— Ого! — сказал чей-то охрипший голос. — Смотри, кто к нам… — Тебя глючит! — уверенно отозвался другой, прерывая тяжёлое дыхание. — И меня глючит. И вообще — всё это бред, а на самом деле мы в гробу лежим. — Это кто это для нас расстарался! — рявкнул кто-то, явно не расположенный к шуткам. — Закопали, как дерьмо, там, где пристрелили, и всё кино. — Иди в жопу! — Мы и так в ней. — Отставить разговорчики! — среди веток промелькнуло искажённое, как в кривом зеркале, лицо унтер-офицера. — Совсем нюх потеряли. — Унтер-офицер Мельник! Ко мне! — рявкнул поручик Соболь, и его хриплый крик тяжёлым эхом прокатился над болотом. Ответа не последовало. Вместо этого голоса, казавшиеся такими близкими, стихли, затерявшись в чавканье болотного газа. — Ты что-нибудь слышала? — спросил он у Лиды, но та только пожала плечами и на всякий случай передёрнула затвор своего автомата. — Я слышал, — сообщил брат Ипат, приподнимаясь над поверхностью тумана. Оказалось, что к его балахону не прилипло ни единого шматка грязи, был он абсолютно сух, а ботинки на его ногах блестели, как будто их только что надраил вышколенный денщик. — А вот они твоих команд слышать вовсе не обязаны. — Ловко твой приятель устроился, — заметила Лида, вытаскивая сигарету из заднего кармана. Но вспомнив, что прикуривать нечем, отшвырнула её в сторону. — Ты, кстати, обещал рассказать, что это за тип. — Обращаться к Ипату напрямую она почему-то избегала. — Мы тут по уши в дерьме, а он — как новенький. — Мёртвые не потеют, — уклончиво ответил Онисим. Он уже собирался дать ей более полные объяснения, но вдруг болотная слизь вокруг забурлила, как будто кто-то сунул в неё гигантский кипятильник. В клокочущее болото ударила алая молния, вторую брат Ипат перерубил мечом на подлёте, а третья заблудилась в густой хвое, которая теперь была повсюду. Онисим, не обращая внимания на протесты, схватил Лиду, бросил её на плечо и скрылся среди пахучих ветвей. — Пусти! — Она извивалась как могла и лупила его кулаками в спину. — Пусти, кретин! — Спокойно, девочка. — Онисим аккуратно опустил её на твёрдую, поросшую мхом землю. — Если кто-то из нас погибнет, то проснёмся мы где угодно, но только не здесь, и наверняка — порознь. — Не хватало мне с тобой вместе просыпаться… — Она сидела на кочке, прижавшись спиной к сосновому стволу, и старалась не смотреть на него. — Ты, наверное, такая же сволочь, как Ромен. — Наверное, — согласился с ней Онисим. Он хотел ещё что-то добавить, но тут сквозь хвойные заросли протиснулся Ипат. Бывший монах держал в правой руке меч, заляпанный чёрной слизью, а левой вцепился в ухо визжащего Канцелярского Крыса. — Пусти, пусти, пусти! — вопил Крыс, пытаясь достать копытами до земли, но славный рыцарь старательно держал его на весу. — Всё, что хотите! Любую справку выпишу, только ухи мои не трогайте. — Справку, говоришь? — переспросил Ипат, даже не думая давать пленнику какие-либо послабления. — Дай-ка нам справку: где сейчас находится подразделение поручика Соболя, погибшее в Сиаре 19 августа 2983 года? — Что? Где? — не понял Крыс. — Не знаю я, чтоб я сдох! Не знаю. Потеряли мы их. Бродят где попало. Но если угодно, могу выяснить. Рад услужить. Сейчас-сейчас… — Крыс отрастил на кошачьей лапке два мозолистых пальца, засунул их в рот и издал пронзительный зелёный свист. Решив, что бес пытается подать сигнал своим, Ипат раскрутил его над головой и зашвырнул в ту сторону, откуда только что пришёл. В густой хвое образовался просвет, в котором мелькнуло знакомое болото, заваленное телами здоровенных порубленных в капусту жаб в пятнистой униформе, но как только Крыс шлёпнулся в вязкую жижу, ветви за ним сомкнулись, и больше ничто не нарушало тишины, кроме тягучего шума ветра, заблудившегося в сосновом бору. — Такси вызывали? — Знакомая Онисиму ведьма на помеле свалилась откуда-то сверху и уже с хищным интересом разглядывала потенциальных клиентов. — Только я зараз всех не увезу. И чем платить будете? — Нам не нужно ехать, нам нужна только информация, — сказал Ипат, вытирая клинок клочком мха. — Я вам не справочное бюро, я делом занимаюсь! — парировала ведьма, и тут взгляд её нащупал Онисима. — Привет, бродяга! Слушай, это судьба. И место тут как раз подходящее. Пойдём вон в ту ложбинку — полчасика полюбезничаем, а потом я вас всех — куда угодно. — Она скинула с себя новенький хрустящий халат, обнажив поджарое мускулистое тело, и двинулась к Онисиму, широко распахнув объятия, но больше трёх шагов ей сделать не удалось — на пути оказалась Лида, обеими руками ухватившая за ствол свой автомат. — Убирайся отсюда, дрянь! — Лида недолго думая со всего размаху заехала ведьме автоматом по лбу. — И чтоб духу твоего… — она не успела договорить, как ведьма, схватив метлу, подпрыгнула и исчезла в густом сплетении ветвей. — Ну и фиг с вами! Ещё пожалеете, — донеслось сверху, и сразу же послышался быстро удаляющийся звук, похожий на вой реактивного движка. Бывший десантник и бывший монах слегка опешили от такого неожиданного поворота событий — оба уставились на Лиду, которая продолжала грозить кулаком обращённому в бегство противнику. Впрочем, Онисим был не слишком удивлён её выходкой. — Стоять! Руки за голову! — Холмик, поросший мхом, лопнул, словно созревший нарыв, и под ним обнаружилась небритая личность в каске, бронежилете и пятнистом армейском комбинезоне. Ствол крупнокалиберного ПК-66 был направлен на Ипата — можно было успеть схватить Лиду за ремень и укрыться за толстым сосновым стволом. — Я же говорил — не хрен его ждать! — Рядом с сержантом Тушканом возник рядовой Громыхало, миролюбиво закидывающий автомат за спину. — Говорил: сам придёт, как приспичит. 14 октября, 16 ч. 25 мин., о. Сето-Мегеро, восточное побережье. Тропа раздваивалась, и на развилке валялись две пузатые пустые бутылки. Слева доносились приглушённые голоса и истошные петушиные крики. Но отпечатки стёртых подошв на мелкой каменной сыпи вели прямо, и Дина решила, что не стоит отвлекаться. Стало прохладнее, и в воздухе появился слабый запах гари. Тлаа — всего лишь младенец, Тлаа — зародыш вселенной, Тлаа — пустой сосуд, Тлаа — средоточение Силы, Тлаа — первая искра будущего пламени, Тлаа — начало вечности. Лишь тот, кто не имеет корней в нашем мире, способен заполнить собой Тлаа, стать его волей, его верой, его надеждой, его смыслом. Что это — собственные мысли текут сквозь замутнённое сознание или этот голос пришёл извне? Разве это сейчас имеет значение? Уже поздно сомневаться в том, что избранный ею путь верен, и другого не будет дано. Возвращаться теперь, когда неведомая цель уже так близка, всё равно поздно, разве что откуда ни возьмись свалится прямой приказ непосредственного начальства. Но генерал Сноп был слишком далеко, и едва ли он стал бы её останавливать — любой, даже самый ничтожный шанс на благополучный исход дела необходимо было использовать, и одну или несколько человеческих жизней не следует принимать в расчет, когда на карту поставлено, может быть, само существование жизни. Стоп! Что-то похожее уже как-то было… Тлаа — зародыш вселенной, Тлаа — пустой сосуд… Тлаа — зародыш вселенной, Тлаа — пустой сосуд. Большего и не надо ничего знать, чтобы сделать то, что надлежит… Главное — есть уверенность в одном: когда придёт время усмирить Тлаа, она сделает всё как надо. И голос Сквосархотитантхи продолжает доноситься из глубин святилища Мудрого Енота, только тихо, очень тихо — так, что до неё доходят не слова, а только их смысл или тень смысла. И путь, который избран, верен уже потому, что иного пути не дано — а сверху доносится безмолвный зов, подобный тому, что заставил её без спросу войти в древнее подземелье маси, в лабиринт тайн, к которым лучше не прикасаться. Она остановилась и даже попыталась заставить себя повернуть обратно, но слева от тропы обнаружились три надгробия — скособоченная, просевшая плита из серого камня располагалась в дюжине аршин от массивного гранитного обелиска и мраморного ангела, венчавших два могильных холмика. Что-то в этих могилах показалось ей странным и удивительным. Она смотрела на них не отрываясь несколько долгих минут, пока до неё не дошло, что венчики цветов, покрывающих оба холмика, склонились навстречу друг другу. Когда она поняла, в чём дело, нахлынувшие на неё сомнения успели рассеяться, забыться, остаться в прошлом. Да и какие могут быть сомнения, когда на карту поставлен успех операции, а вместе с ней — равновесие мира, продолжение жизни, завтрашний рассвет… И не стало боли в разбитых ступнях, забылась жажда, ушла усталость — и надо было спешить вперёд, к цели, пока не прошло это состояние лёгкости и уверенности в собственных силах. Впереди, заслоняя пару горных вершин, выросло ослепительное холодное голубое зарево, как будто рядом на мгновение вспыхнула и погасла звезда. А потом что-то начало припекать ей поясницу, и запахло палёным. Оказалось, что модная сумочка, висевшая на её плече, дымится и обугливается, а сквозь прожжённые дыры просвечивают вспыхнувшие на Печати огненные знаки. Они погасли так же внезапно, как и разгорелись, и ей вдруг показалось, что вниз по склону катится бледная тень какого-то чудовища, которое корчится в конвульсиях и распадается на части. Дальше она шла медленно, с трудом переставляя ноги. Усталость и боль вернулись, зато исчезла уверенность в себе и ощущение величия цели. На низком парапете, окружающем каменную чашу правильной круглой формы, диаметром в пару сотен аршин, сидел человек в драных брюках и синей клетчатой рубахе, завязанной узлом на пупе. По его обрюзгшему загорелому лицу стекали слёзы, в руке он держал бутылку, а рядом стояли ещё две — одна наполовину пустая, другая почти полная. — Барышня! — Казалось, он даже слегка обрадовался её появлению. — Глотнёте? А то — это последнее. Больше, наверное, тю-тю… Совсем тю-тю. Лилль — сволочь. Тихушник. Всё выжрал. — А где Тлаа? — спросила она у аборигена, осторожно присев рядом. — А Тлаа? Тлаа тоже тю-тю… Лилль туда нырнул — и всё. — Он протянул Дине ёмкость. — Прощения просим, но стаканов не держим. Она взяла бутылку, обтёрла горлышко полой укороченного платья и сделала большой глоток. Почему-то ей сразу же стало легче. Восход Огорчённой Луны, Пекло Самаэля. Как только они вышли из зарослей, впереди обнаружилось раскинувшееся до горизонта плоское пространство, покрытое потрескавшейся сухой глиняной коркой, посреди которого лежал на боку океанский пароход. — Что это? — успел спросить Онисим, прежде чем сообразил, что здесь любые вопросы либо нелепы, либо бессмысленны. — Временная база, — доложил старшина Тушкан, не забывая бдительно всматриваться в горизонт. — Пока здесь окопались. Ну с вами-то мы точно куда-нибудь прорвёмся. — За те полтора часа, пока они продирались через лес, последнюю фразу старшина повторил уже раз десять, с особым смаком произнося волшебное слово «прорвёмся». — А ты у меня спроси, — потребовала Лида, не отрывая взгляда от раскинувшегося впереди пейзажа. — О чём? — не понял Онисим. — О том. Я знаю, что это. Патрик Бру «В ожидании ветра». Есть такая картина у нашего местного живописца, добропорядочного островитянина. Он меня пару раз выгуливал по своим полотнам. Только после «Потрохов святого остолопа» мне его самого видеть тошно. — Странно это всё. — Ничего странного, — вмешался в разговор Ипат. — Ничего странного. У Самаэля и прочих Равных слишком бедная фантазия, чтобы слепить что-нибудь своё. Вот они и тащат сюда всё, что приглянётся, — всё нелепое, абсурдное, извращённое, всё, что пахнет паранойей. Кстати, этот Патрик ещё жив? — Наверное. — Лида пожала плечами. — Его недавно Рано видел с какой-то девицей из новеньких. — Хорошо. — Что хорошо? Что?! — не выдержала Лида, которая ещё не отошла после парада мертвецов перед троном Ромена. Сорвавшись на ведьму, она выпустила лишь ничтожную часть накопившегося нервного напряжения. — Ты, призрак бродячий! Тебе всё хорошо! Ты уже сдох и не воняй тут. А я жить хочу — долго и счастливо. — А я, думаешь, не хочу?! — перекричал её старшина Тушкан. — Смотри. — Он расстегнул воротник и обнажил уродливый рубец под левой ключицей. Смертельная рана тут же открылась, из неё полилась чёрная кровь, а лицо самого сержанта стало синим и покрылось багровыми пятнами. — Отставить! — скомандовал поручик Соболь, видя, что Лида побледнела и вот-вот потеряет сознание. — Прости её, старшина, — она просто девчонка, живая и глупая. — Есть, — коротко ответил Тушкан, возвращая себе обычный человеческий облик. — Только пусть она… — Я не буду… — Лида с трудом подавила приступ тошноты. — Я не буду больше. Я правда дура… — Все бабы — дуры, — рассудительно заметил старшина, давая понять, что инцидент исчерпан. — Так вот, — как ни в чём не бывало продолжил Ипат, — если этот Патрик жив, значит, где-то поблизости должен быть выход — прямо в чрево пустого духа. Только надо знать, куда идти. — А тут, куда ни иди, один хрен жарко, — сообщил рядовой Громыхало, который шёл замыкающим. — И тоска тут смертная. Одно развлечение — пострелять всяких тварей. Может, побыстрей ходулями двигать будем, а то меня там Лукреция заждалась, и жрать охота уже как из пулемёта. — Нет! — Ипат осторожно наступил на глиняную корку, как будто пробуя её на прочность. — Здесь нельзя дважды оказаться в одном месте. — Да ты гонишь, монах! — взревел Громыхало, но в тот же миг сверху донёсся оглушительный рёв. Голубое небо с розовыми прожилками лопнуло, открывая утыканную звёздным бисером черноту. Посреди неё возник раскалённый шар, который, оставляя за собой дымный след и разбрасывая во все стороны искры, неторопливо приближался к земле. — «Огорчённая луна», — сказала Лида, провожая взглядом явление. — Эту дрянь тоже Патрик намалевал. Несколько ошмётков окалины просвистели у них над головами, врезались в сосны, и хвою мгновенно охватило ревущее пламя. Огненный шар, замедлив полёт, повис над громадой корабля и вдруг сорвался вниз. Посреди пустыни образовалось огненное озеро, которое медленно раздвигало свои берега. Вскоре осталась лишь узкая полоска земли между пылающим бором и морем жидкого огня. Никто не сказал ни слова — теперь, когда выбора уже не было, исчез и повод для споров. Трое умерших и двое живых, зажатые с двух сторон пламенем, бежали вдоль пылающих сосен туда, где из-за горизонта выглядывали две заснеженные вершины. Они даже не сразу заметили, когда ревущее пламя осталось позади, а горы превратились в женскую грудь, и с двух живых трепетных вершин стекали потоки молока. Рядовой Громыхало первым, не дожидаясь команды, бросил автомат на нежно-розовый берег, вошёл по колено в молочную реку, упал на четвереньки и начал пить густую тёплую жидкость, словно бык, пришедший на водопой. Его примеру последовал старшина, но сделав несколько глотков, зачерпнул молока в котелок, висевший у него на поясе рядом с подсумком, и протянул его поручику.