— Делай, как знаешь, — не стал продолжать спор инквизитор. Возможно, он понял, почему я подбиваю его «опустошить» нашего пленника. — Тогда я сейчас за остальными схожу, да можешь начинать. — А обязательно из этого целое представление устраивать? — сдвинул брови на переносице ликвидатор. — Конечно, — не моргнул я и глазом. — У нас столько новеньких в отряде, нельзя же их в неведении держать. Ведь мы все равно что боевое братство. Надо продемонстрировать полное и безоговорочное доверие друг к другу. Иначе те, кто на самом деле не разделяет наших целей и методов, кто ошибочно примкнул к нам, могут в решающий момент подвести. Поэтому ставим точки над «Ё» сразу. Или ты не согласен? — Без разницы, — нервно дернул щекой сослуживец. — Ты главный, тебе и карты в руки. — Ну вот и отлично! Я сделал вид, что не заметил недовольства собеседника, а потом залихватски свистнул, привлекая внимание остальных соучастников. — Эй! Общий сбор! Только для своих! Инквизиторы команду восприняли верно, а потому, выпроводив нескольких ополченцев подальше, заперли тяжелые деревянные двери подвала. Теперь здесь остались только одаренные, в той или иной степени наделенные эмпатией. Вряд ли у кого-то получится сейчас скрыть свои чувства от соратников. И если среди нас окажутся изуверы и живодеры, я лично их изжарю. Потому что они ничем не отличаются от того отребья, на которое мы ведем охоту. Ладонь незаметно нырнула в карман и нащупала прохладный цилиндр самовоспламеняющейся шашки. Однако разум мой оставался спокоен и безмятежен, так что никто не заподозрил ничего неладного. Мы все обступили прикованного Колпина полукругом и выжидательно на него уставились. Пленник, видя такое пристальное внимание к своей персоне, очень занервничал. Он ерзал на тяжелой колоде, которая заменяла ему стул, и словно бы старался отодвинуться от нас подальше. — Эй-эй, в-вы ч-чего? — испуганно пробормотал зять прокурора. Но вместо ответа Кабриолет деловито закатал рукава, обошел мужчину со спины, а затем без всяких прелюдий заключил его шею в профессиональном удушающем захвате. — Х-х-х-ы-ы… — только и смог выдавить из себя Колпин, вращая стремительно наливающимися кровью глазами. Он брыкался и неистово мотал головой, будто сопротивление могло хоть что-то изменить. А я смотрел, как пелена беспамятства постепенно застилает его взор, и ощущал пока еще тонкую связь с чем-то неописуемым, великим, может даже божественным. С каждым мигом она ширилась и росла, пронизывая каждую клетку моего тела, каждый нейрон в мозгу. И в какой-то момент, мне показалось, что молчать будет неправильно. Все-таки даже ублюдки заслуживают заупокойной литании. Поэтому я открыл рот и слова сами полились из него, не требуя вмешательства разума. — Ты есть Бог наш, сошедший в ад и прекративший муки узников его. Прекрати же страдания и этой заблудшей души, прости ей грехи земные. Пусть огонь испепелит ту чуму, что совратила дух чернотой своих посулов. Нашими руками вершим мы суд твой на земле, но суд небесный остается за тобой. Сделай нашу волю крепче камня, чтобы тьма не отыскала дорогу к нашим сердцам. Защити ото зла и пролей свет. Даруй нам силу, чтобы разить врагов твоих. Не откажи в мольбе увидеть торжество справедливости. Вознеси наше слово до небес, чтобы весь мир его услышал… Краем глаза я заметил, что остальные инквизиторы недоуменно переглядываются. Вероятно, моя внезапно накатившая религиозность казалась странной, но меня их реакция совсем не заботила. Сейчас я говорил с самим Отцом Мироздания, и если эти несчастные люди не чувствовали того же, что и я, то мне оставалось лишь им посочувствовать. И вот глаза Колпина закатились. Он дослушал мою литанию до самого конца, и только после этого потерял сознание. Кабриолет еще сильнее напряг массивные бицепсы, сжимая шею бедолаги до хруста, а потом разомкнул захват. Не снимая с жертвы пут, инквизитор осторожно уложил тело на пол, а затем извлек откуда-то изогнутый выкидной нож с загнутым на манер когтя клинком. Им он сноровисто, будто опытный полевой хирург, располосовал одежду на груди Колпина, а затем без колебаний сделал глубокий надрез в области солнечного сплетения. Работал ликвидатор споро и сосредоточено, ничем не выказывая, что процесс потрошения инфестата доставляет ему удовольствие. Но я, не доверяя своей ущербной эмпатии, все же решил в этом удостовериться и оглянулся на Умара. Поймав мой взгляд, парень отрицательно качнул подбородком, подтверждая мои выводы. И только тогда я медленно разжал пальцы, выпуская нагревшийся алюминиевый корпус «Феникса». Остальные бойцы наблюдали за происходящим с оттенками различных эмоций. Варяг, к примеру, не прекращал морщиться и подолгу прикрывал веки. Его напарник Шурин взирал на кровавую расправу полностью бесстрастно. Паук плюс-минус так же. Пара других ликвидаторов, из недавно к нам присоединившихся, просто замерли с удивленно приподнятыми бровями. Хватало и таких, кто вовсе боролся с желанием отвернуться. Кабриолет же, тем временем, уже во всю шарил руками в широкой ране. Совсем скоро он извлек чужое сердце, и я увидел, как от фигуры сослуживца отделилось образование из черного тумана. Оно вкрутилось прямо в разрез на теле Колпина, а затем принялось сокращаться и извиваться, уподобляясь гибкой змее. Так продолжалось около десятка минут. И только после этого инквизитор оторвался от тела и сообщил: — Я закончил. Его мощные руки оказались по локти перепачканы темной кровью, а ладони умиротворенно баюкали и перекладывали вырезанное сердце, словно это была антистрессовая игрушка. — Тогда сделаем то, ради чего и собрались, — объявил я. Матовая туба «Феникса», из которой я выдернул активационный шнур, несколько раз кашлянула и выплюнула первую порцию обжигающего пламени. Металлические бока шашки заметно потеплели и продолжили разогреваться, пока я обливал горючей начинкой залитый кровью и высосанный досуха труп Колпина. Те ребята, которые впервые были с нами, опасливо отступили и заозирались в поисках хоть какого-нибудь подобия дымоотвода или вентиляции. Но Варяг с Шурином их успокоили, заверив, что одаренным угарный газ совсем не страшен. Так мы и стояли молчаливыми силуэтами, подсвеченными пляской жидкого огня, покуда порочная некромантская суть пленника с визгом не растворилась в ослепительной жаркой купели. Это произвело сильное впечатление на новоприбывших участников нашего негласного братства. Ведь они множество раз испепеляли инфестатов на службе, расстреливая их циркониевыми снарядами. Но никому из них не доводилось жечь одаренных до обугленных костей, чтобы добраться до червивой сердцевины. — Слушай, Факел, — подошел ко мне один из новичков с коротким позывным Лях, — а что это было? — Необратимая смерть, — ровно ответил я, направляясь к выходу. — Не, я не про то, — отрицательно мотнул головой инквизитор, — а про твою… не знаю, молитву что ли? — И что же именно тебя смутило? — Да хрен знает, — озадаченно почесал в затылке собеседник. — Какое-то воодушевление странное нахлынуло. Хотя обстановка не располагала. И Туча тоже что-то такое почуял… Остановившись и внимательно смерив бойца взглядом с макушки до пят, я по-свойски положил ему ладони на плечи и серьезно сказал: — Если так, то можешь порадоваться. Это вам с Тучей бог улыбнулся так же, как улыбается мне… * * * Своего начальника полковник Гиштап застал закопанным в бумаги и документы по самую макушку. На столе перед ним возвышалась такая массивная башня из папок, что закрывала лицо генерала, оставляя торчать только верхнюю часть лба. — Анатолий Петрович, присаживайся, — раздался откуда-то из-за баррикады голос Крюкова. — Спросить у тебя кое-чего хочу… — Что именно, Константин Константинович? — осведомился офицер, отодвигая офисный стул. — Скажу прямо, Гиштап, меня беспокоит твой Жарский. И очень сильно. — Я о чем-то не знаю? — сразу же встал в защитную позу подчиненный. — Если он чего-то натворил, то нужно созывать комиссию, изучать, рассматривать и давать оценку всем его действиям. А если нет, то я не собираюсь участвовать в таком неформальном перемывании костей своим бойцам. — Тише-тише, Петрович, — примирительно загудел генерал, — ты чего так завелся? Я хотел спросить, не кажется ли тебе поведение Факела странным после его… кхм… возвращения из могилы. — Нет, — односложно буркнул полковник. — Что, серьезно? — выразительно выглянул из-за стопки папок генерал. — Вы к чему клоните, Константин Константинович? — раздраженно прохрипел Гиштап. — Например к тому, что Жарский изменился, — прямо заявил начальник. — Даже если не знать его лично, а изучать только по отчетам. Посуди сам, рейтинг психоэмоциональной стабильности внезапно у него стал, как у настоятеля тибетского монастыря. А вот результативность вызовов кричит об обратном… — То есть? — нахмурился комбат. — Хочешь меня убедить, что ты ничего не заметил? — недобро прищурился Крюков, желая побудить подчиненного самостоятельно высказать свои мысли и подозрения. Однако пожилой офицер на эту уловку не повелся и выдержал направленный на него взгляд спокойно и невозмутимо. — Ладно, — сдался руководитель ФСБН, — я поясню. В прошлом месяце майор Жарский ликвидировал одаренных больше, чем за целый квартал службы капитаном. Двадцать девять инфестатов! Практически по одному в день! Для сравнения, за весь предыдущий год его звено уничтожило их всего пятьдесят. Как тебе? — Ничего странного в этом не вижу, — зыркнул комбат исподлобья на собеседника, — неживая угроза сейчас находится на самом пике. Поэтому неудивительно, что мои ребята чаще натыкаются на радикалов. — Почему же в остальном подразделении нет такого скачкообразного роста показателей⁈ — рявкнул начальник, раздраженный позицией Гиштапа. — У тебя во всем батальоне только три звена, которые перестали задерживать одаренных живыми! И командиры там Кабриолет, Паук и Факел твой любимый! — Давай начистоту, товарищ генерал, — недобро прохрипел старый офицер. — Ты на моего Жарского повесить что-то хочешь? Не нравится он тебе? — Упаси господь! — пошел на попятную Крюков. — Мой интерес только в том, чтобы свести его с президентом для выявления инфестатов в ближайшем окружении главнокомандующего. А я не могу, поскольку не имею понятия о том, что у Факела в голове! И покуда для здоровья и жизней высокопоставленных лиц существует хотя бы теоретический риск, Жарского к кремлю даже на пушечный выстрел не подпустят. — И что требуется от меня? — прокаркал полковник. — Внешне Факел абсолютно вменяемый, на одержимого убийствами не похож. Я должен выговор ему вынести и приказать не стрелять на дежурстве? Так он меня на хрен пошлет, товарищ генерал. Жарский — боевой инквизитор, а не штабник, его служба в том и заключается, чтобы жечь мразь всякую. — Просто приглядывай за ним, Петрович, — вкрадчиво попросил Константин Константинович. — И постарайся при этом быть максимально беспристрастным. Если раскрутишь Факела на откровенность или заметишь что-нибудь подозрительное в его поведении, сразу докладывай мне. Ты меня услышал? — Так точно, — поджал бесцветные губы Гиштап. — Разрешите идти? Начальник ФСБН неодобрительно покачал головой, видя, что эта беседа не принесла желаемого результата. Вместо того, чтобы разделить опасения Крюкова, полковник воспринял просьбу в штыки. То ли комбат посчитал, что руководитель критикует его методы работы с личным составом, то ли усмотрел претензии к одному из бойцов, то ли еще чего… — Иди, Петрович, — протяжно выдохнул генерал. Грузно поднявшись со стула, пожилой офицер шаркающей старческой походкой покинул кабинет руководителя. А тот, дождавшись, когда за визитером закроется дверь, поднял трубку служебного телефона и ввел короткий внутренний номер. — Алло, Леонид? Крюков на связи. Слушай мою команду: до обеда предоставить мне полный архив записей с индивидуальных регистраторов майора Жарского и младшего лейтенанта Салманова. А заодно и стенограмму всех их радиопереговоров в эфире за последние полгода. Записал? Молодец. А вот то, что я тебе сейчас скажу, не пиши. Просто запомни. Поручи кому-нибудь шибко головастому из своей службы безопасности понаблюдать за этой парочкой… Да… А во внеслужебное время особенно! Командир звена в приоритете. Все, давай, жду файлы. Отбой. Глава 17 Изюм наблюдал как химера отволокла задушенного инфестата в соседнее подземное помещение и швырнула его тело в какую-то закопченную клеть. Аид тем временем повернул непримечательный вентиль на стене, а затем вдавил небольшую кнопку, напоминающую обычный комнатный выключатель. Раздался щелчок, похожий на звук электрической искры, и труп одаренного потонул в ревущем голубом пламени. — Англичане прекрасно знали, кто такие Темные Жрецы, — продолжил свою историю Секирин. — Сначала Кровавая зима в Москве, уничтожение Рима, а потом и жестокий ритуал в Неаполе заставили британцев задуматься над использованием нас в качестве оружия. Я был выбран первым, поскольку Корона посчитала, что со мной, как современником, договориться будет проще. А вот обгорелые останки Черного мора законсервировали в тридцатитонном свинцовом саркофаге до подходящего случая.