— Можешь сократить. Я знаю о предложении. Секунду он абсолютно неподвижен. Затем его взгляд становится жестким, и он спрашивает: — Кто тебе сказал? По крайней мере, он не притворяется, что не знает, о чем я говорю. — Правда? — фыркнула я. — Кто мне сказал? Это то, что кажется уместным? Его выражение лица каменное. — Процедуры, связанные с распределением внутреннего финансирования, не являются публичными. Анонимная внутренняя экспертная оценка необходима, чтобы гарантировать… — …чтобы гарантировать вашу способность выделять финансирование близким сотрудникам и портить карьеру тем, кто не нужен. Верно? — Он отшатнулся назад. Это не та реакция, которую я ожидала, но, тем не менее, она наполняет меня радостью. — Если только причина не была личной. И ты наложил вето на мое предложение, потому что я не переспала с тобой пять лет назад. Он не отрицает этого, не защищается, не кричит, что я сумасшедшая. Его глаза сужаются до голубых щелей, и он спрашивает: — Это был Мерел, не так ли? — Почему тебя это волнует? Ты наложил вето на мой проект, так что… — Он также сказал тебе, почему я наложил вето? — Я никогда не говорила, что это был Мерел… — Потому что он был там, когда я объяснял свои возражения, подробно и обстоятельно. Он это упустил? — Я поджимаю губы. Что он, кажется, интерпретирует как открытие. — Ханна. — Он наклоняется ближе. Мы нос к носу, я чувствую запах его кожи и лосьона после бритья, и я ненавижу каждую секунду этого. — Твой проект слишком опасен. Он требует, чтобы ты отправилась в отдаленное место, чтобы завезти оборудование в такое время года, когда погода изменчива и часто совершенно непредсказуема. Я бывал в Лонгйирбюене в феврале, и лавины сходили внезапно. За последние несколько лет ситуация только ухудшилась… — Сколько раз? Он моргает на меня. — Что? — Сколько раз вы были в Лонгйирбюене? — Я был в двух экспедициях… — Тогда ты поймёшь, почему я принимаю мнение того, кто побывал в дюжине миссий, а не твое. К тому же, мы оба знаем, какова была истинная причина вето. Йен открывает, затем закрывает рот. Его челюсть твердеет, и я окончательно убеждаюсь: он зол. Я вижу это по тому, как он сжимает кулак. По раздуванию его ноздрей. Его большое тело в нескольких дюймах от моего, пылающее гневом. — Ханна, Мерел не всегда заслуживает доверия. При нем были инциденты, которые… — Какие инциденты? Пауза. — Это не моя информация, чтобы разглашать ее. Но ты не должна доверять ему свою… — Верно. — Я насмехаюсь. — Конечно, я должна верить на слово парню, который действовал за моей спиной, а не парню, который за меня вступился и добился того, чтобы мой проект все равно был профинансирован. Очень сложный выбор. Его рука поднимается и смыкается вокруг моей руки, одновременно нежно и настоятельно. Я отказываюсь заботиться настолько, чтобы отстраниться от его прикосновения. — Что ты только что сказала? Я закатываю глаза. — Я наговорила кучу всего, Йен, но суть была одна — отвали. А теперь, если ты меня извинишь… — Что ты имеешь в виду, говоря, Мерел позаботился о том, чтобы твой проект все равно был профинансирован? — Его хватка напряглась. — Я имею в виду именно то, что сказала. — Я наклоняюсь к нему, смотрю в его глаза, и на долю секунды знакомое чувство близости, здесь, рядом с ним, обрушивается на меня, как волна. Но оно так же быстро смывается, и остается лишь странное сочетание мстительной грусти. У меня есть мой проект, а это значит, что я выиграл. Но я также… Да. Он мне нравился. И хотя он всегда был лишь на периферии моей жизни, я думаю, может быть, я надеялась… Ну. Теперь неважно. — Он нашел альтернативу, Йен, — говорю я ему. — Я и моя неспособность осуществить проект отправляемся в Норвегию, и ты ничего не можешь с этим поделать. Он закрывает глаза. Затем открывает их и бормочет что — то под нос, что звучит очень похоже на «блядь», затем следует мое имя и другие торопливые объяснения, которые я не желаю слушать. Я высвобождаю руку из его пальцев, встречаю его взгляд в последний раз и ухожу, поклявшись себе, что это конец. Я больше никогда не буду думать о Йене Флойде. Глава 7 Острова Шпицберген, Норвегия Настоящее На нем нет снаряжения НАСА. К этому времени уже почти стемнело, снег падает непрерывно, и всякий раз, когда я поднимаю взгляд к краю расщелины, огромные снежинки летят мне прямо в глаза. Но даже тогда я могу сказать: Йен одет не в то снаряжение, которое НАСА обычно выдает ученым АМАСЕ. Его шапка и пальто — The North Face, тусклый черный цвет, припорошенный белым, прерывается только красным цветом его очков и лыжной маски. Его телефон, когда он достает его, чтобы связаться со мной с края расщелины, не стандартный Iridium, а модель, которую я не узнаю. Он долго смотрит вниз, как бы оценивая дерьмовую ситуацию, в которую я умудрилась себя загнать. Флурри кружит вокруг него, но так и не касается. Его плечи поднимаются и опускаются. Раз, два, несколько раз. Затем, наконец, он поднимает очки и подносит телефон ко рту. — Я спущу веревку, — говорит он вместо приветствия. Сказать, что я сейчас нахожусь в затруднительном положении или что у меня на руках несколько проблем, было бы преуменьшением. И все же, глядя вверх с того места, где я была уверена, что укушу его примерно пять минут назад, я могу думать только о том, что в последний раз, когда я разговаривала с этим человеком, я… Я сказала ему отвалить. Неоднократно. И он действительно заслужил это, по крайней мере, за то, что сказал, что я недостаточно хороша для выполнения проекта. Но в то время он также упомянул, что моя миссия будет слишком опасной. И вот теперь он появился за полярным кругом, со своими глубоко посаженными голубыми глазами и еще более глубоким голосом, чтобы отвести меня от верной смерти. Я всегда знала, что я засранка, но никогда не понимала, до какой степени. — Это самый массовый случай в истории? — спрашиваю я, пытаясь пошутить. Йен игнорирует меня. — Как только у тебя будет веревка, я сделаю якорь, — говорит он, тон спокойный и фактический, ни следа паники. Как будто он учит ребенка завязывать шнурки. Здесь нет срочности, нет сомнений, что все пройдет по плану и мы оба будем в порядке. — Я подготовлю губу и подниму тебя на плечо. Убедись, что все пристегнуто к твоей спусковой петле. Ты можешь подтянуться на закрепленной стороне? Я просто смотрю на него. Я чувствую… Не знаю точно, что. Смущение. Стах. Голод. Вину. Холод. После, наверное, слишком долгого времени, мне удается кивнуть. Он слегка улыбается и бросает веревку. Я смотрю, как она разматывается, скользит вниз ко мне и ложится в паре дюймов от моего тела. Затем я протягиваю руку в перчатке и обхватываю ее конец. Я все еще растеряна, напугана, голодна и виновата. Но когда я поднимаю взгляд на Йена, возможно, мне становится немного менее холодно. Это просто растяжение, я почти уверена. Но если говорить о вывихах, то это плохой вывих. Ян верен своим обещаниям и вытаскивает меня из расщелины всего за пару минут, но как только я оказываюсь на поверхности, я пытаюсь хромать, и… это выглядит не очень хорошо. Моя нога касается земли, и боль пронзает все мое тело, как молния. — Фу… — Я прижимаю руку к губам, пытаясь спрятать свой вздох в ткани перчаток, и изо всех сил стараюсь удержаться на ногах. Я уверена, что громкий шум ветра заглушает мое хныканье, но я мало что могу сделать, чтобы остановить слезы, заливающие мои глаза. К счастью, Йен слишком занят сбором веревки, чтобы заметить это. — Я на секунду, — говорит он, и я радуюсь этой отсрочке. Возможно, он только что спас меня от превращения в десерт для белого медведя, но по какой — то причине мне неприятна мысль о том, что он видит меня плачущей и слабой. Ладно, хорошо: Я нуждалась в спасении, и, возможно, сейчас я выгляжу не очень. Но мой болевой порог обычно довольно высок, и я никогда не была нытиком. Я не хочу давать Йену повод думать иначе. Кроме. Кроме того, что эти две одинокие слезы открыли шлюзы. Позади меня Йен загружает свое альпинистское снаряжение в рюкзак, его движения практичны и экономны, а я… Я не могу заставить себя предложить какую — либо помощь. Я просто неловко стою, пытаясь уберечь свою пульсирующую лодыжку, на одной ноге, как фламинго. Мои щеки горячие и мокрые от падающего снега, и я смотрю вниз на свою дурацкую расщелину, думая, что еще минуту назад — пока Йен, мать его, Флойд не спас меня — это было последнее место, которое я видела. Последний кусочек неба. И тут же меня пронзает стремительный ужас. Он сбивает надуманную тишину моего марсианского океана, и огромные масштабы того, что чуть не случилось, всего того, что я люблю, что я могла бы упустить, если бы Йен не пришел за мной, проносятся по моему мозгу, как грабли. Собаки. Три часа ночи летом. Сэди и Мара — абсолютные идиотки, а я смеюсь над ними. Походы, чай со льдом из киви, греческий ресторан, который я так и не попробовала, элегантный код, следующий сезон «Stranger Things», действительно хороший секс, публикация в Nature, возможность увидеть людей на Марсе, концовка «Песни льда и пламени»… — Нам пора в путь, пока буря не усилилась, — говорит Йен. — Ты… Йен смотрит на меня, и я даже не пытаюсь спрятать лицо. Я уже далеко не в том состоянии. Когда он подходит ближе, хмурясь, я позволяю ему поймать мой взгляд, приподнять пальцами мой подбородок, осмотреть мои щеки. Его выражение лица меняется от срочного, обеспокоенного до понимающего. Я делаю вдох, который превращается в глоток. Глоток, к моему ужасу, превращается во всхлип. Два. Три. Пять. А потом… Потом я просто в полном беспорядке. Рыдаю жалобно, как ребенок, и когда теплое, тяжелое тело обхватывает меня и крепко прижимает к себе, я не оказываю никакого сопротивления. — Прости, — бормочу я в нейлон куртки Йена. — Прости, прости, прости. Я… я понятия не имею, что со мной не так, я… — Я просто не знала. Внизу, в расщелине, я могла притворяться, что ничего не происходит. Но теперь, когда я выбралась наружу, и я больше не чувствую оцепенения, все возвращается, и я не могу перестать видеть их, все вещи, все то, что я почти… — Шшш. — Руки Йена кажутся невероятно большими, когда они двигаются вверх и вниз по моей спине, обхватывая мою голову, поглаживая мои влажные от снега волосы, выбивающиеся из — под шапки. Мы находимся в ледяной середине бури, но так близко к нему я чувствую себя почти спокойно. — Шшш. Все хорошо. Я прижимаюсь к нему. Он позволяет мне рыдать в течение долгих мгновений, которые мы не можем себе позволить, прижимая меня к себе без воздуха между нами, пока я не чувствую биение его сердца сквозь толстые слои нашей одежды. Потом он бормочет «Чертов Мерел» с едва сдерживаемой яростью, и я думаю, что было бы так просто свалить все на Мерела, но правда в том, что во всем виновата я. Когда я наклоняюсь назад, чтобы сказать ему об этом, он закрывает мне лицо. — Нам действительно нужно идти. Я понесу тебя к побережью. У меня есть легкий бандаж для твоей лодыжки, просто чтобы не испортить ее еще больше. — Побережье? — Моя лодка менее чем в часе езды. — Твоя лодка? — Пойдем. Нам нужно идти, пока не выпало еще больше снега. — Может быть, я смогу идти. Я могу хотя бы попытаться… Он улыбается, и от мысли, что я могла бы умереть… могла бы умереть, если бы мне не улыбнулся вот так этот человек, у меня дрожат губы. — Я не против нести тебя. — Появляется ямочка. — Постарайся сдержать свою любовь к расщелинам, пожалуйста. Я смотрю на него сквозь слезы. Как выясняется, это именно то, чего он от меня хочет. Йен несет меня почти всю дорогу.