Часть 75 из 110 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
- Со мной и с теми типами, которые пытались вас застрелить…- проворчал доктор, но никто не обратил на его слова внимания. Еще бы, ведь в дело вступил Джаспер:
- Расскажите нам все, мистер Фиш! Откуда у вас механические крылья и как ими управлять? И как это вы так высоко прыгаете? А вы можете запрыгнуть на дом? А откуда у вас гремлины? А как вы проникли в банк? И где вы храните денежки Ригсбергов? А Машина Счастья? А мистер Блохх? И еще – на что бы вы потратили миллион?
Фиш рассмеялся.
- О, столько вопросов… это настоящая бомбардировка. Прямо как в выпуске «Война за один фунт», где мистер Суон, пытался переправить важные сведения через страну, которую постоянно бомбили…
Доктор Доу закатил глаза, а Джаспер, казалось, сейчас потеряет сознание от восторга.
- Мистер Фиш, вы тоже читаете «Роман-с-продолжением»?
- Стараюсь не пропускать ни одного выпуска.
- Мистер Фиш…- многозначительно сказал доктор Доу.
- Да-да. Вопросы. Но сперва…
Он поднялся из кресла и подошел к недоуменному доктору и протянул ему руку.
- Вы спасли мне жизнь, доктор Доу, и я вам невероятно признателен. Вы скрыли меня от людей Ригсбергов, рисковали своей жизнью и свободой ради меня. Я вижу, что я вам не нравлюсь, но вы мне очень нравитесь. Вы честный человек, в вас живет понимание той самой справедливости, на которую нынешний мир очень беден. Я рад, что встретил вас.
Джаспер не верил своим глазам – дядюшка смутился! Его обычная бледность чуть отступила, и он отвел глаза, неуверенно пожал руку Фиша.
На очереди был Джаспер. Но Джаспера уговаривать не пришлось, и он сам схватился за руку Фиша. Когда с церемониями было покончено, Фиш вернулся в кресло.
- Ваш человек – надежный? На него можно положиться?- спросил он.
Доктор поморщился.
- Бикни – не «мой человек», мистер Фиш. Он просто изредка помогает мне.
- Как вам будет угодно. И все-таки?
- Бикни сообщит сразу же, если мистер Портер добудет Машину. В этом можете не сомневаться.
Как бы воришке Бикни ни хотелось поприсутствовать при разговоре с человеком, ограбившим самих Ригсбергов, время не терпело, и доктор по просьбе Фиша отправил Бикни следить за особняком Портера, куда, по мнению человека из Льотомна, господин управляющий и должен был переправить Машину как только она попадет в его руки.
Доктор между тем уже нетерпеливо постукивал по подлокотнику кресла, и Фиш понял, что тянуть дальше опасно для жизни. Он доел последнюю конфету, сцепил пальцы на руках, сцепил пальцы на ногах.
- Вы заслуживаете того, чтобы знать всю правду,- сказал он.- Тем более, что я не справлюсь без вашей помощи… Времени осталось очень мало…- Фиш почесал кончик носа и задумчиво уставился в потолок.- Что ж, я все вам расскажу… Меня называют злодеем и преступником, но правда в том, что я просто человек, который ищет собственность своей семьи и не хочет, чтобы она попала в плохие – худшие из возможных! – руки.
И Фиш начал…
Как вам, должно быть, известно, я прибыл в Габен из… другого места. Многие считают, что Льотомн – это хороший город, в котором обитают одни лишь добрые чудаки, в котором на каждом шагу попадаются милые странности, а жизнь полнится приятными неожиданностями. Может, в какой-то степени это и так, но я знаю этот город с другой стороны. Я видел его изнанку, видел его подошву, видел то, что за занавесом. Невзирая на весь этот странный замечательный абсурд, о котором так любят порассуждать те, кто изредка приезжает в Льотомн погостить, это такой же город, как и прочие. И мерзости в нем ничуть не меньше. А порой ты наталкиваешься на его улочках на такое, что навсегда останется в памяти гниющей раной. Там все те же мерзавцы, все те же низменные нравы, а если прибавить к этому восхитительные законы, вроде запрета на сутулость, или абсурдное следование не менее абсурдной моде, то простому человеку жить там становится ой как не просто… Вижу снисходительность в ваших взглядах: я уже заметил, что здесь моду настолько всерьез не воспринимают. Но что бы вы понимали, о чем я говорю, приведу пример: в прошлом модном сезоне было принято быть левшой и душиться луковым парфюмом…
В Льотомне есть хорошие люди и, быть может, их даже больше, чем здесь, но жизнь у них очень тяжелая.
Все мое детство прошло в лучшем из возможных мест, теплом, уютном и дружелюбном приюте мадам Присциллы Гроттеморт. Счастливейшие годы моей жизни: до сих пор помню, как нас избивали за любую провинность, и никогда не забуду, как малышку Тилли Грин злобные воспитатели забили до смерти. Потом самых младших детей заставили похоронить ее тельце на пустыре за приютом. «Для укрепления их характера»,- так сказала злобная старуха Гроттеморт. Мы практически не видели дневного света, с утра и до вечера пропадая в подвалах, трудясь до изнеможения в работных цехах. Мы жили в страхе, голодные и изнуренные, жертвы маниакального воспитания старой мадам и ее прихвостней. Без надежды выбраться оттуда, без надежды, что нас усыновят. В Льотомне никому нет дела до сирот, если только не вступает в силу какое-нибудь очередное модное веянье (которое лично я называю «модное поветрие»), и держать при себе сирот становится таким же признаком утонченного вкуса, как наличие карликовых собак-крыс или манто из шкуры бегемота.
Вы не найдете детей старше четырнадцати лет в приюте мадам Гроттеморт. И не потому, что их отпускают на свободу. Мы все (дети, то есть) знали, что тех, кто становится слишком взрослым, отдают на съедение Зловещему монстру. Ндаа… эти монстры из нашего детства… У некоторых детей их монстры так же воображаемы, как приступ простуды утром перед школой, но в нашем случае… Их было двое – тех, кого до смерти боялись все без исключения маленькие обитатели приюта. Зловещий монстр, или Темный Родитель, приходил к нам в сонные часы, и после его посещения, кто-то из детей исчезал. У нас это называлось «усыновлением». Жуткому монстру, или Сторожу, хода в приют не было, он ошивался поблизости, караулил тех, кто удумает сбежать. И однажды мне пришлось с ним столкнуться, потому как я и еще двое мальчишек как раз таки и решили сбежать.
Шутник, Уилли и Нос, то есть я, были не разлей вода. Шутника все звали Шутником, потому что он очень забавно подшучивал над воспитателями и всегда очень ловко выкручивался: эти злобные люди частенько полагали, что различные мелкие пакости с ними случаются просто так.
Уилли был младше нас, мы с Шутником оберегали его как могли, а он то и дело пробирался на кухню и ему даже удавалось стащить почти свежую булочку, которую он всегда с нами делил. Уилли был очень наивным и добрым. Он до последнего верил, что все будет хорошо и нас усыновят, и это будут непременно добрые люди. Но все ближе подходил срок. Нам с Шутником скоро должно было исполнится по четырнадцать лет, а мы знали, что это значит. Выбора не оставалось – только побег. Мы не хотели брать с собой Уилли, не хотели рисковать им, понимаете? Мы обещали вернуться за ним, но он впервые нам не поверил. И увязался следом.
И мы сбежали. А потом встретили Жуткого монстра, Сторожа. На поверку им оказался мистер Морински, один из воспитателей, бывший заключенный Башни, человек безжалостный и кровожадный. Он отлавливал тех, кого выпускали, охотился на них, как на зайцев, и убивал их. Наиболее жестоким способом, на который только был способен. И… он убил Уилли. Мы с Шутником также едва не попались – ускользнули лишь чудом. Тогда на Вишневой улице, на которой располагается приют, проводилась травля гремлинов, и мы открыли все клетки, наводнив квартал мелкими вредителями. В поднявшейся суматохе нам удалось скрыться, но бездыханное маленькое тельце Уилли, которое висело в руке мистера Морински, как тряпичная кукла, до сих пор стоит у меня перед глазами.
Да, нам удалось ускользнуть, но свобода обернулась вовсе не тем, на что мы рассчитывали. Нас ждали месяцы лишений и горести. Мы бродяжничали, скрывались в порту, опасаясь, что Сторож отыщет нас. Мы ночевали в старом, выволоченном на берег буксире, еду воровали. Так мы прожили несколько месяцев, не могу передать, в каком страхе мы пребывали.
Но время – как сито – через его прорези все постепенно проходит. И страх не был исключением. Время все шло, а нас, похоже, никто не искал. Чуть осмелев, мы стали решать, что делать дальше.
Мы были вольны делать все, что нам захочется, могли отправиться куда захочется. Шутник сказал, что должен найти маму и сестру, и вместе мы накопили ему на билет до Габена. Мы поклялись не забывать друг про друга и однажды встретиться, но с тех самых пор Шутника я не видел и ничего о нем не слышал, хотя много раз пытался выяснить хоть что-то о его судьбе.
Я тоже хотел отыскать своих родителей, но даже не представлял с чего начать. Да и, признаться, я не думал, что это закончится чем-то хорошим. Оставшись один, я продолжал ошиваться в порту, у механических мастерских, скитался и бродяжничал, пока меня не заприметил мистер Догни. Старик, он был слепым на один глаз и у него не было трех пальцев на руках, но он создавал такие необычные штуковины, что я не мог не поразиться: чего только стоили приспособления для индивидуальной прогулки по морю или летательный зонтик.
У мистера Догни было некоторое затруднение. В окрестностях порта и мастерских ошивается множество гремлинов. И как бы их ни травили и ни пытались изжить, они там были настоящим бедствием. В мастерскую же мистера Догни повадился очень хитрый представитель их рода – поймать его казалось невозможным. Он умело избегал все ловушки и оставлял ловцов с носом, при этом после него оставались невиданные даже по гремлинским меркам разрушения. Мистер Догни часто на него жаловался, и я решил во что бы то ни стало поймать этого хитрого пройдоху. Не скажу, что это было легко… эээ… потому что это было очень трудно, и мне пришлось применить весь свой гений в противостоянии с этим коротышкой. Конечно, сейчас вы уже знаете, что моя охота на него увенчалась успехом. Но тогда… мои ловушки одна за другой оказывались бесполезными, ни одно из ухищрений не срабатывало. И все, что мне удалось сделать, так это дать понять гремлину, что у него появился личный враг. Скажу вам честно, мне очень повезло. Этот мелкий господин-вредитель обладал недюжинном азартом, и именно самоуверенность его и погубила. Даже сейчас смех разбирает от воспоминаний… он до последнего полагал, что в очередной раз провел меня, но не тут-то было. Клац, бряк, дзинь, хрусть, и наглый коротышка оказывается спеленат и к тому же подвешен кверху тормашками. Вы бы видели его лицо, когда он все понял и уже мысленно приготовился к встрече с газовой комнатой гремоловов. Впрочем, я, знаете ли, не настолько жесток. В общем, я его пожалел и отпустил. А потом пожалел еще раз – потому что с того дня он прицепился ко мне и никак не может отцепиться… Так Каркин стал моим постоянным спутником и помощником, хотя сам он, разумеется, считает, что это я его помощник.
Мистер Догни оценил мою изобретательность и похвалил созданную мной ловушку. Он сказал: «Ты далеко пойдешь, парень», – и, разглядев во мне потенциал к изобретательству и шестеренничанью, взялся обучать меня своему ремеслу. Шли годы, и вот я уже с закрытыми глазами могу починить двигатель аэрокэба, или разобрать и тут же собрать субмарину. Талантливым механиком был старый Догни, но более талантливым он был учителем.
Я жил в мастерской, помогал мистеру Догни в его работе, каждый день ел, и мне даже не приходилось перебирать огрызки, вытаскивая из них крысиную отраву – жизнь, вроде как, налаживалась. И все же с каждым днем пустота внутри меня росла. Мистер Догни говорил, что каждая шестеренка должна знать свое место, иначе она быстро заржавеет, потерянная, завалившаяся между досками. А я все не решался отыскать свою родню. Понимаете, я боялся, что найду кого-то сродни мадам Гроттеморт или воспитателям из приюта. Да и вообще я был зол, полагая, что меня просто выбросили за ненадобностью и если бы мои родители хотели меня найти, то давно бы это сделали.
К тому же мы с мистером Догни тогда были очень заняты: то и дело прибывали дирижабли и морские суда из дальних экспедиций и из колоний. Они требовали ремонта, и мы все время посвящали работе. Не было времени задумываться о чем-то, кроме пробоин, гнутых винтов, прохудившихся оболочек и тому подобного. Самому себе и мистеру Догни я между тем обещал, что начну поиски родни как только отремонтируем то или иное судно. Но суда все не заканчивались, а годы шли. И вот однажды, мистер Догни отобрал у меня масленку, паяльную лампу и разводной ключ, и сказал: «Достаточно. Эти суда никогда не закончатся, как не закончатся и экспедиции, в которых их ломают. Ты должен найти своих…». Мистер Догни подсказал, с чего мне начать поиск.
Я знал лишь свои имя да фамилию. Старик сказал, что этого предостаточно, и отправил меня в городскую справочную службу. Во всем Льотомне обнаружилось целых семь Фишей. Двое обретались на кладбище, еще один оказался самозванцем, а четверо остальных – теми, с кем лучше не связываться.
Мне казалось, что все потеряно, и тогда старик Догни вспомнил о реестре цилиндров. Вижу, вы не понимаете… У нас в городе все носят цилиндры, и каждый цилиндр заносится в специальный реестр, ему присваивается номер, и там также указано, для кого, когда и где он был сделан. Без особой надежды я отправил запрос в реестр. И каково же было мое удивление, когда мне пришел ответ с тридцатью именами.
Среди этих имен были и те, кого я уже вычеркнул, но больше было тех, кто давно покоился на кладбище. Удалось мне проследить лишь судьбу самого последнего Фиша, который получил цилиндр. Я отправился по указанному под именем адресу и выяснил, что в квартире никто давно не живет. Старуха-соседка сказала, что когда-то там жил конфетник Говард Фиш, отзывчивый и приятный джентльмен, добродушный и улыбчивый, всегда уважительно ко всем обращался, даже к котам. Вот только доброта, по ее словам, не довела его и его семью до добра. Она отказалась говорить, что именно произошло, и сообщила лишь, что мне все об этом расскажут в долговой тюрьме Гримсби. Все встало на свои места – одна из издержек попадания в долговую тюрьму состоит в том, что твой адрес убирают из почтовой и справочной служб.
И я отправился в долговую тюрьму в поисках Говарда Фиша. Гримсби мало чем отличается от приюта Гроттеморт, скажу я вам, и я уверен, в ее стенах обитают свои… монстры. Говарда Фиша я там не обнаружил, зато нашел других Фишей. Джорджа и Грейс. По совету мистера Догни, я сказал надзирателям, что меня прислал поручитель-жертвователь и что он хотел бы погасить часть долга кого-то из местных несчастных, начав с Фишей. Нам позволили встречу.
Они выглядели больными, эти люди, бледными, исхудалыми, с тонкими поседевшими волосами, несмотря на то, что они не были стариками. Они выглядели жалко и плачевно, но глаза Грейс Фиш тут же ярко-ярко зажглись, стоило ей меня увидеть, а лицо Джорджа озарилось. Они меня узнали, хоть и видели в последний раз младенцем. Их история удивительна и очень печальна. Моя мама попала в долговую тюрьму из-за того, что ее хозяйка ложно обвинила ее в краже столового серебра, и ни эту черствую мадам, ни господина судью не смутило то, что у мамы аллергия на серебро. Что касается моего отца, то он попал туда из-за своего отца. Семейное дело Фишей пошло прахом, и долги оказались настолько большими, что их не смогли бы выплатить даже правнуки старого конфетника Фиша. Мой отец вырос в долговой тюрьме.
Мои родители встретились в этих мрачных стенах, полюбили друг друга, и у них родился я. Но, как и всех детей, рождающихся в стенах Гримсби, меня забрали и передали в приют. Я узнал обо всем этом в тот день. Я так и не понял, из-за чего разорился мой дед, а отец… он не хотел говорить. Он сказал лишь, что дед мой, вероятно, до сих пор жив, но известие это нисколько меня не обрадовало, учитывая то место, где он находился.
После посещения Гримсби я отправился к дедушке… Инсейн-Тру… худшее из мест в Льотомне. Как будто здание из Ворбурга в один момент просто выросло прямо в нашем городе. Лучше умереть, чем попасть в лечебницу для умалишенных на холме Роз.
Дедушка Говард мало чем походил на человека, когда я его увидел. Трясущийся, затянутый по самые глаза в смирительном коконе и застегнутый на пару дюжин ремней. Он все болтал какую-то бессвязную белиберду, все твердил о Машине Счастья, о ключах и замках. О том, что Машина внизу… в самом низу, под хранилищем, за большой стальной дверью. Хранится среди прочих сокровищ жирных, самодовольных типов с площади. Он не сказал, с какой именно площади, но меня тогда это не сильно волновало. Дед был совершенно безумен, в этом не было сомнений.
Я вернулся к мистеру Догни, рассказал ему все о своих поисках и неутешительных открытиях. Он мог лишь посочувствовать. Да, я нашел свою семью, но и без того невеселая моя жизнь наполнилась горечью и отчаянием. Родительские долги, сумасшествие деда… а еще меня все не отпускали мысли об этой неведомой Машине. Я не мог спать, почти не ел, слова деда не выходили у меня из головы.
Я снова отправился в Гримсби, встретился с отцом и попытался узнать у него что-нибудь об этой Машине. Он был непреклонен – Джордж Фиш ненавидел своего отца, ненавидел его изобретение, и ничего не хотел о нем говорить. Кроме, разве что, того, что никакой Машины Счастья не существует, и мой дед просто помешался. «Машина, которая создает счастье!- презрительно бросил он.- Если бы она существовала, наша жизнь была бы совершенно другой, сынок!»
Я покинул отца в разбитых и смешанных чувствах. Вернулся домой. Каркин начал приставать и выпытывать, увидев мое потерянное, меланхоличное состояние, и я ему все выложил. И тогда он сказал мне одну вещь, которая изменила все: «Да, твой отец ненавидит твоего деда и считает, что тот просто спятил. Скорее всего, твой дед действительно спятил. Но это еще не значит, что он ошибается по поводу Машины. И ее местонахождения…».
Я задумался. Если гремлин прав, и мой дед действительно изобрел Машину Счастья, то я просто обязан ее отыскать, обязан вытащить свою семью, спасти их из тех жутких мест. И ее поиск с того дня занял все мои мысли. Я еще несколько раз навестил деда в Инсейн-Тру, каждый раз словно оставляя там частичку своего рассудка, но ничего нового не узнал. Он продолжал твердить все то же: про подземное хранилище, стальную дверь и площадь. И тогда я решил взглянуть на все это буквально – взял план города и попытался отыскать площадь, на которой может находиться то самое хранилище со стальной дверью, и… я отыскал. (Так я в тот момент думал).
Это был банк «Троттера и Коттера» с площади Труамтара́. Все признаки совпадали, и где еще Машина могла быть спрятана, как не в подземном банковском хранилище?!
Решение появилось само собой. Я понял, что должен делать, и мы с Каркиным начали готовить план. Никто еще не влезал в хранилище Двух Толстяков, но ни у кого из них не было в компаньонах гремлина, ни у кого из них не было инженерного гения мистера Догни, хотя последний так и не понял, для чего мне понадобились механические крылья и прочие странные даже для него приспособления.
Не стану обременять вас подробностями всего дела, скажу лишь, что завершилось оно одновременно и успехом, и провалом. Мы влезли в хранилище, забрали деньги, около полумиллиона льотомнских фантов. Но Машины там не оказалось.
Ну и шумиха тогда поднялась. Просто беспрецедентное событие! Мы враз стали героями дня! Героями недели, как минимум! Двор Р'Оз был поставлен на уши, и это вам не ленивозадая полиция Тремпл-Толл – вы только подумайте: у местных увальней можно украсть Пыльное море прямо из-под носа, а они и не почешутся! В то время как там за дело взялись лучшие представители полиции, гении сыска Моркоу и Клю. Это не могло не льстить: о них частенько писали газеты, у каждого из них на счету было несколько пойманных и обезвреженных маньяков и сумасшедших ученых, а что уж говорить об обычной шушере…
Выждав, когда даже эхо от учиненного нами переполоха уляжется, и Моркоу с Клю, переключат свои носы на других грабителей, я выплатил долги за отца и мать. Им вернули их имена, отцу вернули старую дедушкину квартиру. Отсутствие Машины Счастья в хранилище под банком меня не слишком огорчало, и, признаться, я практически и думать о ней забыл. Но ненадолго.
После того, как дедушкина квартира вернулась к моему отцу, во вновь открытый почтовый ящик пришло письмо без обратного адреса, хранившееся на почте многие годы. И в нем говорилось… я помню его наизусть:
«Здравствуй, старый друг.
Столько разпорывался тебе написать, но стыд пожирал меня от одной лишь мысли о том, как ты читаешь мое письмо, презрительно комкаешь его и швыряешь в огонь.
Прости меня. Прости за то, что я сделал. Я знаю, что ты злишься на меня – впрочем, заслуженно, но я… я должен умолять тебя о прощении. Перед самым концом. Он идет за мной. Я знаю. Этот ужасный человек уже заполучил Машину, но ему достался только один ключ. Как только он узнает, что нужен и второй, он явится. Я не могу этого допустить… У него нет тайного ингредиента, а это значит, что с помощью Машины он сделает вовсе не счастье. Ты лучше других знаешь, о чем речь.
Но я не открою ему тайный ингредиент, не отдам ему ключ. Я отправляю его тебе, старый друг. А тайну Рецепта я заберу с собой. Яд уже приготовлен, и это мои последние мысли. Мои последние сожаления. О тебе.
Прости меня за то, что я сделал.
Прощай.
Реймонд Реджинальд Рид. Без эпилога».
Да, я вижу, что вы все поняли. Письмо и приложенный к нему ключ подтвердили то, что дед действительно изобрел Машину Счастья.