Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 15 из 20 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Забавно – я тоже так думала. *** Выбегаю из его дома, словно за моей спиной – ад. В каком-то смысле так и есть. С чего я решила, что мне это нужно? Зачем? Что это дало мне? Нет в этом ни романтики, ни сладости, ни близости – мы как были чужими, так чужими и остались. Только теперь я чувствую себя грязной и униженной. До чего же мерзко… Кто сказал, что это приятно? Вместо того чтобы бежать домой, скинуть с себя одежду и залезть в горячую ванную, я вылетаю в калитку и поворачиваю направо. Краем глаза улавливаю движение слева от себя – Нянька скачет по забору, как по длинной беговой дорожке – плевать она хотела на гравитацию. Дома мелькают мимо меня, становясь все выше, все богаче, а Нянька – все быстрее. Улица заканчивается перекрестком, где я ловлю быстрое движение черного тела и следую за ним, сворачивая налево. Она лучше меня знает, где её искать. Того, чего я хотела, мы добились, и нам не понравилось. Не понравилось настолько, что теперь мы хотим поделиться той грязью, что расцвела во мне. Поделиться с кем-то другим. Даром. Как в той книге. Теперь мы бежим делать то, чего хочет моя Нянька. Посмотрим, понравится ли нам… *** Когда она заметила меня, все мгновенно ускорилось – она рванула так, что у меня дыхание сбилось. Но нас двое. Кроме того, одной из нас нет дела до такой ерунды, как законы физики, и Нянька скачет сквозь время, выбрасывая ненужные кадры и обгоняя рыжую во всех известных человечеству измерениях. Мы долго и терпеливо выжидали, пока рыжая сволочь соберется домой, и теперь гнали её по узкому переулку, где намерены очень быстро направить её в нужное русло. В тот момент, когда рыжая подбегает к узкой тропе – перешеек между окончанием т-образного перекрестка и широкой дорогой по ту сторону склона, густо поросшего деревьями и кустарником – Нянька оказывается прямо перед ней. Девушка врезается в невидимую преграду, а я слышу дикий смех – это я смеюсь, это я визжу и рычу от восторга, заходясь в предвкушении. Вижу дикие глаза рыжей, когда Нянька вцепляется в неё своими невидимыми руками, опутывая шею щупальцами, и прибавляю ходу. Скорость – выше, боль – сильнее. Сейчас, сука, ты получишь то, что тебе причитается. Просто так. Даром. Глава 8. Спасибо – Думаешь, это кишки? – Нее… просто кровь. – Да ну какая же это кровь? Ты посмотри, там же внутри что-то круглое и длинное… – Говорю тебе это – кровь. Или червяк. – Думаешь, она успела сожрать червяка, прежде чем её переехало? – Может это червяк сейчас жрёт её? – Хм… А мы проверим! Анька поднимаемся на ноги так быстро, что подол её платья опускается лишь секундой позже, оголяя её тощие бедра и белые хлопковые трусы. Она оборачивается вокруг себя и стремглав бросается на обочину дороги, где роется в жиденькой траве задом кверху. Анька что-то бубнит мне, но я ни слова не могу разобрать. – Я ничего не слышу! – кричу я ей. Она разгибается, поворачивается ко мне – её лицо стало ярко-розовым от прилившей к голове крови. В руках она держит прутик. – Я говорю – если начнет шевелиться, значит это червяк. Анька снова возвращается на тропу, и садится на корточки, нависая над нашей находкой. Она аккуратно втыкает прутик прямо в центр бурой каши и подцепляет комок коричневого сгустка, концом ветки, таща его наверх – жижа мерзко скатывается с палки и, переливаясь на солнце, с тихим шлепком падает на землю. – Меня сейчас стошнит… – я морщусь и вскакиваю, закрывая рот рукой. Анька хохочет: – Я же говорила – кишки! А она – червяк, червяк… – Тоже мне, – глухо бубню я из своей ладони, – эксперт по раздавленным мышам… Она продолжает победно смеяться, пока я пытаюсь вернуть на место взбунтовавшийся желудок. Анька поднимается на ноги и отбрасывает палку обратно в траву. – Ладно, – говорит она, – пошли к речке. Мне не сильно хочется идти на речку, но все же это лучше, чем рассматривать раздавленных грызунов, лежащих посреди дороги. И я киваю. Если долго идти верх по тропе, на которой валяется дохлая мышь, то неизменно приходишь к старому ручью. Ну как – долго? Минут двадцать. И это не речка вовсе, а так, речка-говнотечка, как говорит моя мама. Она, кстати, не особо радуется тому, что я туда хожу. Речка, и без того небольшая, с каждым годом становится все уже и мельче. Но все же это хоть какое-то разнообразие ландшафта. Если долго идти вверх по тропе с раздавленной мышью, ты минуешь заброшенный, покосившейся от времени сарай, небольшую рощицу с кривыми березками, проходишь мимо огромного, сломанного пополам дерева, после чего дорога резко поднимается вверх, и ты взбираешься на горку. Мост находится там, сколько я себя знаю. Он не то, чтобы прокинут над речкой, скорее, соединяет два противоположных берега, потому что они довольно круты – от верхней точки моста до каменистого дна примерно четыре этажа среднестатистической многоэтажки. Это довольно высоко. Особенно, когда вам восемь лет. Мы забегаем на мостик (по-другому и не скажешь, потому что он узкий и старый) и останавливаемся по центру. Анька приподнимается на цыпочки, перегибается через перила и плюет вниз. Прозрачная слюна летит вниз и бесшумно вклинивается в бурлящий поток под нашими ногами. Речка маленькая, но течет быстро, словно торопится куда-то успеть, прежде чем высохнет окончательно. Звук струящейся воды, вспениваемой острыми камнями, успокаивает. Я буду помнить этот звук всю жизнь.
– Как думаешь, здесь кто-нибудь тонул? Я смотрю на Аньку и думаю, до чего же она красивая. – Как тут утонешь? – отвечаю и перегибаюсь через перила. – Там воды по колено. А вот разбиться можно, запросто. – Слишком низко, – говорит Анька. – Только покалечиться. – Нормально тут… – говорю я, по-прежнему глядя вниз. Там река, от которой остался лишь убогий ручеёк, искрится на камнях, отражая то немногое солнце, что проникает сюда. Мне нравится журчание воды, нравятся запах и свежесть, которые поднимаются над ней. Я вдыхаю аромат лета, солнца, леса и думаю, что такие моменты остаются в памяти навечно, забираясь куда-то в подкорку помимо твоей воли. Вокруг нас – деревья и густой кустарник, вокруг нас щебечут птицы, и солнце щурится сквозь густую листву деревьев. Вокруг – тишина, счастье и детство – их буквально можно потрогать руками, как семена одуванчика, которые подхватило порывом ветра и теперь несет по свету, сея во всем мире свет и тепло расцветающего лета. Она разворачивается ко мне и смотрит своими огромными голубыми глазами: – Ты должна рассказать матери, – говорит она. Я поднимаю голову, поворачиваю к ней и смотрю на неё: – Я не могу. – Хочешь всю жизнь прожить в лесу под елкой? Я морщусь, закусываю губу и стискиваю дряхлые деревянные перила – мое нутро завязывается в узел: – Нет, – тихо говорю я. Она подходит ко мне близко, кладет свои руки на мои плечи и разворачивает меня к себе – чтобы я не отвернулась, чтобы не ушла от темы, чтобы смотрела ей прямо в голубые глаза. Она говорит шепотом, но шепот её полон отчаянья и ненависти: – Мне больно! – Я знаю… – Мне страшно! – Я не могу. Я дергаюсь, вырываюсь из объятий тонких пальцев и отворачиваюсь. Мое лицо кривится от подступающих слёз. Я не могу – только не матери. – Ты – эгоистка, – говорит Анька, и голос её превращается в стальной клинок. Я оборачиваюсь, предчувствуя недоброе. Смотрю на волны соломенных волос, отливающих золотом матовую, сливочно-розовую кожу, и голубые глаза… которые стали совсем взрослыми и теперь смотрели на меня с ледяным презрением. Она знает, что я – трус, знает, как никто другой и это знание дает её невиданную власть – когда ты знаешь самую суть человека, ты становишься хозяином, в твоих руках – поводья, и тебе решать, куда направить свои знания – на созидание или разрушение. – Что ты собралась… – Я сама её все расскажу! Я неистово мотаю головой, мои глаза становятся огромными: – Нет… Нет… – Да, – она окидывает меня презрительным взглядом, а затем решительно шагает мне навстречу и обходит меня, направляясь туда, откуда мы пришли. – Кто-то из нас должен… Я хватаю её за руку, останавливаю и разворачиваю к себе: – Не делай этого! – заискивающе смотрю в глаза своему самому близкому человеку и скулю. – Прошу тебя… Анечка, Анюта… не надо. Не надо! Она дергается, и её рука выскальзывает из моих потных ладошек: – Ты – трусиха! – её лицо кривит презрительный оскал, морща тонкий точеный носик, кривя пухлые губы, обнажая ровный рад белоснежных зубов. – Из-за таких, как ты, страдают такие, как я. Тру?сы, вроде тебя, подставляют всех ради собственного блага. Никого тебе не жалко, никого ты не любишь, кроме себя! – Перестань! – всхлипываю я. Слёзы душат меня, отчаянье заставляет дрожать – только не это. Только не это! – Анька, прошу тебя… – я тяну к ней руки, но она отступает, глядя на меня, как на прокаженную: – Ты… – её глаза сверкают ненавистью, – ты… – голос звенит, – ты… – ладошки свернулись в кулаки и дрожат от гнева и нетерпения. – Я ради тебя на все готова! – кричит она, задыхаясь от ярости. – Ты попросила, и я терпела ради тебя всё! А теперь ты не можешь сделать самого простого – рассказать. В её глазах засверкали слёзы.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!