— Он остался вам должен? Сколько вы ему заплатили? — Ничего я ему не платил. Разговор был — подыскать недорогой вариант. — Подождите, подождите. Насколько мы знаем, Чевадце недорогими машинами не занимался вообще. Я вновь поправил галстук. — Чевадзе оказывал мне услугу, скажем… как старому приятелю. Дело в том, что я неплохо его знаю. Кажется, они и в самом деле не проверили меня по учетам. Эх, молодая поросль — вечно спешат. А куда спешит их начальник? — Василий Алексеевич все еще работает? — спросил я, воспользовавшись небольшой паузой. Оба перегнулись. — Вы знакомы? — Более чем, сидели в соседних кабинетах. Паркет-то заменили? Или по-прежнему прикрыт старой дорожкой? — Ты что тут делаешь, Скворцов? — Работаю. — Крышуешь? — по своему понял старший. — Я здесь работаю. — Чевавдзе зачем тебе понадобился? — Подыскать машину. Кому как не ему знать — чистая она или имеет темное прошлое? Сделка планировалась законная. — Какую машину вы заказали? Мерседес? — До Мерседеса я еще не дорос — слишком хлопотно и обременительно. Разговор вели о более скромном варианте. Время от времени Афтондил звонил. — Где вы были в среду шестого числа? — В два часа по полудню? Пил пиво — сидел в кафе и ждал Чевадзе. — Я понял, — встрял второй, — это тип, который сбежал с больницы. Скворцов, а чего вдруг ты сбежал с больницы? — Не убегал — я ушел. Встал и ушел — на меня махнули рукой. Лежал, как идиот, в коридоре. Сколько можно? Взял вещи и ушел — терпеть не могу больницу. А потом это мое личное дело. — Был скандал, — сказал оперативник, — кто-то схлопотал выговор. — Сожалею, но и лежать на каталке в коридоре — удовольствие не из приятных. — И все же, о какой машине шла речь? — Парни, вы не там ищите, позвоните Василию Алексеевичу и спросите, кто такой Скворцов? — Умер он, — сказал старший. — Василий Алексеевич умер. — Как! — А вот так — пришел домой и умер. Лег спать и не проснулся. Мне стало и горько и неловко. Перед Василием Алексеевичем прежде всего, парни волновали меня мало. — Слушай, Скворцов, ты в самом деле здесь работаешь? А то мы думали, другой какой. Мало ли на свете Скворцовых? Машину какую купить хотел? — Чего вам сдалась машина! — возмутился я. — Обыкновенная — на четырех колесах, чтобы бегала и головной боли никакой. Сел и поехал — вот какая машина. Еще вопросы? — А ты не кипятись! Нам решать — из города ни ногой. По делу проходишь. — Бумагу давай. — Какую еще бумагу? — Сам знаешь — где подпись поставить. — Ты, Скворцов, кажется, не понял… — Все я прекрасно понял, бумагу давай, а если бумаги нет — ауфидерзейн, господа. Вот такая встреча. Понять и объяснить можно многое. Но как объяснишь явное пренебрежение к бывшему коллеге? И откуда это высокомерие? Нужно делать дело — так ты его и делай, но грамотно, профессионально. — Кофе будем пить? — Что? Элла Сергеевна сидела напротив меня. Посетители ушли по-английски, не простившись. — Что-нибудь серьезное? — она ждала объяснений. Я мысленно выругался. Еще не остыл от одной беседы, а тут новая. И почему они не могли завалиться ко мне домой? Какая им разница? Сегодня понедельник, и многие дела начинаются именно в понедельник. Кофе — она его заварила наспех. Включила кофеварку и достала чашки. Две штуки. Конфеты. Я сунул в рот и вспомнил Костю. Он прав — куда я влез? — Дело в том, что я стал случайным свидетелем одного происшествия, — вяло начал я, — посидели, поговорили, ответил на интересующие их вопросы. — Мне показалось, они были неудовлетворенны, — сказала Элла Сергеевны, — особенно старший. — Они всегда неудовлетворенны, издержки профессии. — Дима, вы водите машину? Опять машина! У нас что сегодня день автомобилиста? Однако мысль моя скользнула дальше, я задал немой вопрос — взял чашку и поднял глаза. — У меня нет водителя, — сказала Элла Сергеевна. Но как она это сказала! С какой интонацией! У меня нет водителя — я несчастная и беззащитная женщина. Я ужасно нервничаю и каждая поездка превращается в пытку. Мне неудобно нажимать педали — слишком высокие каблуки. Машина постоянно не слушается, а на заправке ужасно пахнет бензином. — Вы согласны? Похоже, меня переводят на другую работу. Вот только в связи с чем? — У меня Пежо, — сообщила Элла Сергеевна. Знаю, это когда у машины широко открыт рот. Она ездит с широко отрытым ртом и никак не может его закрыть. Это называется Пежо. — Автомат? — Автомат, — неизвестно чему обрадовалась она. Мой опыт был ограничен Жигулями и милицейским уазиком. В школьном дворе я ездил по кругу на списанном в утиль газике. Что еще? Правил телегой, запряженной пенсионного возраста кобылами, когда нас бросили на помощь колхозникам в далеком социалистическом прошлом. После отцовских Жигулей, которые я был вынужден продать, сидеть за рулем мне не приходилось. И вообще я равнодушен к машине. Она не вызывает во мне чувства. Я с удивлением смотрю, как любуются мужики своим железным конем. Господи, как они смотрят! Кусок металла превращается для них едва ли не в самое любимое существо на свете. Они его персонифицируют и дают всяческие имена. Часто женские. Я где-то читал, хотя думаю, что и вы читали. А если не читали, то слышали — машина для мужчины — второе Эго. Так вот, его у меня нет. Мое второе Эго отсутствует. Я посмотрел на Эллу Сергеевну — как мы будем смотреться в машине. Я — слева, она — справа. Какой цвет у машины? Ослепительно желтый — Элла Сергеевна шагает в ногу с модой, она ее опережает. Желтый цвет — что может быть капризней? Словно ты говоришь окружающим — я не такой как все. Меня не интересует ваше мнение. Я не боюсь заявить о себе и выделиться из толпы. Мой мир — не ваш мир, и вам никогда меня не понять. А когда вы все спохватитесь и броситесь скупать желтые машины, которые окажутся в дефиците, я куплю еще что-нибудь более авангардное и смелое. — Еще? Я лишь кивнул, наблюдая, как в чашку тонкой струйкой опустился кофе. Что происходит? Элла Сергеевна не похожа на легкомысленную и взбалмошную женщину, чей удел постоянные капризы и эпатаж. Она холодная и расчетливая. Более того, Элла Сергеевна умная. Она не стала меня терзать вопросами и выспрашивать, с какой целью приходили эти двое. В своем поведении она столь естественна, что уловить признаки даже легкого кокетства мне не удается. Если Элла Сергеевна и играет какую-то роль, то играет убедительно и достоверно. До сих пор я не могу ее понять. — О чем вы думаете, Дима? О чем я думаю? Я думаю о тебе. Я думаю, что ты затеяла. Скажи, я прав? Ты затеяла какую-то игру, в которой мне отведена определенная роль. Не больше и не меньше. Я должен исполнить свою роль и уйти. Скажи — я прав? — Элла Сергеевна, — я глотнул из чашки, чтобы взять лишнюю секунду на раздумье, — вам документы нужны? — Пусть данный вопрос вас не беспокоит, — тактично ответила она. — Или вы желаете предложить свою помощь? Я вас правильно поняла? — Я чувствую вину… — Прекратите. Я уже вам говорила, с моей стороны никаких претензий. — А если я все же найду? Элла Сергеевна рассмеялась. На этот раз я уловил едва различимые признаки фальши. Она поторопилась. — Вы упрямы, как все мужчины. Ничего страшного не произошло. Каждый день что-нибудь пропадает. Кто-то теряет, кто-то находит — рутина, из которой складывается жизнь. В некоторой степени ущемлена ваша гордость, или нет, даже не гордость, вы понимаете, что я имею в виду? Забудьте, выбросьте из головы, пусть этим вопросом занимаются другие люди. Кстати, можно спросить ваше мнение?