Засунув руки в карманы, он направился к входной двери, чтобы выпроводить посетителей. — И последнее, — предупредил Бивен, — берегись Грюнвальда. Он не из тех, кто легко выпускает добычу. — Что я могу поделать? Если я не убивал Грету, что́ он может мне пришить? — Просто будь осторожен, и все. Если профессиональный мастер устрашения дает такие советы, значит вчерашний нацист действительно ужасен. Что ж, посмотрим. Он закрыл дверь за посетителями и рухнул в кресло. Ему не давала покоя все та же мысль, все то же унижение: вранье его пациенток. Как он мог проморгать такое? Как мог ничего не почувствовать? Любовники. Беременности… Он подумал о дисках с записями, о своем «храме истины». И горько усмехнулся. Чего он решительно не понимал, так это глубинных причин их лжи. Для чего приходить к нему на консультацию и при этом вешать ему лапшу на уши или скрывать правду? Без сомнений, все четверо им манипулировали. Но зачем? И сговорились ли они заранее? Он подумал, что стаканчик шнапса ему не помешает, но не выбрался из кресла. Заснул, как труп в глубине озера. 87 — Проезжай чуть подальше. — Докуда? — Еще немного. Вернешься за мной через полчаса. — Ты управишься? — Не волнуйся. Останови здесь. Бивен вышел из «мерседеса», взял фотоаппарат «Voigtlander Avus» и попрощался с Минной коротким кивком. Почти бегом двинулся в обратном направлении по Принц-Альбрехтштрассе, миновал постовых, которые не бросили на него ни одного косого взгляда и не начали шептаться у него за спиной. В конечном счете вполне возможно, что новость о его разжаловании еще не разнеслась по кабинетам или же о смерти Краппа официально до сих пор не объявили. Странно. Он пересек залитый светом вестибюль и зашагал по широким ступеням. Он ожидал, что штаб-квартира гестапо покажется ему чужой, а то и враждебной. Ничего подобного. Старая добрая школа искусств по-прежнему принимала его, как князя в родном замке. На третьем этаже Бивен еще ускорил шаг, но на него никто не смотрел. Дверь его кабинета была надежно заперта. В это мгновение появился Альфред, ступая таким легким шагом, что больше напоминал жука, а не солдата в подкованных сапогах. — Гауптштурмфюрер? Но что… — Я забыл свои вещи. У тебя есть ключи от моего кабинета? — Да, но… — Давай открывай. Альфред повиновался. — И чтоб никто меня не беспокоил, — приказал он, как будто все еще оставался здесь хозяином. Он вытащил связку ключей из пальцев Альфреда, закрыл и запер дверь. И наконец перевел дух, привалившись спиной к стене. Он даже позволил себе усесться — не на свое привычное место за письменным столом, а на стул для подозреваемых. Будет ли ему не хватать этого кабинета? Конечно нет. А его обязанностей? Еще того менее. Погон? В конечном счете все эти знаки различия были лишь химерой. В определенном смысле прилежнее всего свой долг выполняли те, кто находился в самом низу иерархии. Доблесть рядовых… Он достал фотоаппарат Минны. Грюнвальд еще не засылал своих сбиров совершить набег на его папки. Он быстро выбрал самые главные — сфотографировать все не хватит времени, и в любом случае Минна выдала ему всего три кассеты на двадцать четыре кадра каждая. Он разложил листы на столе и принялся за дело. Весь в поту — жара, мандраж, дверная ручка, которая могла задергаться в любую секунду, — он старался действовать как можно скорее. Закончив, глянул на часы: двадцать три минуты. Он даже опережал график, обговоренный с Минной. Сложил папки, осторожно высунул нос в коридор. Путь был свободен. Он засунул пленки в карман, спрятал фотоаппарат под куртку и вышел. Редкие мундиры, попадавшиеся по дороге, казалось, его не замечали. Может, он просто стал невидимкой. Он отдал ключи Альфреду и пошел дальше. И уже почти добрался до лестницы, когда его окликнул голос: — Бивен. Он обернулся и увидел приземистого типа, затянутого в пожеванный мундир. Лицо его имело цвет репы (и такую же форму). Волосы торчали во все стороны, а мутные глаза отливали светло-серым. Один глаз затянут белесым бельмом — взгляд слепца. Мужик вряд ли хорошо видел. — Я унтерштурмфюрер Кохмидер. Твой новый шеф, парень. Мужчина сжал его руку, как будто хотел ее отвинтить. — Очень приятно, — ответил Бивен. Мужчина разразился свирепым смехом — его зубы призывали к молчанию: любые руины, где бы они ни находились, достойны уважения. «Очень приятно» Бивена прозвучало как провокация. В СС так не выражаются. — Кончай выдрючиваться, — ответил Кохмидер. — Грузовик на заднем дворе. Отправляемся через десять минут. — Какое задание? — Я же тебе сказал: не выдрючивайся. Бивен посмотрел на унтерштурмфюрера. И вот с таким отребьем он будет отныне проводить свои дни. Totengräber. Сборщики трупов. Стервятники службы СС. — Вы не ответили на мой вопрос. Кохмидер сделал глубокий вдох и изрек напыщенным тоном: — Я бы сказал так: наше сегодняшнее задание не будет существенно отличаться ни от вчерашнего, ни от завтрашнего. — Его лицо неожиданно приобрело плотоядное выражение. — Мы подберем все чертовы еврейские трупешники, которые валяются в Берлине. Вот что мы сделаем. — Короче, гарантийное обслуживание. Кохмидер подмигнул ему — бельмо исчезло под бледным веком. — Чую, ты мне понравишься, — бросил нацист, сплевывая на пол. — Будешь делать ровно то, что тебе говорят, и забудь свои прошлые замашки. С этим покончено. И кстати, сдери-ка свои погоны, да побыстрее. Теперь ты у меня под сапогом и моли небо, чтобы я не велел тебе его вылизать. А то и оба. Бивен щелкнул каблуками. — Слушаюсь, унтерштурмфюрер. — Вот так-то, кретин, — хмыкнул Кохмидер. — И скажу тебе еще одну штуку: тут графьев нету. Juden, они ж не всегда мертвые, когда мы приходим. Значит, нам их и приканчивать, усек? В любви не мелочатся. Внезапно в голове у Бивена вспыхнуло воспоминание: в одном из приключенческих романов, прочитанных в юности, где дело происходило в Индии, речь шла об особой касте, о неприкасаемых, единственных, кто мог касаться трупов — и сжигать их на берегу реки. Он стал частью неприкасаемых нацизма. Браво, Бивен. — Через пять минут внизу. Хайль Гитлер! Он не дал себе труда ответить. Просто развернулся и понесся вниз по лестнице — теперь он опаздывал на три минуты по сравнению с графиком. Минна не могла долго стоять у штаб-квартиры гестапо. Сказать, что нельзя парковаться рядом с номером 8 по Принц-Альбрехтштрассе, — все равно что сказать, что масло масляное. Добрые люди и проходить-то мимо опасались… Когда он выскочил на тротуар, «мерседес» на скорости проезжал мимо. Он перебежал на другую сторону и обошел машину. Минна едва притормозила. Он впрыгнул внутрь. — Я нарезаю третий круг по кварталу! — взвизгнула она. — Они уже готовы были меня пристрелить! Бивен сунул ей в руки пленки и вернул фотоаппарат. — Когда ты сможешь распечатать? — После полудня. — Я заеду к тебе вечером. Она развернулась на перекрестке и опять двинулась к зданию гестапо. В тот момент, когда они поравнялись со входом, Бивен улыбнулся ей и вышел. Снова оказавшись в вестибюле, он вспомнил, что телохранители Греты, Хиллер и Марковиц, сидят в подвале. Недолго думая, он спустился туда и пошел по узкому коридору с застенками. Велел открыть их камеру. Их посадили вместе и даже приковали друг к другу, как бильбоке с шариком. — Ну что, горды собой? — сразу наехал на них Бивен. — Мы ее потеряли, гауптштурмфюрер, — покаянным тоном проговорил один из них. — Что тут еще скажешь. От упоминания его бывшего звания у Бивена стало жарко в промежности. — Где именно? — В отеле «Адлон». Как по кругу, все вело в одно и то же место, следовало одной и той же логике. Почему им ничего не удалось вытрясти из этого проклятого клуба, который был мишенью убийцы? — Во сколько?