Эми облизывает губы. – Бывшую? Мы на отдыхе, поэтому я даю себе волю и рассказываю немного про Бек, хотя это и не в моих правилах. Эми вскидывает брови. – У тебя была телочка из Лиги плюща? Высокомерная, наверное? – Совсем немного. Скорее, печальная. – В престижных университетах одни психи. Они же все детство готовятся к поступлению. Тут любой свихнется! А жить здесь и сейчас не умеют. Я бы оттрахал мою малышку прямо тут, на столе, – здесь и сейчас. – В точку. Встречалась с кем-то оттуда? Мотает головой и требует: – Сейчас рассказываешь ты. Она – сокровище. Нынешние женщины не умеют интриговать, сразу вываливают о себе всю подноготную. Эми не такая. – Давай, – приказывает она, – выкладывай. Я начинаю с того, как познакомился с Бек в магазине. – На ней не было лифчика, – вспоминаю я. – Понятно, искала внимания. – Она купила Полу Фокс. – Хотела пустить пыль в глаза. – Эми кивает, а я не могу сдержать восхищения: какая же у меня классная и необычная девушка. Другая на ее месте принялась бы перебивать или разразилась ревнивыми нападками. Эми не такая. Она вся превратилась в слух. Впитывает, как губка. Не зря мы сюда приехали: в Нью-Йорке так не поговоришь. Когда я рассказал, как Бек испортила наше свидание в баре отеля «Карлайл» своим твитом и как она тайком искала слово «солипсический» в словаре, Эми сразу ухватила суть. А когда я упомянул, что Бек называла Литтл-Комптон «ЛК», Эми выругалась. Она все поняла. От и до. – Вы с ней здесь были? – Слегка повышает голос и смотрит на меня с подозрением. – Нет. В общем-то, это правда. Я не вру. Я следил за Бек, а не отдыхал с ней. Разница очевидна. Рассказываю, как Бек изменила мне со своим психоаналитиком. – Ужас! – сочувствует Эми. – Как ты узнал? Запер ее в клетку, обыскал квартиру и нашел переписку в ноутбуке. – Просто почувствовал, – отвечаю я (и это, в общем-то, не совсем ложь). – Потом спросил напрямую, она призналась. Вот и всё. Сразу расстались. Эми гладит меня по коленке, а я прошу, чтобы она погуглила имя «Николас Анжвин». В первых же строках поисковик выдает броские газетные заголовки. Эми смотрит на меня с ужасом. – Он ее убил? – Да. – Я киваю (сработано было все очень чисто: про меня нет ни слова в Вики-статье об этом деле). – Задушил ее и закопал труп недалеко от семейного загородного дома. Эми ежится, словно от холода. – Скучаешь по ней? – Ее мне, конечно, жаль, но о расставании я не жалею. А потом… может, это прозвучит жутко… потом появилась ты, и я вообще обо всем забыл. Эми придвигается ближе. – Как мило, – шепчет она и обещает никогда не изменять мне с психоаналитиками. Говорит, что вообще не доверяет врачам – «людям, которые наживаются на чужой боли». Господи, как же я ее обожаю, такую проницательную и недоверчивую, такую милую и нежную… Мы целуемся. – Я быстро, – шепчет Эми и поднимается. Смотрю ей вслед. Она оборачивается и подмигивает. Как только за ней закрывается дверь туалета, я выуживаю ее телефон из сумочки. Уверен, что там не будет ничего крамольного. Просто мне нужно знать. Просто мне нравится наблюдать за ней, как тому милому парню из старого фильма нравилось наблюдать за Джулией Робертс, когда она примеряла шляпки и танцевала перед зеркалом под Ван Моррисона[2]. Беря в руки телефон Бек, я никогда не ждал ничего хорошего. С Эми все по-другому. С ней никаких сюрпризов. Первая же строчка в истории ее поиска – «Хендерсон – отстой». Она читает аннотации к выпускам ток-шоу «П@#уй нарциссизм», которое этот придурок ведет, а мы вместе смотрим и ненавидим. Гости там сидят за столом, а ведущий – развалясь, на кушетке, потому что он – нарцисс и хочет говорить только о себе, а гостю надо прорекламировать и впарить зрителям какой-нибудь очередной дерьмовый фильм. По мнению Эми, успех такого идиота, как Хендерсон, – неопровержимое доказательство неминуемого людоедского апокалипсиса нашей культуры. – Что ты делаешь? Я вздрагиваю и чуть не роняю телефон, на который ложится тень моей малышки. Виновато поднимаю глаза. Она стоит передо мной: руки скрещены, брови нахмурены. Черт! Я сглатываю. Застукали! – Эми, – начинаю я оправдываться, сильнее стискивая ее телефон, – знаю, это выглядит ужасно, но ты все не так поняла. Она вытягивает руку. – Дай сюда. – Эми, прости. Даже не смотрит. Я протягиваю телефон и пытаюсь усадить ее рядом, но она вновь скрещивает руки. В глазах стоят слезы. – А я-то шла и думала, как мне хорошо с тобой… – Прости. – Что ты вынюхиваешь? Зачем все портишь? – Все совсем не так… – бормочу я и протягиваю к ней руки. – Нет. – Она отталкивает меня. – Ясно, ты мне не доверяешь. Да и с чего бы? При первой же встрече я расплатилась краденой кредиткой. Чтоб ее… Конечно, ты подозреваешь… – Нет. Совсем нет. Я верю тебе! А в телефон полез, потому что с ума по тебе схожу. И скучаю ужасно, даже когда ты просто в туалет уходишь. – Я падаю на колени и умоляю: – Эми, клянусь. Я никого еще так не любил. Можешь считать меня сумасшедшим, но я хочу быть рядом постоянно. Мне даже минуту без тебя прожить невыносимо. Ничего. Никакой реакции. Но только одно мгновение. Потом она вздыхает, ерошит мне волосы и велит: – Вставай. Мы усаживаемся рядом на скамейку. К кафешке подъезжает минивэн, из которого с шумом и смехом вываливается большое семейство. Пять минут назад мы обменивались бы с Эми шуточками в их адрес, а теперь сидим и угрюмо молчим. – Мы росли совсем иначе, и это не наша вина. – Я вздыхаю. – Нам сложно доверять людям. Эми смотрит, как мать натирает детей кремом от загара. – Да, – откликается она, – ты прав. Насчет дерьмового детства и всего прочего. Беру ее за руку, и мы вместе наблюдаем, как отец взывает к рассудительности своего безрассудного четырехлетнего сына, убеждая его, что если он выпьет еще стакан лимонада, то в животе не останется места для хот-догов. Подходит мать, обнимает малыша и спрашивает: «Солнышко, скажи, чего ты хочешь?», тот орет: «Лимонад!» Отец хмурится и заявляет, что мать портит ребенка, а она отвечает, что детей надо слушать и уважать их желания. Прямо как в телике. Эми кладет мне руку на плечо. – Ты мне нравишься. – Больше не злишься? – Нет. Я ведь такая же. Порой даже не верится, насколько мы похожи. Я коченею. – Ты тоже лазила в мой телефон? Кейденс? Бенджи? Пич? Бек? Кружка с мочой? Эми хохочет: – Нет, но если оставишь без присмотра, непременно загляну. Доверяй, но проверяй, как говорится. Киваю. – Не хочу быть похожим на того папашу. Надеюсь, мы не станем такими, как они. Эми сжимает мою руку. – Никогда.