Долго и шумно усаживались, стараясь попасть в розовый круг под абажуром. Под ним было спокойно и надёжно. Всем казалось, что за столом собрались добрые родственники, чтобы отметить семейное торжество. В предвкушении веселья все оживлённо переглядывались. Сергей примостился в тенёчке, за краем круга. Его лицо скрылось в темноте. Так ему легче было перенести тяготы служебного задания. Влад уселся напротив Москвина. Его лицо, освещённое розовым светом, казалось юным и одухотворённым. Сергей старался не смотреть на него. – Товарищи! – торжественно начал Коля. – Друзья! Мы собрались сегодня, чтобы провести этот холодный вечер в тёплой комнате и хорошей компании. Мы укрылись здесь от житейских бурь и непогоды. Партия и правительство, как заметила Мириам, нам не указ. Мы пили, пьём и пить будем. Ура, товарищи! Выпьем, друзья! Раздался дружный хохот, звон стекла и стук в дверь. Коля поморщился, но выпил. После этого подошёл к двери и приоткрыл её. – Варвара, я тебе оставлю, – послышался шёпот. – Оставлю. Налью. Принесу. – Она водки хочет? – спросила Мириам, когда Коля вернулся за стол. – Да. Ей компресс надо сделать, – пробурчал Коля и злобно причмокнул губами. Соседку он не любил, опасался, но ни в чём ей не отказывал. Любую просьбу Варвары выполнял. Не из страха, а так, на всякий случай. Мало ли что случится. Не в Европах живём. Разное бывает. А соседка всегда под боком. Если что, можно ей припомнить, что брала и чего не отдала. Коля посидел, поёрзал, затем схватил со стола наполовину опорожнённую бутылку и отнёс Варваре. Та погрозила ему кулаком, но бутылку взяла. Коля покачал головой, то ли осуждая, то ли сожалея об утраченной бутылке, вздохнул и засел в туалете. Варвара не позволяла соседям подолгу находиться в месте уединения. Как только, по её подсчётам, выходил срок пребывания, она принималась колотить в дощатую дверь маленькими, но крепкими кулаками, да так сильно, что с потолка сыпалась штукатурка. Пока соседка была занята бутылкой, можно было насладиться тишиной и покоем. * * * Тем временем в комнате вовсю веселились. Мириам и Наташа танцевали, крепко прижавшись друг к дружке. Сергей сидел в тени, чувствуя, как все мускулы лица свело от напряжения. Влад что-то тихо напевал, подыгрывая себе на гитаре. Остальные молча и старательно пили, заливая в себя водку, как в бак для кипячения белья. Сергей всё ждал, когда гости начнут обсуждать несправедливый, по их мнению, советский строй, ругать родную страну, которая их вспоила и вскормила, но гости упрямо наливались водкой, попутно напевая песенки на английском языке. Один Влад не пил. Погружённый в свои мысли, он порывался что-то сказать, но быстро пьянеющие гости утратили к его выступлениям всякий интерес. Тогда Влад подступился к Сергею. – Вот ты сидишь, не пьёшь, ты зачем сюда пришёл? Стучишь? Сергей неопределённо мотнул головой. Кругом одни разговоры, мол, такой-то стучит, и этот тоже, и тот, и рядом с ним тоже стучит. Все разговоры только об этом. Словно жизнь сомкнулась на доносах. – Нет? Вот и хорошо! – выдохнул Влад. – А мы подумали, что ты стукач. Мы знаем, что Коля стучит мусорам. А куда деваться? Время плохое. Водки нигде не купить. Посидеть негде. В кафе и барах одни спортсмены и валютчики. Никуда не сунешься. А здесь тихо, мусорни нет под боком, а та, которая есть, прикормлена, то есть припоена. А Варвара – она безобидная. Сейчас водки треснет и уснёт. Расскажи что-нибудь о себе! – Да что рассказывать, – вяло отмахнулся Сергей, – работали с Колей когда-то. Там и познакомились. Мне тоже деваться некуда. Один я. – Плохо, – чуть не заплакал Влад. – Я тоже один. На всём белом свете. Я бросил. Меня бросили. Меня предали. Но я не предавал. Я жертва предательства. А ты? Ты тоже жертва? – Н-не-е-ет! – выдавил из себя Сергей. – Я не жертва. Так получилось, понимаешь? Влад понюхал водку, поморщился и отставил стакан. Сергей ясно видел его лицо. Очерченное светом из-под абажура, оно немного заострилось, черты стали чётче, графичнее. Высокие скулы, прямой нос, широко раскинутые брови и непередаваемый цвет глаз, синий, бездонный, как безоблачное небо после проливного дождя. Сергей сжался и немного отпрянул, чтобы Влад не заметил, что его рассматривают. – Понимаю! Я всё понимаю. А я пидор! Педик. И горжусь этим. Ты понял? Москвина слегка затрясло. Он впервые видел человека, с неприкрытой гордостью произносившего непотребные слова. За эти слова можно по роже получить. Тогда вместо смазливого личика будет кровавое месиво. Сергей представил вспухшие раны и язвы на лице Влада, и его ещё больше затрясло. – Да-да, я пидор! Самый натуральный. И я думаю, что ты приставлен ко мне, чтобы выявить, как я совращаю этих. – Влад брезгливо взмахнул рукой в сторону юношей, резво накачивающихся дармовой водкой. – Не выйдет! Я никого не совращаю! Это меня совратили. Это я стал жертвой обстоятельств и преступления. Сергей хотел спросить, а кто, собственно, совратил, но вовремя прикусил язык. Задашь вопрос, и этот юнец утвердится в мысли, что Сергей работает стукачом. И он будет не так далёк от истины. – Я тебе расскажу, как было дело, – прошептал Влад, но в это время в комнату вошёл Николай. Он деловито осмотрелся, прибрал на столе и, толкнув в плечо задремавшего студента, вопросительно посмотрел на Сергея. Москвин отвёл взгляд. Ему не терпелось услышать версию событий от Влада, но момент был неотвратимо упущен. Студенты зашевелились, Мириам оттолкнула Наташу и с визгом плюхнулась Владу на колени. Сергей оцепенел, ожидая, что Карецкий столкнёт с колен нахальную девицу, а та по привычке завизжит, но всё было тихо. Мириам принялась нашёптывать Владу что-то нежное, уткнувшись ему в ухо. Её глаза горели, как два уголька. Странно было видеть эти горящие глаза. Словно костёр уже погас, а два угля всё продолжали гореть, сжигая неизрасходованный запас энергии. Влад нежно прижимал к себе стройное девичье тело. Сергей подумал, что Мириам, в отличие Наташи, не накачивалась алкоголем, а лишь делала вид, что выпивает. Влад засмеялся и тоже уткнулся в ухо Мириам, что-то шепча ей в ответ. Они засмеялись общей тайне. – Где больше двух, говорят вслух! – провозгласил Коля и вытащил ещё одну бутылку. – «Андроповка»! – завопили пробудившиеся студенты, а Мириам спрыгнула с колен Влада. – Где достал? – Где достал, там уже нету, – напустил туману Николай и разлил водку по стаканам. Все загалдели, засмеялись, стали чокаться. Сергей потихоньку пробрался к двери. Он думал, что никто не заметил, как он ушёл, но ошибся. Все видели, как он уходил. Никто не прервал выпивку, никто не отставил стакан, чтобы попрощаться с ним, но каждый из присутствующих посчитал количество шагов от стола до двери, которые сделал Сергей Москвин. Двенадцать шагов. Когда дверь закрылась, все вздохнули с облегчением. Именно так вздыхают, когда умирает безнадёжно больной человек, лежачий, годами томившийся в постели, замучивший всех, кто за ним ухаживал. Общий вздох был заглушён звоном стекла. Это гремели стаканы, которыми чокались за столом. Свежая водка оказалась вкусной. * * * В отделе было подозрительно тихо. Дежурный дремал на низеньком диванчике у окна. Телефонный аппарат стоял на полу. Сергей хотел поздороваться с дежурным, но тот неожиданно всхрапнул, и приветствие пришлось отложить до лучших времён. В кабинете, скрючившись в три погибели, сидел товарищ Басов. Издали он был похож на карлика. Сергей удивился способностям сослуживца: это надо же было так скрутить огромное тело, что оно трижды уменьшилось в объёме! Тихо прошептав своё неуставное «здрас-сте», он прошёл за свой стол. – Не «здрас-сте», а «здравия желаю, товарищ капитан»! – взревел товарищ Басов и вырос из карлика в исполина. Казалось, он реет под потолком, настолько оглушительно звучал его голос. – Здравия желаю, товарищ капитан! – воскликнул Сергей и тоже уменьшился в размерах, превратившись в эмбрион. Но больше всего ему сейчас хотелось стать человеком-невидимкой. – Ты почему опоздал, гадёныш? Думаешь, никто не заметит, что ты притёрся к органам? Басов продолжал реять в вышине, а Сергей боялся поднять голову, чтобы не вызвать новую волну гнева. – Почему – притёрся? Я был вчера на квартире у Коли Гречина. Всё видел. Всё записал. Вот здесь, в рапорте, изложил. И время указал. Москвин слушал и не верил, он говорил непослушным языком, одеревеневшим не от страха, а от изумления. Никто и никогда с Сергеем так не разговаривал. Теперь разговаривают. Надо привыкнуть. Иначе не выжить. Но без привычки было трудно. – Как ты разговариваешь со старшим по званию и должности? Ты! Ты! Гадён-н-ныш-ш-ш-ш. – Последнюю букву Басов угрожающе прошипел, выпуская из себя свистящий воздух. Москвин с тоской наблюдал за сослуживцем. Товарищ Басов в первый раз предъявил истинное лицо – звериный оскал, подгнившие зубы и редкие усы, слипшиеся от накопившейся в углах перекошенного рта пены. Не лицо, а паспорт. Служебное удостоверение сотрудника органов внутренних дел. – Ты что, думал, я ничего не узнаю? Сергей поднял брови, но продолжал молчать, надеясь, что Басов всё-таки успокоится. – А я всё знаю, я не дурак. – Товарищ Басов неожиданно обрёл равновесие. Сел за стол и упёрся ногами в подстолешник, положив руки на кипу исписанной бумаги. – Всё знаю! А ты не хитри! Если долго молчать, в горле закипает комок. Он подкатывает к глотке, норовя вылезти наружу. Сергей боялся сглотнуть. Вдруг глотка выдаст непристойный звук. Сейчас каждое лыко в строку. Басов только и ждёт, когда Сергей допустит промах. Любой жест, любое слово способно вызвать у него новый взрыв ничем не оправданной ярости. – Ишь чего удумал! Хитрить начал, – ворчал Басов, елозя ногами по подстолешнику. – Результаты наблюдения я изложил в рапорте. – Сергей почувствовал, что ему необходимо прервать молчание. Иначе весь день будет испорчен. Если Басов заведётся, то это надолго. – Что там у тебя? Товарищ Басов встал, подошёл к столу Москвина и, выдернув лист бумаги со стола, пробежал глазами по тексту и швырнул рапорт на пол. – Ни имён, ни фамилий, ни кличек, ни цели сбора сомнительных личностей. Они ворованными вещами промышляют. Наркотой балуются. А у тебя всё чисто. Чем ты там занимался в течение пяти часов? Чем, скажи, пожалуйста? Басов потоптался по рапорту и растёр его ботинком. Сергей вспыхнул. А ведь товарищ Басов прав! Те четверо студентов остались безымянными. Нет фамилий у Мириам и Наташи. И непонятно, зачем они собрались у Коли Гречина. Что их связывает? Сколько они заплатили Коле за гостеприимство? Москвин прикоснулся пальцем к правой щеке. Неужели придётся подставить левую? На лице выступила обильная испарина. Товарищ Басов кругом прав. Он прав в своём гневе, в ярости, в упрёках и замечаниях. Это реакция на служебный прокол молодого специалиста. Нет результата, нет службы. Даром проведённое время в стаж не засчитывается. – Скоро приедет Герман Викторович, пойдём к нему, – вполне миролюбиво заключил товарищ Басов. – Пусть он с тобой разбирается. Он тебя на службу брал. И он за тебя отвечает. Двурушничество у нас не приветствуется. А ты, Сергей Москвин, двурушник! Сергею хотелось крикнуть: «Нет, я не двурушник», – но язык прилип к нёбу. Товарищ Басов тоже замолчал. Так они и сидели в ожидании приезда начальника отдела. Тот был самым главным судьёй в служебных разбирательствах. Герман Викторович умел понять обе стороны. И всегда у него получалось, что все правы, а виноватых нет. Нет такого понятия, как вина конкретного человека, зато есть обстоятельства, которые руководят им. А раз создавшиеся условия диктуют сотруднику поступки и действия, тогда и спрашивать нужно с условий и обстоятельств, а не с человека. Товарищ Басов уткнулся в бумаги, а Сергей Москвин молча привыкал к новому статусу. Впервые его назвали двурушником. Да он такое слово впервые слышит. Лучше бы его Басов обматерил. * * * В коридоре послышались торопливые шаги, сначала быстрые и ходкие, затем бегущие, за ними топающие и стучащие. Оживлённое движение дверью означало, что в отдел приехал сам начальник. Вскоре послышались голоса, затем крики. Шум и гвалт приближали полдень. Сергей ждал, когда товарищ Басов выйдет за дверь. Тогда можно будет вдохнуть полной грудью и проглотить, наконец, горький комок, застрявший в горле. Басов тоже ждал, когда утихнет беготня, когда сотрудники отдела усядутся за письменные столы, разъедутся по заданиям и задержаниям. Вскоре в оружейке заклацали стволы, запахло горелым: видать, кто-то неудачно вооружился. По коридору пробежало ещё одно стадо слонов, и всё стихло. Отдел вошёл в рабочее состояние. Товарищ Басов резко поднялся и вышел из кабинета. Сергей запрокинул голову и проглотил едкий комок. Это была застоявшаяся обида на всё человечество. Всё, что делал Сергей, пролетало мимо ворот. И он не знал, как изменить ситуацию. Что нужно сделать, чтобы понравиться сослуживцам, чтобы Басов не точил клыки, глядя на него? От бессилия заныло в желудке. Сергей любил чёткий распорядок во всём. Раннее пробуждение, личная гигиена, занятия гимнастикой, завтрак, транспорт – всё утро расписано по минутам, чтобы вовремя успеть на службу. В течение дня работа по плану. На каждый день есть свой план. Сергей Москвин составляет планы на день, неделю, месяц, год. Он приучил себя жить по расписанию. Тогда жизнь становится упорядоченной и приобретает смысл. И будущее становится реальностью, а не пустыми мечтами. А здесь свой устав. Половина отдела является на службу к полудню, начальник чуть позже, объясняя тем, что был в управлении. С двенадцати дня отдел оживает. На приём к начальнику приходят какие-то люди, оперативники с непроницаемыми лицами запираются в кабинетах с подозрительными гражданами. Чуть позже в отдел налетает разодетая в пух и прах и надушенная стайка валютных проституток. Стаю разбивают на части и разводят по кабинетам для серьёзных бесед. К десяти вечера помещения отдела пустеют. Остаётся один дежурный с телефонным аппаратом на груди. Это не образное выражение. По обыкновению, дежурный ложится на диван, при этом аппарат он ставит себе на грудь. Связь для отдела имеет первостепенное значение. Если оперативники работают ночью, дежурный должен первым поймать звонок тревоги, затем передать его в управление. Это в критическом случае. Если же всё проходит нормально и никто дежурному не звонит, он спокойно себе кемарит до самого утра. Иногда до полудня. Отдел находится на отшибе, у чёрта на куличках. Управление сконцентрировано в Большом доме, отдел же вынесен за пределы центральной части города – во избежание утечки информации. Подразделение управления закрыто и засекречено в связи с тем, что некоторых составов преступлений, находящихся в оперативном сопровождении отдела, в Уголовном кодексе нет. Нет статьи – нет преступления. Это если смотреть на мир под правильным углом, но кривое зеркало подсказывает, что, несмотря на отсутствие статей в Уголовном кодексе, в Советской стране по данному составу преступники имеются и преступления ими систематически совершаются. К примеру, проституция в Советской стране отсутствует, но проститутки есть. Они существуют. Процветают. И каждое утро являются на отметку. Есть разные виды проституток: уличные, валютные, вокзальные. Государственная статистика их укрывает. Получается двойной обман. Тройной. Пятерной. Квинтет. Сергей вздохнул. С этим квинтетом придётся смириться, иначе уволят из органов. А как тут смиришься, если товарищ Басов со свету сживает? – Тебя там начальник вызывает! – резко выдохнул Басов и с шумом обрушил грузное тело на шаткий стул, притулившийся у двери. Тот яростно заскрипел, жалуясь на разнесчастную жизнь. – Чё сидишь? Бегом! На цирлах! От жуткого крика заложило в ушах, а в левой стороне груди противно заныло. «Чего орёт как резаный?» – подумал Сергей и рывком поднялся, чтобы не засиживаться. Если упустить момент, свои семьдесят килограмм он не поднимет никогда. Вес небольшой для молодого мужчины, но неподъёмный, если речь идёт о продаже души. Тяжело продавать душу. Во все времена тяжело. Сергей, упрямо склонив голову, подошёл к деревянной стойке, за которой сидела единственная женщина в отделе по имени Наташа. Она числилась делопроизводителем, а по совместительству служила жилеткой для слёз страдающих оперативников, иногда их постельной принадлежностью. Роли менялись в зависимости от обстоятельств. – Доброе утро, Наташа! Вызывал? – Сергей кивнул в сторону кабинета начальника. – Вызывал-вызывал, – сказала Наташа и вздохнула. Она старалась не смотреть на Сергея. Наташино сердце разрывалось от жалости. Девушке очень нравился симпатичный мизантроп высокого роста с галантными манерами. Оперативники смеялись над ним, но исподтишка. Особенно всех веселил тот факт, что Москвина подсадили к товарищу Басову. Старого ветерана недолюбливали и втихую называли старым бериевцем, а потому всячески избегали и в компании не приглашали. Товарищ Басов держался особняком, ему не нравилась молодая поросль оперативного сообщества. Так они и жили в атмосфере взаимного недоверия, пока в отдел не прислали Москвина. Никто из оперов не захотел сидеть со стажёром. Тогда Герман Викторович определил Сергея на стажировку к Басову. А что оставалось делать? Куда-то нужно было запихать молодого специалиста. Вот и посадили к старшему товарищу, служившему ещё при Сталине. Человек все режимы пережил. Всех вождей похоронил. Только за это его можно было представить к ордену, однако не представили. Так и сидел бы товарищ Басов в гордом одиночестве, но тут появился новенький. И старый служака вволю отыгрывался на молодом сотруднике. Он измывался над Москвиным целенаправленно и систематически, наслаждаясь моментом, что ему во власть попал неопытный и неокрепший воробей. И так случилось, что поначалу Сергей упустил возможность стать своим в коллективе, а назад дороги уже не было. Наташа ещё раз вздохнула. Она не знала, чем помочь тонкому и ранимому стажёру Москвину. – Идите-идите, Герман Викторович ждёт вас, – прошелестела Наташа и кивнула на обитую коричневым дерматином дверь. – Так я пойду? – спросил Москвин и беспомощно застыл, колеблясь между двумя жгучими желаниями. Одним из них было юркнуть за дверь и, промчавшись мимо сонного дежурного, сбежать по лестнице прямиком в пустынный переулок, а вторым и более человечным оставалось желание пожать доброй Наташе её ладошку, мягкую и тёплую. Сергей уже протянул руку, но спохватился и схватился за дверную ручку. Наташа ободряюще улыбнулась. «С Богом!» – многозначительно прошептала она. Сергей оглянулся, и Наташа увидела, что он словно окосел от ужаса. Левая сторона лица слегка опустилась, а правая приподнялась. Она жалобно сморщилась, в это время из открытой двери послышалось грубоватое: «Да входи ты, входи, наконец!» И Сергей решительно переступил черту, отделяющую нормальную жизнь от ада. В нормальной оставалась Наташа с доброй улыбкой на простоватом лице, твёрдые принципы и строгие правила, а в аду жили товарищ Басов и Герман Викторович Петров. С людьми все могут жить. С демонами сможет не всякий. В этом мире выживает сильнейший. Дверь с грохотом захлопнулась. Позади раздался протяжный всхлип. Это заплакала Наташа.