– Как насчет Дома милосердия? – спросила адвокат. – Она могла бы поехать к ним. – Это приют для женщин, которых избивают мужья, – возразила соцработница. – И мы обе с тобой прекрасно знаем, что у них там и без того народу хватает. – После всего, что мне пришлось пережить, – сказала Хизер, – неужели я ничего не заслуживаю? – Прошло ведь уже тридцать лет, верно? – Кэй вдруг почувствовала непреодолимое желание узнать, что именно случилось с этой женщиной. – Я не думаю, что… – Ладно, ладно, ладно, ладно, ладно. – Несмотря на то что в ее словах прозвучал намек на согласие, пациентка яростно покачала головой, встряхнув яркими белокурыми волосами. – Я все расскажу. Я все тебе расскажу, и ты наконец поймешь, почему мне нельзя в тюрьму. – Только не в присутствии Кэй! – скомандовала Глория, но Хизер завелась, и ее было уже не остановить. «Она даже не понимает, что я все еще здесь, – подумала Салливан. – Или понимает, но ей все равно». Доверие или безразличие, уверенность в ее честности или лишнее напоминание о том, что Кэй для нее никто? – Это был полицейский, – говорила больная. – Он подошел ко мне и сказал, что что-то случилось с моей сестрой и что я должна пойти с ним. Я пошла. Вот так он нас двоих и украл. Сначала ее, потом меня. Он запер нас в кузове своего фургона и увез. – Мужчина в костюме полицейского, – поправила ее Глория. – Нет, именно полицейский, прямо отсюда, из Балтимора. У него был значок и все такое. На нем тогда, кстати, даже не было формы, но они ведь ее не всегда носят. Майкл Дуглас и Карл Молден из сериала «Улицы Сан-Франциско» не носили форму. Так вот, тот полицейский сказал пойти с ним, что все будет хорошо, и я поверила ему. Эта была моя самая большая ошибка. Я доверилась ему, и это разрушило всю мою жизнь. На этом последнем слове – «жизнь» – эмоции, которые женщина долго сдерживала, прорвались наружу, и она разрыдалась, причем с такой силой, что адвокат в растерянности отодвинулась от нее, не зная, что делать. Кэй обошла Глорию и осторожно обняла Хизер, пытаясь не задеть временную шину на ее левом предплечье. – Мы что-нибудь придумаем, – сказала она. – Мы найдем тебе место пожить. У меня есть знакомые, они сейчас в отпуске. В крайнем случае ты сможешь пожить пару дней у них. – Только не в полицию, – выдавила из себя Хизер сквозь слезы. – Только не в тюрьму! – Ну конечно, – сказала Салливан и вопросительно посмотрела на Бустаманте. Согласна ли она с ее решением? Но Глория улыбалась торжествующей, самодовольной улыбкой. – Вот теперь, – адвокат провела языком по нижней губе, – теперь нам есть от чего оттолкнуться. Глава 15 Еще одна ночь. Все говорили ей, что она должна была уехать сегодня, но она вырвала у них еще одну ночь, что только доказывало ее теорию: все лгут, причем постоянно. Еще одна ночь. Много лет назад она слышала ужасную попсовую песню с таким названием. По сюжету отвергнутый любовник умолял свою возлюбленную подарить ему еще одну ночь. Вообще, если подумать, то подобные мотивы в поп-музыке не редкость. «Поцелуй меня утром. Я не могу заставить тебя полюбить». Хизер никогда этого не понимала. В юности, когда она еще пыталась устроить свою личную жизнь – и, как ни удивительно, снова и снова терпела неудачу, – парни бросали ее спустя всего несколько месяцев, будто чувствовали исходящий от нее запах гнили и смерти, будто видели отпечатанный у нее на теле срок годности и понимали, насколько испорченной она была. В любом случае, когда молодой человек ее бросал, меньше всего на свете ей хотелось провести с ним еще одну ночь. Иногда она швыряла все, что попадалось под руку, иногда плакала, иногда облегченно смеялась, но никогда не умоляла провести вместе еще одну ночь или поцеловать ее утром. Как ни крути, это был бы всего лишь секс из жалости. Должна же оставаться у человека хоть капля гордости. Хизер спустилась с кровати. Все болит, и тело уже поняло, что на левую руку рассчитывать нельзя и правой придется пока служить за двоих. Удивительно, как быстро организм подстраивался под перемены – гораздо быстрее, чем разум. Женщина подошла к окну, отодвинула занавеску и выглянула на улицу: парковка, а вдали – смазанный городской пейзаж, нескончаемый поток машин, движущихся по девяносто пятому шоссе. «К окну подойди, сладкий ночной воздух вдохни» – крутилась у нее в голове строчка из стихотворения. Результат трудов монахинь, считавших, что заучивание поэзии – это лучший способ развить ум. Шоссе было совсем рядом, не больше мили от больницы. Хизер могла бы добраться до него, остановить первую попавшуюся машину и доехать на ней до дома. Нет, это будет уже второй ее побег. Придется держаться до конца. Но как? Ее беспокоила вовсе не ложь. Врать она умела. Под угрозу ее ставили кусочки истины. Хороший лжец должен использовать как можно меньше правды, потому что она подводит куда чаще, чем ложь. Еще в те годы, когда ей приходилось часто менять имена, она научилась придумывать себе абсолютно свежий образ, никак не связанный с прошлым. Но риск попасть в тюрьму, так же как и возможный арест прошлой ночью, выбили ее из колеи. Ей ведь нужно было что-то им сказать. К счастью, ее накрыла волна вдохновения, и она придумала того полицейского, да еще и Карла Молдена приплела. Ведь лишние и незначительные детали заставляют даже самых скептически настроенных людей поверить тебе. Но Карл Молден однозначно не был им нужен. Теперь они стали бы требовать от нее имя «похитителя», и ей пришлось бы что-то сказать, выдать кого-то. – Прости, – прошептала она в ночное небо. Женщина не знала, кто беспокоит ее больше, живые или мертвые, не знала, кто из них представляет для нее бо?льшую опасность. Что ж, по крайней мере, эта ложь поможет ей выжить. А мертвецу уже все равно, что о нем наговорят. Часть IV (1976) Праджапатайе Сваха Праджапатайе Идам На Мама «Мантры Агнихотра произносятся строго на санскрите. Их нельзя переводить ни на один другой язык… Мантры Агнихотра читаются ровным, ритмичным тоном. Вибрация вашего голоса должна заполнить собой каждый уголок дома. Говорить нужно не слишком громко и не слишком тихо, а также нельзя произносить мантры торопливо. Мантры читают четким голосом… С их помощью можно достичь очищения внешнего и внутреннего пространства». Из рекомендации к проведению Агнихотры, священного ритуала двух подношений во время рассвета и заката Глава 16 Солнце быстро садилось. Дэйв взял из холодильника гхи[21] и отправился в свой кабинет, оставив Мириам наедине с Четом. Они так и не проронили ни слова – только изредка отпивали из кружек горячий травяной чай. Все устали и охрипли после бесконечных интервью, хотя говорил в основном Дэйв. Мириам ему полностью доверяла, а детектив вообще разговаривал редко. Иногда даже молчание Честера Уиллоуби действовало на Дэйва ободряюще. Человек действия не тратит времени на болтовню. Хотя иногда Дэйву казалось, что в этом омуте не так уж и много чертей. Но Чет был им теперь как друг, как матерый бродячий пес, которого они приютили, несмотря на то, что долгие годы наотрез отказывались заводить собаку. В кабинете Дэйв сел на коврик, скрестив ноги. Что ему больше всего нравилось в Агнихотре, так это отсутствие ритуальных предметов, за исключением разве что медного котелка для подношения. Ни тебе бубнов, ни специальных молитвенных ковриков. Он сидел на обычном дхурри[22], который купил на индийском рынке много лет назад, сразу после окончания колледжа, во время своего путешествия. Его мать тогда еще жила в Балтиморе, и все свои сокровища он пересылал на ее адрес, несмотря на постоянные жалобы и подозрения. «Что в этих коробках? – возмутилась она, едва ее сын вернулся в Балтимор. – Наркотики? Учти, если ко мне вдруг придет полиция, выгораживать я тебя не стану». Дэйв засыпал в котелок немного коровьего навоза, вылил пару капель гхи, досыпал остатки навоза и взял в руку несколько рисовых зерен, также смазанных гхи. Затем мужчина выжидательно уставился на часы, ожидая точного времени, когда начнется закат. Наконец он поджег содержимое котелка. – Агнае Сваха, – сказал он и бросил в огонь первую порцию риса. – Агнае Идам На Мама. Агнихотра многим казалась очередным сувениром, который он привез из своей новой поездки. Но Дэйв впервые услышал об этом учении на вечеринке в северо-западном Балтиморе, когда уже был женат на Мириам и работал аналитиком в департаменте финансов. Оказалось, что с культом пяти огней были знакомы почти все гости, собравшиеся в том старом викторианском доме. Живя в Пайксвилле, Дэйв даже не догадывался, что существуют такие дома и тем более такие люди, хотя Герберт и Эстель Тёрнер жили всего в двух милях от старого дома его матери. Они были одновременно гостеприимными и замкнутыми людьми, и Дэйв подумал, что их могильная сдержанность – это результат поклонения культу пяти огней. Только через некоторое время он узнал об их проблемах с дочерью и о слабом здоровье Эстель. И хотя Мириам относилась к ним скептически и утверждала, что они устроили весь тот вечер, только чтобы найти себе новых жертв, Тёрнеры заговорили об Агнихотре лишь после того, как Дэйв спросил, почему в их доме стоит такой приторный дымный запах. Сам он подумал и даже в душе понадеялся, что это пахнет травкой, которую они с Мириам так давно хотели попробовать. Но этот аромат остался от утреннего и вечернего ритуала Агнихотры, и он буквально пропитал все стены дома. Пока Эстель рассказывала о запахе и связи с культом пяти огней, Дэйв думал, что это единственный способ стать похожими на семью Тёрнер – добрых, сдержанных людей, живущих в красивом и в то же время неброском доме. Мириам, со своей стороны, заметила, что от Агнихотры в доме пахнет дерьмом, причем в прямом смысле этого слова. Как только они переехали на Алгонкин-лейн, она твердо настояла на том, чтобы Дэйв проводил ритуал только в своем кабинете и строго при закрытых дверях. И все равно ей приходилось отчаянно бороться с жирными пятнами от гхи на стенах, которые упорно не желали отмываться никакими средствами. Теперь же, казалось, Дэйв мог разводить Агнихотру прямо на обеденном столе, и его жена даже не пикнула бы. Она больше ни в чем его не упрекала. И он даже почти скучал по этому. Почти. «Успокой свой разум, – приказывал он себе. – Сосредоточься на мантре». Нет смысла проводить ритуал, если не можешь духовно в нем затеряться. – Праджапатайе Сваха, – сказал Дэйв и досыпал в котел вторую порцию риса. – Праджапатайе Идам На Мама. Теперь он должен был медитировать, пока не угаснет огонь. * * * Журналисты приходили по трое: трое из газеты, трое с телевидения, трое с радио, трое из информагентств. В каждой группе всегда был репортер, который стремился получить эксклюзивное интервью с Дэйвом и Мириам, но Чет быстро остужал их пыл, говоря, что супруги расскажут свою историю представителям разных СМИ только один раз. Все корреспонденты как на подбор оказывались вежливыми и обходительными, все вытирали ноги, перед тем как войти, и выражали свое восхищение по поводу ремонта, хотя Дэйв сделал его уже много лет назад. Голоса их были елейными, вопросы четко продуманными. Девушка с тринадцатого канала картинно разрыдалась, глядя на фотографии девочек. То были не школьные фотографии, а снимки крупным планом, на фоне голубого неба. Ребята с телевидения объяснили Дэйву и Мириам, что первые, школьные фотографии показывали так часто, что они уже «не производили должного впечатления» на людей, так что неплохо было бы использовать новые. Вот они и выбрали обычные фотографии, которые Дэйв хранил у себя в кабинете. Эдакие сувениры после поездки в старый заколдованный лес на сороковом шоссе. Хизер сидела на огромном мухоморе, а Санни стояла рядом, уперев руки в бока и делая вид, что ей здесь вовсе не нравится. Но несмотря на слегка угрюмый вид Санни, они тогда отлично провели время. У газетных репортеров не возникло никаких сомнений по поводу использования школьных фотографий, которые со дня исчезновения девочек уже успели примелькаться общественности. Вместо этого они настояли на новой фотографии Дэйва и Мириам, сидящих за кофейным столиком со снимками дочек в руках. Дэйв ужасно боялся увидеть эту фотографию в газете на следующий день: как он неуклюже обнимает жену, как они далеки друг от друга, как старательно отводят взгляд друг от друга. – Я знаю, что в первую неделю вы получили письмо с требованием выкупа, – сказал репортер из утренней газеты под названием «Бикон». – И оно оказалось делом рук мошенников. Были еще подобные случаи? – Я не знаю… – Дэйв покосился на Мириам, но она не отвечала, если вопрос не задавали конкретно ей. – Разумеется, если это навредит следствию, можете не отвечать, – добавил журналист. – Нам поступали звонки. Не вымогательства, нет. Они больше были похожи на… на насмешку. Непристойные телефонные звонки, хоть и не в привычном смысле этого слова. – Дэйв почесал подбородок, давно покрывшийся густой щетиной, и взглянул на Чета. Тот сидел нахмурившись. – Знаете, может, не стоит об этом? Полиция установила, что это был какой-то сумасшедший. Он не знает ни нас, ни девочек. Ничего стоящего. – Конечно, – ответил сотрудник «Бикона» и сочувственно кивнул. На вид ему было лет сорок или около того. Он служил военным корреспондентом во Вьетнаме и долгое время работал в зарубежных офисах своей газеты: в Лондоне, Токио и Сан-Паулу. Он приехал первым и сам торопливо сообщил им всю эту информацию. Его заслуги должны были успокоить Дэйва, гарантировать, что их история передавалась в руки одного из самых квалифицированных писателей штата. Но Дэйв не мог избавиться от мысли, что репортер таким образом успокаивал и себя самого. Исчезновение двух девочек имело мало общего с войнами и внешней политикой. А сам этот журналист был похож на пьяницу. На носу ярко выделялись кровеносные сосуды, а щеки выглядели нездорово красными. – А еще одно требование выкупа – из «Уор Мемориал Плаза», – полиция так и не установила, кто это был? – спросила репортерша из газеты «Лайт», миниатюрная и смелая девушка. Судя по короткой прическе, придающей ей сходство с эльфом, и мини-юбке, она совсем недавно закончила колледж. «Спортсменка», – подумал Дэйв, заметив ее мощные подтянутые икры. Он сам начал бегать с первого января. Не то чтобы он заранее запланировал с Нового года начать заниматься спортом – просто утром его разбудил какой-то бесплотный голос, и он, надев кроссовки, отправился в Ликин-парк. И теперь он уже с легкостью мог осилить миль пять и добегал до летнего особняка, построенного одной богатой семьей неподалеку от балтиморской железной дороги. Бежать приходилось мимо старой церкви, где, как верили девочки, обитали привидения. Однако пробежки больше нравились ему в самом начале, когда было тяжело и приходилось сосредотачиваться на каждом вдохе и выдохе. Теперь же, когда он достигал так называемой спортивной эйфории за считаные минуты, мысли уносили его далеко назад, к тем солнечным дням, которые Бетани проводили всей дружной семьей, а потом, рано или поздно, они возвращались к тому роковому дню. – Нет… Я… нет… послушайте, никаких новостей нет, – пробормотал Дэйв. – Мне очень жаль. Прошел год, но ничего нового мы не узнали. Простите. Мы согласились на эту встречу, потому что надеемся, что ваши статьи смогут нам помочь. Возможно, кто-то их прочитает и что-то вспомнит… Простите. Мириам посмотрела на мужа, как бы говоря: «Перестань извиняться». Он так же одним взглядом ответил ей: «Перестану, если сама начнешь с ними разговаривать». Репортеры, казалось, ничего не заметили. Или они уже знали? Может быть, Чет рассказал им – не для протокола, конечно же – все их семейные тайны, а затем убедил их, что они не причастны к исчезновению девочек? Дэйв уже почти желал, чтобы вся правда всплыла на поверхность. Отчасти он знал, что Мириам ни в чем не виновата. Где бы она ни была в тот день – на работе, или здесь, на Алгонкин-лейн, или в долбаном мотеле, – она все равно не смогла бы спасти девочек. К тому же он сам основную часть дня провел в баре, хотя потом все-таки смог взять себя в руки и подъехать к моллу за девочками всего с пятиминутным опозданием. Его грудь до сих пор сжималась от боли, когда он вспоминал, как злился на них за то, что их так долго не было. Через сорок пять минут он обратился за помощью и до сих пор с огромной признательностью вспоминал полного охранника, который ходил с ним по проходам и успокаивающим басом говорил: «Может быть, они поехали домой на автобусе. А может, задерживаются в одном из магазинов. Или их подвезли родители друга или подруги, а они решили, что успеют домой вовремя, чтобы позвонить вам на работу». Доверившись словам охранника, словно они были обещанием, а не предположением, Дэйв бросился к своему «Фольксвагену» и поехал домой, полный уверенности, что девочки уже ждут его там, но дома была одна Мириам. Было странно увидеть жену, желая обличить ее, но все же оставить без внимания факт ее измены, который вдруг стал казаться таким малозначительным. Мириам оставалась на удивление спокойной, набирая номер полиции. Она без лишних уговоров согласилась остаться дома на случай, если девочки вдруг появятся, а Дэйв поехал в молл, чтобы продолжить поиски. В семь вечера они все еще были уверены, что дочки вот-вот придут. Трудно описать, в какой момент это ожидание, эта надежда покинула их. И все же отсутствие окончательного ответа давало фантазии Дэйва возможность свободно придумывать разнообразные концовки. История была похожа на сюжет мыльной оперы – так почему и концовка не могла быть такой же? У девочек одновременно случился приступ амнезии, и тогда эксцентричный миллиардер из Греции забрал их целыми и невредимыми в свой баварский замок. Почему бы и нет? Как бы ни нагрешила его жена, именно Дэйв разрешил им поехать в молл, и хотя Мириам снова и снова уверяла его, что он ни в чем не виноват, он все равно продолжал винить во всем… ее. Он был отвлечен, встревожен. Тогда ему казалось, что его беспокоил бизнес, но, оглядываясь назад, мужчина понял, что дело было в их браке. Подсознание подавало ему знаки, которые он был не в состоянии понять. Если бы он тогда был более сосредоточен, более внимателен к своим дочерям, то понял бы, что им слишком рано давать такую свободу. Но Мириам сбила его с толку. Дэйв не чувствовал вины перед Баумгартенами, которых полицейские подвергли бесконечным допросам, после того как Мириам призналась в связи с Джеффом. В конце концов, Тельма Баумгартен заходила в его магазин около трех часов дня, а оттуда до молла было не больше трех миль. А мотель, где Мириам была со своим любовником, как оказалось, был еще ближе. Но Дэйв ненавидел Тельму даже больше, чем Джеффа. Джефф трахал его жену, но миссис Баумгартен… миссис Баумгартен со своей идиотской записочкой решила обвинить в этом Дэйва. Маленькая жирная наседка. Если бы она сама почаще удовлетворяла своего мужа, может быть, он оставил бы Мириам в покое. – За это время были какие-нибудь подозреваемые? – спросила девушка из «Лайт», и Дэйв посмотрел на Чета, мысленно спрашивая разрешения или даже побуждения рассказать им все о Баумгартенах. Следователь едва заметно покачал головой. «Ты только мутишь воду», – говорил он Дэйву каждый раз, когда тот настаивал рассказать людям все, – абсолютно все, – мотивируя это тем, что каждый кусочек правды имеет для них огромное значение. Только правда может помочь ему узнать, что случилось с дочерьми. А чем больше людей знало все в подробностях, тем больше помощи Дэйв мог получить с их стороны. Может быть, миссис Баумгартен специально кого-то наняла. Или, может, Джефф организовал похищение их детей, чтобы заставить Мириам продолжить с ним отношения, но что-то пошло не так. «Чистая совесть – чистое сердце, – утверждал Дэйв, – и рано или поздно нам за это воздастся. Мы должны рассказать людям правду, а там будь что будет». Может быть, поэтому Чет решил, что должен присутствовать на всех интервью. Потому что никакого другого повода для этого Дэйв не видел. В первые недели расследования они почти ничего не скрывали от журналистов. Утаили только, что нашли сумочку Хизер и что к ним поступали звонки о том, что девочки якобы находятся то в Южной Каролине, то в Вирджинии, то в Западной Вирджинии, то в Вермонте, и в самых разных состояниях: то целые и невредимые, то связанные и с кляпом во рту, то купающиеся и играющие, то едящие гамбургеры. Все эти шутники думали, что помогают родителям не терять надежды, но на самом деле только причиняли им еще больше боли. – А вы… а как вы… – Репортер из газеты «Стар», дряхлый старикашка в старомодной шляпе и с узким галстуком, не знал, как подступиться, но Дэйв уже догадывался, какой вопрос он хочет задать. – Вы все еще надеетесь, что ваши дочери живы? – Разумеется, да. Надежда – это последнее, что у нас осталось. Обоюдная амнезия, замок в Баварии, знатный чудак, всегда мечтавший иметь двух золотоволосых дочерей, но никогда и ни за что не способный причинить им вреда. – Нет! – вдруг выпалила Мириам. Честер, сидевший до сих пор в углу комнаты, напрягся, словно опасаясь, что сейчас ему придется вмешаться. Неужели детектив наконец-то все понял? Неужто он знал, что Дэйв в этот момент хотел ударить жену? Ведь уже не в первый раз за последний год Дэйв с трудом подавлял в себе это желание. Журналисты, казалось, тоже были поражены, словно Мириам только что нарушила какое-то негласное правило скорбящей матери.