— Блин, точно, — говорит Скарлетт, вскакивая на ноги, и идет к бару. — Оно самое. На следующий день Таллула просыпается в яично-желтом свете утреннего солнца, проникающего сквозь плотные кремовые занавески. Ее телефон говорит ей, что сейчас семь пятнадцать. На подушке слева от нее — нога Скарлетт. Мягкая белая кожа, ухоженные ногти, профессионально выкрашенные в черный цвет, вопреки образу крутой пацанки, которую она так старается изображать. Таллула смотрит на ногти на ногах Скарлетт и представляет ее в пафосном ногтевом салоне возле Мэнтонского вокзала, салоне с розовыми стенами и блестящими подушками. Уткнувшись в свой телефон, она сидит в кожаном кресле, вытянув ноги к девушке-вьетнамке в маске. Таллула ни разу не делала ни маникюр, ни педикюр. Ей было бы слишком неловко. Она заставляет себя сесть, и похмелье тотчас с силой дает о себе знать. Она проверяет сообщения на телефоне. Тринадцать от Зака. Она их даже не читает. Одно от матери, отправлено в два часа ночи. Просто проверяю. Надеюсь, с Хлоей все в порядке. Зак сказал, что ты останешься у нее на ночь. У Ноя все хорошо, Люблю тебя, мама. Она медленно вылезает из-под тяжелого пуха стеганого одеяла и, соскользнув с огромной кровати, ступает ногами на мягкую овечью шкуру. Голова Скарлетт спрятана под нижним краем пухового одеяла. Таллуле виден лишь небольшой пучок голубых волос. Мозг Таллулы взрывается воспоминаниями: ее пальцы в этой голубой копне волос, ее губы на этих губах, рука Скарлетт… Она энергично трясет головой. Нет, думает она. Нет, нет, нет. Этого не произошло. Ее разум играет с ней злую шутку. Она снова смотрит на Скарлетт, на ее перевернутую фигуру под одеялом. Почему она лежит ногами на подушке? Потом она вспоминает, как вчера вечером оттолкнула руку Скарлетт, оторвалась от ее губ, убрала руку с волос и сказала: — Нет, я не такая. Скарлетт отстранилась и пристально посмотрела ей в глаза. — Тогда кто ты, черт возьми, Таллула из автобуса? — спросила она. И Таллула покачала головой и сказала: — Я — всего лишь я. Скарлетт приложила палец к тонким губам, провела им там, где только что их коснулись губы Таллулы, вздохнула и сказала: — А, ну ладно. Все понятно. Время решает все. Таллула не поняла, что она имела в виду. Но она точно знала, что попросила Скарлетт вызвать ей такси, что она хотела поехать домой, на что Скарлетт ответила: — Не глупи, сейчас два часа ночи, останься. — И, положив руку на сердце, добавила: — Мы будем спать валетом. Договорились? Теперь Таллула вздыхает и, взяв джинсы и телефон, на цыпочках выходит из комнаты. В ванной, отделанной белым мрамором, она пишет матери: Только проснулась. Все хорошо. Я буду дома через полчаса. Как Ной? Ее мать немедленно отвечает: Все в порядке. Он только что позавтракал. Не спеши. Оставайся столько, сколько тебе нужно. Возвращайся, когда будешь готова! Она отвечает тремя смайликами в виде сердечек, а затем с тяжелым сердцем открывает сообщения Зака: Что за фигня. У тебя нет времени для меня, но у тебя есть время для нее? Ной плачет и зовет тебя. Называешь себя матерью? Что ты себе позволяешь! Блин, живо иди домой, я серьезно. В какие игры ты, мать твою, играешь? Ты гребаная сука, Таллула, ты гребаная сука… Между эсэмесками — короткие записи голоса плача Ноя. За плачем сына слышны другие звуки, это Зак его шепотом успокаивает: Все хорошо, малыш, все хорошо. Мама с кем-то, кого она любит больше тебя, но ты не переживай, малыш, папа всегда с тобой, папа любит тебя, никогда этого не забывай… Услышав за дверью скрип паркета, она поднимает взгляд и быстро блокирует телефон. — Лула? — Да. — Ты в порядке? — Я в порядке. Просто в туалете. — Мне показалось, что я слышала детский плач. — Странно, — тихо говорит Таллула. Мгновение тишины, а затем она снова слышит скрип половицы. — Это да. Странно, — говорит Скарлетт. Они завтракают вместе, как и представляла себе Таллула. Голые ноги, мешковатые футболки, размазанная косметика, тяжелое дыхание. Небо снаружи грязно-серое, грозящее разразиться снегом. В большом застекленном павильоне в задней части дома холодно. Видя, что Таллула дрожит, Скарлетт бросает ей покрывало из искусственного меха. Здесь Скарлетт поцеловала ее накануне вечером. Прямо здесь. Таллула протягивает руку, чтобы коснуться кожаного квадрата, на котором она сидела, когда Скарлетт скользнула к ней прошлой ночью, приложила руку к ее лицу и сказала: «Разве ты не знаешь, какая ты красивая?» Она вспоминает дрожь энергии, пронзившей ее, когда она поняла, что происходит. — Я не… — тихо прошептала она тогда, почти задыхаясь. — Что не? Она не ответила, не смогла. Она не знала, кто она такая. Точно она знала лишь одно: рядом со Скарлетт она чувствовала себя так, будто могла быть кем угодно, кем ей хотелось. И вот теперь Скарлетт снисходительно улыбается ей. — Господи, — говорит она. — Ты такая милашка. Таллула улыбается. — Ты такая странная, — говорит она, затем отбрасывает улыбку и добавляет: — Ты когда-нибудь… В смысле ты лесби? — Ярлыки, — наигранным тоном говорит Скарлетт. — Скучные, идиотские ярлыки. — В таком случае я первая девушка?.. — Да. Ты первая девушка. Ой! — внезапно восклицает Скарлетт, хватаясь за щеку. — Помимо всех остальных девушек. — Правда? — Да. Правда. Но ты первая девушка за долгое время. За долгое-долгое время. Телефон Таллулы гудит. Она рассеянно смотрит на него. Очередное сообщение от Зака: Какого хрена, Таллула? Телефон гудит снова. На сей раз это фото. Фото Ноя. Лицо Зака прижато к нему и перекошено от злости. На мгновение Таллуле становится страшно. Зак выглядит так, будто готов сделать Ною больно. Она встает и снова садится. Нет, думает она, нет. Зак никогда не сделает Ною больно. Никогда. Он просто использует Ноя, чтобы давить на нее. — Все в порядке? — Да. Я… просто… это мой парень. — Он наезжает на тебя? — Да. Немного. — Не может смириться с тем, что у тебя может быть своя жизнь? — Да, вроде того. Скарлетт закатывает глаза.