Часть 4 из 25 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Не ярись. Один, так один. Я же хотел тебя поддержать с фланга. Вижу, вроде бы опамятовался. Дуй к своей Зое, да не забывай, что без меня не видать бы тебе ее, как своих ушей. Такая красотка! Сам бы любил, да денег жалко. Ну, топай. Да не вихляй, иди прямо, независимо.
Олег побежал прочь, радуясь, что отвязался от бригадира.
У почты он взглянул на большие часы: пять минут девятого. Опоздал! Олег побежал бегом, растопырив руки и вихляясь.
Зоя заметила его еще издалека. Вгляделась и нахмурилась. Растерзанный, пьяный вид Олега ей не понравился. Передернув плечами, она повернулась и быстрым шагом пошла от него. «Опоздал, да еще и пьяный!» — возмутилась Зоя.
Олег с минуту недоуменно смотрел ей вслед, затем сорвался и побежал вдогонку. Догнав, схватил девушку за плечо — и обмяк, ссутулился, встретившись с острым и злым взглядом черных с просинью глаз.
— Как ты смеешь!.. В таком виде! На тебя смотреть нельзя. Постыдился бы, привел себя в порядок.
— Так я же... День рождения. Я не пьян совсем, просто выпил, — замямлил Олег в оправдание.
— Логика! — презрительно скривила свои пухлые розовые губы Зоя. — Вот тебе учебник по физике. И сейчас же иди домой.
Олег взял книгу, сунул за ремень, буркнул:
— Ты не командуй, Зоя.
— А ты не пей. До свидания.
— Постой, постой. Ты скажи хоть, какое место на соревновании заняла, первое?
— Второе.
— Здорово. Я рад за тебя.
— Спасибо... Иди домой, Олег. Стыдно в таком виде шататься по улицам.
— Я ничего. Вид вполне нормальный. Я выпил. Я ж рабочий класс!
— Ну вот: я, я... До свидания. Иди, проспись.
Зоя побежала длинным спортивным шагом, сверкая загорелыми икрами. Олег снова кинулся за ней, снова догнал и почти испуганно произнес:
— А как же завтра?
— Что: завтра?
— Ну... В кино пойдем? Давай в кино пойдем. Встретимся и пойдем. Я не буду больше пить. Ладно?
— Ну, хорошо. Только не завтра, а в среду. И не позже пяти-шести часов.
— Договорились. В пять часов в среду я жду тебя у кинотеатра. В кинотеатре у меня блат: отделывал под орех кабинет директора. Насчет билетов свободно, без всяких задержек. Я же рабочий класс.
— Противно слушать тебя, — негодующе бросила Зоя и так взглянула на Олега, что парень не посмел снова тащиться следом за ней.
Зоя вошла в подъезд большого дома, а Олег остался стоять истуканом. Покачиваясь, словно от ветра одинокое дерево, он тупо смотрел прямо перед собой. При девушке он еще как-то держался, теперь хмель снова начал одолевать его.
— К черту! — выругался Олег, сплевывая вязкую слюну. Какая-то дерзость вошла в его сердце. Он забросил на плечо балалайку, с вызовом огляделся по сторонам, словно высматривая, на кого бы наскочить петушком. Увидел неподалеку автобус, помчался за ним, сам не соображая для чего. Автобус скрылся за поворотом улицы, и Олег на минуту остановился. Заметив подходивший к остановке трамвай, бросился к нему, успел вскочить в вагон.
Трамвай довез его до дома. Олег спрыгнул, не дожидаясь остановки, дошел до калитки, распахнул, увидел у крыльца велосипед Аркадия. «Лепится к сестре, — с непонятной злобой процедил он сквозь зубы. — Что я буду делать дома, еще нет девяти. К чертям собачьим всех вас, вот! Поеду в общежитие. Нужна мне Зойка! Таких тысячи. Свистну — и набегут... Не приходи пьяным... Подумаешь!»
Олег бросил балалайку в кусты у крыльца, схватил велосипед Аркадия, разбежался, ударившись рулем о калитку. Вскочил на сиденье и бешено погнал по улице, пугая встречных прохожих.
Мартынова он застал дома уже с новыми дружками. Выпили все, что было, затем двое на велосипедах поехали за водкой в дежурный магазин.
IV
В районном отделении милиции необычно тихо. Лейтенант Пушин, молодой высокий и легкий в походке парень, неторопливо похаживал по комнате, мурлыча под нос заунывный мотивчик. Пожилой старшина Александров, сидя за столом, изредка поглядывал на лейтенанта и неодобрительно шевелил косматыми бровями. Наконец не выдержал, прокашлялся в кулак и спросил хрипло:
— Скучаете, товарищ лейтенант?
— А? — остановился Пушин. — Что вы сказали?
— Да так... Думы тяжкие одолевают, даже не слышите, что говорю.
— Тяжкие не тяжкие, а настроение, действительно, не блестящее. Что-то неспокойно на душе. Отчего бы это?
— Быть служебной головомойке за какой-нибудь промах, — улыбнулся старшина. — По собственному опыту знаю.
— Ну, предрассудки старушечьи. Вроде бы никаких упущений нет. А дайте-ка дежурную книгу. В мое отсутствие ничего нового не произошло?
— Ничего серьезного нету, товарищ лейтенант, — старшина перелистал толстый журнал, заляпанный чернилами. — Оставили чемодан в такси. Информировал. Пьяный избил жену — туда поехал участковый. Ну, и разные другие мелочи. Приняты...
Старшину прервал телефонный звонок. Александров поднял трубку и совершенно другим, бодрым и строгим голосом заговорил в микрофон:
— Дежурный старшина Александров слушает! Откуда это? Кто, кто? Да вы не торопитесь, говорите раздельно, с толком. Бушмакин? Из девятого магазина? Что же случилось? Что, что? Хулиганы? Велосипед? Алло! Алло! Алло!
Прикрыв микрофон ладонью, старшина объяснил Пушину:
— Ничего не понял. Что-то о велосипеде из девятого магазина. Девятый продовольственный... При чем здесь велосипед? — и снова закричал в трубку: — Алло! Алло! Вроде бы трубку бросили, ударилось о стенку будто. Надо думать, из автомата звонят. Молчат.
Старшина вопросительно смотрел на лейтенанта.
— Надо съездить. Это недалеко.
На месте Пушин увидел: на обочине мостовой лежал крупный и, видимо, сильный мужчина средних лет, на голове его рана, костюм испачкан кровью. В паспорте, который Пушин достал из внутреннего кармана пострадавшего, значилось: Бушмакин. Лейтенанту показалось, будто мужчина был выпивши, и он подумал: пьяная потасовка. Но опросив собравшихся, среди которых нашел трех свидетелей, понял: тут совсем другое, серьезное дело. Вскоре и сам Бушмакин пришел в себя, тяжело дыша, объяснил лейтенанту: «Приставали к девушке. Заступился. Меня ударили по голове. Больше ничего не помню».
Свидетели показали, что какие-то парни избили этого человека. Один убежал, бросив велосипед. Вон он, лежит у телефонной будки.
Коротко записав показания, фамилии свидетелей, Пушин отправил Бушмакина в больницу, а сам вернулся в отделение.
V
Флор Мартынов лежал на койке в костюме и ботинках, пристально глядя в потолок. В дверь постучали. Флор вскочил, будто ужаленный, пересел на табуретку к столу, осиплым голосом спросил:
— Кто там?
За дверью послышался женский голос. Флор узнал Светлану, шагнул к койке, снова разлегся, закинув ноги на спинку, грубовато бросил:
— Кто там скребется, заходи — не бойся, дверь не заперта. Здесь тебе не дворец культуры, а приют убогого чухонца. Вваливайся без всяких-яких.
Светлана вошла робко, встала за спинкой кровати в изголовье, сказала:
— Это я, Флор.
Мартынов запрокинул голову на подушке.
— A-а, Света-душечка, пташечка. Рад, безмерно рад тебя видеть. А вчера я тебя и не узнал — куражилась, ударилась в философию. Ну-с, приступай к делу, наведи порядок в моей убогой келье, а потом под бочок. Прощаю тебе вчерашние извивы. По пьянке, надо думать, кобенилась. Но сначала сбегай-ка в магазин за полбанкой для похмелья.
— Я тороплюсь, Флор, на работу. Обеденный перерыв. Забежала по крайности.
— Работа не Алитет, в горы не уйдет, — Флор будто не расслышал последних слов Светланы. — Раз пришла, значит, разболокайся, будь в ажуре, — он поднял руки над спинкой, обхватил Светлану, притянул к себе, спрятал лицо в пышной груди девушки.
— Отпусти, слышишь! Я к тебе по делу. В трамвае слышала разговор: какие-то парни избили мужчину. Он умер от побоев, а убийц ищут. Не ты ли вчера с ребятами набедокурил, а? На месте драки остался велосипед, чей он?
Флор резко поднялся, подошел к столу, выпил прямо из графина остатки воды, протянул пустую посудину Светлане.
— К чему ты мне об этом рассказываешь, принесла бы лучше холодной воды. Ну, кто-то умер. И что же? Какое отношение я имею к нему? А умер — на земле живущим свободнее будет, жилья меньше потребуется.
— Флор, что ты болтаешь с пьяных глаз-то, — губы у Светланы задрожали, по щекам побежали слезы. — Не притворяйся сторонним, доберутся до тебя, посадят.
— Кого посадят? — Флор вытаращил на Светлану глаза. — Что ты мелешь, с ума сошла, что ли? При чем здесь я?