Она вновь рассмеялась, но теперь ее смех прозвучал чуть натянуто. — Постарайся поспать. — Хорошо. Спасибо, что позвонил, Алан. — Не за что. — Пауза. — Я люблю тебя, красавица. — Спасибо, Алан, я тоже тебя люблю. Спокойной ночи. — Спокойной ночи. Он повесил трубку, повернул абажур лампы так, чтобы она светила на стену, положил ноги на стол и сложил перед собой ладони, будто собрался молиться. Вытянул указательные пальцы. Силуэт кролика на стене поднял уши. Алан пропустил большие пальцы между расставленными указательными. Кролик пошевелил носом. Алан заставил кролика проскакать через все световое пятно. А обратно пришел уже слон, болтавший хоботом. Руки Алана двигались с ловкостью, говорящей о долгой практике. Он почти не замечал, каких животных создавали его безотчетные жесты. Это была стародавняя привычка, его способ расслабиться — скосить глаза к кончику носа и сказать: «Аумммм». Он думал о Полли и ее бедных руках. Как ей помочь? Если бы дело было только в деньгах, уже завтра днем она лежала бы в клинике Майо: сдал, расписался, принял. Пусть даже ему пришлось бы запихнуть ее в смирительную рубашку и накачать успокоительными. Но дело было не только в деньгах. Ультразвук как метод борьбы с дегенерирующим артритом находился еще в зачаточном состоянии. Он мог стать панацеей — как, например, антибиотики, — а мог оказаться и лженаукой, как френология. В любом случае пробовать его сейчас не имело смысла. Шансы на успех были примерно один к тысяче. И дело даже не в потерянных деньгах, а в разбитых надеждах Полли. Ворона — проворная и живая, как из диснеевского мультфильма, — медленно пролетела через его диплом Полицейской академии в Олбани. Ее крылья удлинились, и она превратилась в доисторического птеродактиля с треугольной головой. Дверь открылась. В щель просунулось лицо Норриса Риджвика, унылое, как морда бассета. — Я все сделал, Алан, — сказал он с видом человека, который признается в массовых убийствах детей и старушек. — Отлично, Норрис, — ответил Алан. — И ничего не бойся. Я не допущу, чтобы ты пострадал. Даю слово. Норрис еще пару секунд смотрел на него своими влажными глазами, потом с сомнением покачал головой. Взглянув на стену, он попросил: — Покажи Бастера, Алан. Алан усмехнулся, отрицательно покачал головой и потянулся к выключателю. — Ну пожалуйста, — не унимался Норрис. — Я оштрафовал эту чертову машину — я это заслужил. Покажи Бастера. Пожалуйста. Порадуй меня хоть чем-то. Алан глянул, нет ли кого за спиной у Норриса, и переплел пальцы. Толстенький человек-тень на стене важно шагал через пятно света, покачивая брюхом. Один раз он остановился, чтобы подтянуть штаны-тени, и прошествовал дальше, вертя головой во все стороны. Норрис залился тонким счастливым смехом — смехом ребенка, который напомнил Алану Тодда. Но он быстренько отогнал эти мысли. — Ой, я сейчас сдохну, — смеялся Норрис. — Алан, ты слишком поздно родился, а то сделал бы карьеру в «Шоу Эда Салливана». — Все, представление окончено. Иди к себе! — прикрикнул Алан. Все еще смеясь, Норрис закрыл дверь. Алан изобразил на стене Норриса — тощего и самодовольного, — выключил лампу и достал из заднего кармана потертый блокнот. Нашел чистую страницу, написал наверху: «Нужные вещи». И чуть ниже: Лиланд Гонт, Кливленд, Огайо. Так? Нет. Зачеркнул Кливленд, написал Экрон. Может быть, я и вправду схожу с ума? — подумал он. И на третьей строке написал: Проверить. Потом он убрал блокнот обратно в карман и решил было пойти домой, но вместо этого вновь включил лампу. По стене снова замаршировали тени: львы, тигры, медведи… Депрессия подкралась тихой кошачьей поступью, липкая, как туман. Внутренний голос опять зарядил свое про Энни и Тодда. Через какое-то время Алан Пангборн начал к нему прислушиваться. Он слушал против своей воли… но с возрастающим вниманием. 4 Полли лежала в постели. Закончив разговор с Аланом, она перевернулась на левый бок, чтобы повесить трубку. Трубка выскользнула у нее из рук и упала на пол. Сам аппарат медленно заскользил по ночному столику. Полли бросилась его ловить и ударилась рукой о край стола. Чудовищный разряд боли прорвался сквозь тонкую паутину, сплетенную болеутоляющими таблетками вокруг ее нервов, и пронзил руку до плеча. Ей пришлось прикусить губу, чтобы не закричать. Телефонный аппарат дополз до края и свалился на пол, глухо тренькнув звонком. Из трубки доносился идиотский, монотонный писк, как будто по УКВ передавали концерт из улья. Полли задумалась, можно ли будет использовать те клешни, которые лежали теперь у нее на груди, чтобы поднять аппарат, не хватая его пальцами — сегодня пальцы вообще не сгибались, — а подталкивая и нажимая, как будто играешь на аккордеоне. И тут чаша ее терпения переполнилась. Когда такая простая вещь — поднять с пола упавший телефон — становится непреодолимой проблемой… это невыносимо. Она разрыдалась. Боль проснулась уже окончательно и неистовствовала, превращая руки — и особенно ту, которую Полли ударила, — в раскаленные прутья. Полли лежала в постели и безутешно плакала. Я бы все отдала, лишь бы освободиться от этого, думала она. Не раздумывая отдала бы все, все, все. Все, что угодно. 5 Осенними вечерами, часам к десяти, Главная улица Касл-Рока уже закрыта, как банковский сейф. Уличные фонари очерчивают уменьшающиеся в перспективе круги света на тротуарах, захватывая стены офисных зданий и превращая улицу в декорацию на опустевшей сцене. Кажется, вот-вот появится длинная фигура во фраке и цилиндре — Фред Астер или Джин Келли — и начнет танцевать, медленно перемещаясь от одного пятна света к другому и напевая печальную песню о том, как одиноко несчастному парню, которого бросила девушка, как ему одиноко и грустно, когда закрылись все бары. Потом на другом конце Главной улицы появится еще один персонаж — Джинджер Роджерс или Сид Шарисс, одетая в вечернее платье. Она будет танцевать навстречу Фреду (или Джину), напевая печальную песню о том, как одиноко несчастной девушке, которую бросил парень. Они увидят друг друга, артистически замрут, а потом начнут танцевать вместе перед входом, например, в ателье Полли Чалмерс. Вместо этой красивой и грустной пары появился Хью Прист. Он не был похож ни на Фреда Астера, ни на Джина Келли, и на том конце улицы не было видно никаких романтичных и одиноких девушек, и он определенно не танцевал и не пел. Он был пьян как сапожник, потому что с четырех часов дня непрерывно пил в «Подвыпившем тигре». При такой серьезной «загрузке» просто идти и не падать — и то проблема, не говоря уже о каких-то там танцевальных па. Он шел медленно, пересекая круги света от фонарей. Его длинная тень падала то на парикмахерскую, то на «Вестерн Авто», то на видеопрокат. Его немного шатало, покрасневшие глаза смотрели прямо вперед, пузо выпирало из-под мокрой от пота синей футболки (на которой был нарисован гигантский комар, а под ним надпись: ГЕРБ ШТАТА МЭН. ТАКИЕ ВОТ У НАС ПТИЧКИ). Фургончик Управления общественных работ Касл-Рока, на котором Хью Прист работал шофером, так и остался торчать на стоянке за «Тигром». Хью имел на своем счету не одно нарушение, и в последний раз — когда у него отобрали права на полгода — этот ублюдок Китон со своими друзьями-ублюдками Фуллертоном и Сэмюэлсом, а также с этой стервой Уильямс ясно дали ему понять, что их терпение исчерпано. Следующее нарушение скорее всего закончится тем, что у него отберут права уже навсегда, и его неизбежно погонят с работы. Конечно, пить Хью из-за этого не перестал — на свете не было силы, способной заставить его бросить пить, — но он все же пришел к определенному компромиссу с самим собой: пьяным за руль не садиться. Ему шел пятьдесят второй год. Поздновато думать о смене профессии, и особенно — с таким списком задержаний за вождение в пьяном виде, который тянулся за ним, как консервная банка, привязанная к собачьему хвосту. Поэтому он возвращался домой пешком, и это была долгая прогулка… а еще оставался этот Бобби Дугас, который тоже служил в Управлении общественных работ и которому завтра придется как следует объясниться, если он, конечно, не хочет вернуться домой с работы, недосчитавшись пары зубов. Когда Хью проходил мимо закусочной Нан, заморосил мелкий дождь. Это, естественно, не подняло ему настроения. Он спросил Бобби, который по дороге домой проезжал мимо дома Хью, не собирается ли тот заглянуть вечером в «Тигра». Бобби Дугас забубнил: о чем речь, Хьюберт… Бобби всегда называл его Хьюбертом, хотя у него, на хрен, было другое имя, и уже очень скоро Бобби себе это уяснит. О чем речь, Хьюберт, как обычно, к семи подъеду. Итак, Хью, уверенный, что его довезут до дому, если он перепьет и не сможет сам сесть за руль, прикатил в «Тигра» без пяти четыре (он бы освободился пораньше, где-то на полтора часа, но, как на зло, Дик Брэдфорд куда-то запропастился) и сразу же хорошенечко вмазал. Ну, подходит стрелка к семи — и что мы имеем? Никакого тебе Бобби Дугаса! Ядрить твою кочерыжку! Вот уже восемь, девять, полдесятого… догадываетесь, что дальше? Те же яйца, вид сбоку! Без двадцати десять Генри Бофорт, бармен и владелец «Тигра», предложил Хью вострить лыжи, сваливать на хрен, трубить отбой, иными словами — убираться ко всем чертям. Хью рассердился. Да, он пару раз пнул музыкальный автомат, но ведь эта вшивая пластинка Родни Кроуэлла опять заедала. — Что я, по-твоему, должен был делать? Сидеть и слушать эту байду? — заявил он Генри. — Тогда смени пластинку. А то это похоже на песню гребаного эпилептика с заиканием. — Я вижу, ты еще не дошел до кондиции, — сказал Генри. — Но сегодня тебе больше не наливают. Догонишься из своего холодильника. — А что, если я скажу нет? — упрямствовал Хью. — Тогда я позвоню шерифу Пангборну, — резонно заметил Генри. Остальные посетители «Тигра» — коих было не очень много по причине буднего дня — с интересом наблюдали за перепалкой. Как правило, люди вели себя вежливо с Хью Пристом, и особенно когда он «надирался», но он бы в жизни не выиграл конкурс на звание самого популярного парня в городе. — Мне не хотелось бы, — продолжал Генри. — Но я это сделаю, Хью. Ты постоянно пинаешь мою «Рок-Олу», и мне это уже надоело. Хью собрался было сказать: Может, тогда мне стоит ТЕБЯ попинать, лягушатник ты хренов. Но потом он представил, как Китон, этот толстый ублюдок, вручает ему розовую карточку[5] за драку в пивной. Разумеется, если бы его увольняли на самом деле, эта розовая бумажка пришла бы по почте, потому что свиньи типа Китона никогда не пачкают рук (и не рискуют получить по роже), вручая ее лично, но ему просто нравилось представлять себе эту картину — было куда девать лишнюю злость. Тем более что дома у него были припасены две упаковки пива. — Ладно, — сказал он примирительно. — Мне этого тоже не надо. Давай мне мои ключи. — В целях предосторожности, еще восемнадцать кружек пива назад, он отдал Генри ключи от машины. — Не-а. — Генри в упор смотрел на Хью, вытирая руки полотенцем. — He-а? Что значит: не-a? Какого хрена? — Это значит, что ты слишком пьян, чтобы садиться за руль. Я это знаю, и ты это тоже поймешь, только завтра, когда проспишься. — Слушай, — терпеливо сказал Хью. — Когда я тебе эти хреновы ключи отдавал, я был уверен, что меня подвезут домой. Бобби Дугас сказал, что заедет сюда пропустить пару кружек. И разве я виноват, что этот гундосый придурок так и не появился. Генри вздохнул: — Искренне тебе сочувствую, но это не моя проблема. Если ты кого-то задавишь, на меня могут подать в суд. Тебя это вряд ли заботит, но мне-то не все равно. Приходится прикрывать свою задницу. В нашем поганом мире этого никто за тебя не сделает. Хью буквально физически ощутил, как обида, жалость к самому себе и странное чувство собственной никчемности всплывают на поверхность его сознания, как какая-то гадкая жидкость из канистры с ядовитыми отходами, зарытой глубоко в землю. Он посмотрел на свои ключи, висевшие за стойкой рядом с надписью: ЕСЛИ ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ НАШ ГОРОД, ИДИ НА ВОКЗАЛ, — и опять перевел взгляд на Генри. Тут он почувствовал, что сейчас заплачет, и испугался. Генри обратился к другим клиентам: — Эй вы, бездельники! Кто-нибудь из вас едет в сторону Касл-Хилл? Все опустили глаза и молчали. Кто-то хрустнул пальцами. Чарли Фортин нарочито неторопливо направился в туалет. Никто не ответил. — Вот видишь? — набычился Хью. — Ну же, Генри, отдай мне ключи. Генри покачал головой: — Если хочешь еще раз приехать сюда и пропустить пару стаканчиков, придется тебе прогуляться пешочком.