Он делает три прыжка и оказывается на веранде. Еще один короткий шаг, и он приземляется на качели рядом со мной. Я бросаю на него быстрый взгляд: – Тебе чего? Он улыбается и пристально смотрит на меня, а затем тянется к моим волосам, заплетенным в хвост: – Твоя мама звонила. Просила время от времени посматривать за тобой… – он аккуратно стягивает резинку с моих волос, – … одним глазком. А одним неудобно, поэтому я два притащил. – И свой зад в придачу? – Совершенно верно. Представляешь, как было бы жутко, если бы можно было бы отправить к тебе только глаза. Он запускает руки в мои волосы, и внутри меня поднимается пьянящая волна, окатывающая тело мурашками с головы до пят. Он смотрит на меня, и его улыбка становиться зубастой. Акула чертова, готова спорить на что угодно, что он знает, что я сейчас чувствую. Не знаю как, но знает. Тут его рука выбирается из паутины моих волос, но вместо того, чтобы вернуться на место, она спускается по моим плечам, по спине и левому боку, а затем притягивает меня к высокому, горячему телу. Я едва слышно выдыхаю, и надеюсь не подавиться своим сердцем. Ох, как зашлось-то… Он поднимает одну ногу и подпирает пяткой свой зад, в то время как вторая нога тихонько отталкивается от пола веранды. Под моим ухом медленно, ритмично, гулко бьется его сердце. Его ладонь ложится на моё бедро. – Куда катится это мир, Хома? Куда катится, если единственный человек, во всей округе, кому твоя мать может доверить тебя – я? Не забыть бы, как дышать… – Да уж, прискорбно… сейчас пойдем стреляться или все-таки посмотрим, чем вся эта комедия закончится? – Давай досмотрим, раз уж мы все равно здесь. Интересно же… – Ладно, – пытаюсь говорить так же спокойно, так же уверенно, как он, но получается просто очень тихо. Он поворачивает голову и зарывается носом в мои волосы. Я в секунде от обморока, и когда он говорит, голос его – тихий, пропитанный лаской и самую каплю интимом – звучит где-то внутри моей головы: – Ну, чего ты обиделась, глупая? Прячу потные ладошки к себе подмышки и молчу. – Не потащу же я тебя на заднее сиденье? – шепчет он. И это не вопрос вовсе, а так, мысли вслух, не более, но я все-таки отвечаю: – А почему бы и нет? Он смеется, и я чувствую вибрацию голоса, растекающегося по моей коже сладкими волнами. – Потому что нет, Хома… – говорит он на выдохе и поднимает голову, глядя туда же, куда и я – на багрянец заката. – Красиво, блин. Я поворачиваю голову и задираю нос, чтобы посмотреть ему в глаза. Он поворачивается и смотрит на меня, а затем его рука, та, что обнимает меня, поднимается, тянется к моему лицу и проводит большим пальцем по моей щеке. Его взгляд внимательно изучает мои глаза, губы, овал скул. – Думаешь у меня там, на заднем сиденье, благодать небесная? – спрашивает он, и я никак не могу оторваться от его губ: – Ну, судя по количеству паломников, там, как минимум, святой Грааль. Он не смеется и даже не улыбается – он внимательно смотрит на то, как танцуют мои губы, превращая воздух в слова. А я жду. Я наслаждаюсь страхом, что трепещет внутри меня, заставляя все моё существо бояться и желать, создавая совершенно неповторимое мгновение вокруг нас двоих. И это ни с чем не сравнить, не заменить и не измерить. Нет ничего прекраснее, чем мгновение до поцелуя – мгновение, когда предвкушение сливается в желанием и рождается действие – одна секунда, один вздох, одни взмах ресниц… Ну же! Не тяни! Его губы прикасаются к моим. Я замираю, чувствуя тепло прикосновения, жар дыхания и руку, что тянет мое тело, как можно ближе. Поцелуй легкий, нежный, за ним волна горячего дыхания, и снова касание губ. Его рот открывается, я слепо следую за ним, вторя каждому движению, и вот его язык нежно скользит внутрь моего рта – сладко, ласково. Я слышу собственное дыхание с прерывистым выдохом, чувствую его ладонь, ложащуюся на мою шею. Он открывает рот шире, его язык забирается в меня глубже, вбирая в себя мое дыхание. Я подстраиваюсь под ритм, ловлю каждое его движение. Поначалу, я ничего не чувствую, но потом – Бах! Желание взрывается во мне атомной бомбой, разрывая на составляющие все, из чего я соткана. Все, что я есть – становится вожделением и пускается по венам, приводя меня в сладкий восторг. Я обнимаю его, слышу как быстро, как сильно он дышит. Его рука на моей спине – горячая, жадная, пытается вобрать меня, вдавить в огромное тело, чтобы забрать все, что у меня есть без остатка. Забрать всю меня. Поцелуй становится жадным, пьянящим, делая нас единым целым – сладко, горячо. Дыхание быстрее, движения слаженнее, тела ближе. Мои руки на его спине. Он отрывается от моих губ и спускается ниже. Я задыхаюсь, я не понимаю, где заканчиваюсь я и начинается он, я лишь чувствую его поцелуи, ложащиеся на мою шею, горячий язык, ласкающий мою кожу и свое собственное дыхание, отражающееся от его плеча. Его запах на моих губах, его рука на моем бедре поднимается выше… Я слышу: – Идем в дом. Дома все быстро и как-то скомкано. Мы поднимается на второй этаж, врываемся в мою комнату. Его руки стягивают с меня мой трехлетний свитер и ложатся на голое тело. Как горячо… Я пытаюсь расстегнуть молнию его толстовки, но та отказывается мне подчиняться. Его руки быстро и ловко делают все за меня. Я жадно вцепляюсь взглядом в его плечи и грудь – так близко! Его губы ложатся на мои плечи, покрывают поцелуями и горячим дыханием мое тело, притягивают к себе, вдавливают меня в него, тянут на себя. Я обнимаю его – под моими ладонями его спина, мои губы целуют его грудь. – Первый раз? – спрашивает он. Я судорожно киваю. Губы, плечи, руки… глаза закрыты, рот открыт и жадно хватает воздух. Мой ремень расстегивается. Его руки на моей заднице и скользят вниз, стаскивая с меня джинсы. Впиваюсь ногтями в его спину. – Тише ты… – смеется он. Ложусь на кровать, он забирается сверху. Тяжесть его тела накрывает меня – мой выдох, его поцелуй в ложбинке груди. – Испугаешься – скажи… – шепчет он. Я закрываю глаза и киваю – ничего я не скажу, даже если захочу. Я – молчание. Я – желание. Я – подчинение. Я – страх… Открываю глаза и замираю… Эта хрень сидит на моем потолке. Она смотрит на нас. Смотрит и содрогается всем своим черным, жженым телом. Открываю рот, но не могу произнести ни звука. Существо свисает с потолка и выгибает шею, внимательно вглядываясь в нас. Его щупальца – разорванные куски мертвой плоти – свисают с вытянутого черепа – они шевелятся, они тянутся к нам, как змеи. Мои глаза распахиваются – в хрустале глазного яблока отражаются черные тонкие ноги и руки, которые согнуты, словно паучьи лапы, и вросли в потолок. Оно дергается, его голова поворачивается на триста шестьдесят градусов. Одна рука вытягивается вперед и тащит за собой черное тело к точке на полотке прямо над нашими головами. Вторая рука вытягивается вперед, а первая сгибается в локте, но не назад, а выворачивая сустав в обратную сторону – вперед. Я слышу мерзкий хруст. – Нет… – шепчу я. Кирилл не слышит меня – он стаскивает бретельку бюстгальтера с моего плеча. Тварь видит его руки на моем теле, и её рот раскрывается, словно дыра, открывая моим глазам черную бездну внутри. Тело содрогается, позвонки на спине твари выворачиваются, и жуткая мерзость неестественно выгибается, стелясь по потолку. – Нет… – говорю я громче. Кирилл отрывается от моей груди, поднимает на меня глаза и смотрит: – Что случилось? Он ЭТО не увидит. Он не поймет, не заметит ЭТО, даже если ОНО сползет ему на спину. Я опускаю глаза и давлюсь словами: – Я не могу… Кирилл дышит, как локомотив. Кирилл на взводе и с трудом понимает слова: – Что? Что случилось? – он пытается сосредоточиться, но это слишком сложно, когда вся кровь отлила от головы и ухнула между ног. – Напугалась? Мерзкая тварь выворачивается и льнет к потолку – хруст позвонков – и её шея ломается, поворачивая голову так, что тварь смотрит на свою собственную спину – единственный глаз косится на спину Кирилла. Тварь подергивается, тварь судорожно сжимается и отрывает руку от полотка, протягивая её к парню… Я толкаю его: – Нет! Моих сил не хватает и он лишь слегка отклоняется назад: – Ты чего? – Я не могу… – шепчу я. Поднимаюсь, хватаю Бредового и тащу с кровати, пытаясь не смотреть наверх: – Уходи. Он поднимается на ноги и только теперь замечает мелкую дрожь, что колотит мои руки. – Танюха, ты чего? – Я передумала. Я не смогу. Не получится у меня… в общем, тебе надо уйти! – Ну ладно, ладно, я понял, – он примирительно поднимает руки в жесте «расслабься», а хрень стекает с потолка на кровать, где секундой раньше лежали мы и садится на неё, как собака, раздвинув ноги и поставив руки между ног по стойке смирно. Она в полуметре от нас, но Кирилл приписывает дрожь в моих руках себе. – Ты чего так испугалась? Ты думаешь, я тебя насиловать буду? Я думаю, нам обоим сейчас свернет шею неведомая фигня в полуметре от нас! – Пожалуйста, уходи! – я едва не плачу. – Ладно… – говорит он. Его глаза недоуменно смотрят на меня, а дыхание все еще не восстановилось от возбуждения, но он послушно берет свою толстовку, бросает финальный взгляд и направляется к выходу из комнаты. Чем я думала, когда отправляла на выход единственного человека, который потенциально мог бы защитить меня? Не знаю.