила на пол помаду и прижалась к Онисиму. — Да брось ты свою бандуру. Бывший поручик без малейшего сожаления отбросил пулемёт, и сразу же купол над головой распахнулся навстречу звёздному небу. Они летели над городом, раскинувшим свои огни от горизонта до горизонта, и Лида смеялась во весь голос, как настоящая ведьма, Святая Маргарита, ещё не приобщившаяся к свету раскаянья. — Тут подожди, — сказала она как бы вскользь и исчезла.