— Ты связывалась с Майком? Рот Карин сжался. — Нет, не связывалась. — Может быть, он хочет знать? — Тогда пусть хочет дальше. Я оставила это позади. — Ладно. Это твое дело. — Дело в том, что… — Карин с сомнением замолчала. — Я хочу поговорить об этом. О смерти. — Со мной? — Ты знаешь, что случилось с Джейн Фитцрой? Джейн была капелланом в Имоджен Хаузе и священницей в соборе. — Нет, но я могу выяснить. Она уехала в монастырь — я взяла адрес, прежде чем улетела в Сидней, — и, если она уже не там, может быть, они знают, куда она отправилась. «Саймон может это знать», — подумала она, но вслух не сказала. — Мне нравилась Джейн. Мне хотелось бы поговорить с ней. — Я сделаю, что смогу. — Постараюсь не умереть раньше времени. Кэт поднялась. — Хочешь, я еще приду повидать тебя? — Если сможешь привести Джейн. — А если не смогу? Карин отвернулась в другую сторону. Через минуту, не говоря ни слова и больше не дотрагиваясь до нее, Кэт тихо вышла из комнаты. Ее телефон завибрировал, приняв новое сообщение, пока Кэт шла по двору Имоджен Хауза. «Чувствую себя паршиво иду спать. Сай здесь злой как собака. Поторопись. xx». Семнадцать Десять минут седьмого. В этом конце города тихо. Офисы закрыты. Магазины закрыты. И «Севен Эйсес» не откроется до восьми. Масса времени. Время идеальное. Рассчитано безупречно. Пол старого зернохранилища выглядел ненадежно, но он был там уже дважды, и все оказалось гораздо лучше, чем он ожидал. Он прошелся по балкам и доскам. Проверил. Там явно обитали древоточцы. В воздух поднималась пыль. Но он не проломился под его весом. Вечернее солнце согрело его. Там, где летом свили гнездо ласточки, виднелись остатки соломы и белые кляксы. Они находят дыры в крышах. Он поднялся по старой пожарной лестнице с задней стороны здания. Подошвы его кроссовок были густо смазаны полиэтиленовой пеной. Следов не будет. Тут пахло деревом, пылью и сухостью. Спереди на временном ограждении висела табличка «НА ПРОДАЖУ. ПОТЕНЦИАЛ РАЗВИТИЯ». И так в половине Лаффертона. Старая фабрика лент. Здания у канала. Старые оружейные склады. Теперь это. Лаффертон менялся. Апартаменты, бутики, современные офисы. Он не возражал. Не был сентиментален. И все равно не здесь родился. Даже не близко. Он пришел сюда три дня назад, в это же время. Взглянул на пустую улицу. Машина вызывала вопросы, но через зернохранилище не проходила ни одна важная дорога, так что эта часть города оставалась в запустении. Скоро будет иначе. Но пока что она оставалась в запустении. И это ему подходило. Он оставил дверь за собой открытой. Он повторил свою проходку уже дважды. Сначала надо бесшумно пройти через открытый чердак зернохранилища, потом в дверь, закрыть ее за собой, потом по веревке, закрепленной на пожарной лестнице. Это самое быстрое. Он хорошо лазал по веревкам — никто этого не знал — по веревкам и брусьям. Научился лет в восемь-девять. Когда был маленьким. Ловким. С сильными руками. За старым комплексом зданий было две дороги, по которым он мог убежать. Одна тропинка вела к каналу, она была запущенна и заросла деревьями и кустами, так что ему пришлось пройтись по ней несколько раз. Он воспользуется ею, проторив себе узкий проход, а потом бегом спустится к берегу. Просто. Вторая, гравийная, дорожка вела на улицу. Фургон был припаркован на соседней улице, Фостер-роуд, посередине. Д. Ф. Строукс. Водопровод. Центральное отопление. Официальная регистрация. 07765 400 119. Весь дом кишел наряжающимися девушками. Мини-юбки, фартуки медсестер, школьные блузки, полосатые галстуки. Клэр Пескод была Леди Годивой: ее собственные длинные волосы дополняли искусственные локоны, а одета она была в телесное трико. Ее будущая подружка невесты была священницей, а еще одна девушка — ковбойшей, и они втроем, хихикая, бились за место перед зеркалом. Мать Клэр сказала со смехом: — Я свой девичник провела в пабе. Твой папа и его шафер появились сразу перед закрытием. — Мам! — Да это неважно. Мы отлично провели время. — Мы тоже отлично проводим время. Когда приедет лимузин? — В десять минут восьмого. — Слишком рано. — Мам, Пейдж говорит, что десять минут восьмого — это слишком рано. — Ну, перенести ты все равно уже не сможешь. — Ой, помогите. Больше, больше всего! Тушь, блестки, блеск для губ. Нарисованные татуировки. Значки с надписью «Клэр выходит замуж». Семь. Семь тридцать. — Боже милостивый! — сказал ее отец, с опаской обходя толпу девушек в холле. — Не подходите ко мне, от меня воняет маслом! — И, уже направляясь в душ, добавил: — Хорошо проведите время, девочки. И ведите себя прилично! Половина улицы вышла, чтобы посмотреть на лимузин. Белый. Черные окна. Шампанское. Конфетти. Шофер. — Ведите себя прилично! — Будьте хорошими девочками! — Будьте осторожны! Лимузин развернулся, медленно и вальяжно, посреди улицы. Перед ним останавливались автомобили. Сигналили. Мужчина слез со своего велосипеда. Овчарка от возбуждения чуть не сорвалась с поводка. Шампанское. — За тебя, дорогая. В машине они осыпали ее розовыми лепестками, спрятанными под юбками и в карманах, весело хихикая и глядя сквозь затемненные окна на Лаффертон. Он ждал два часа. Спокойно. Ни о чем не беспокоясь. Иногда поглядывая в отверстие в нескольких дюймах левее одного из заколоченных окон. Доски на окнах изъели черви, и они растрескались. Он не взял с собой ничего поесть, единственную банку газировки он уже допил, как следует смял и убрал в карман. Было тепло. Комфортно. Он был начеку. В боевой готовности. Он был напряжен, но не нервничал. Время от времени он прохаживался по чердаку туда и обратно. Сначала было тихо, но через полчаса или около того улица снаружи начала оживляться. Клуб «Севен Эйсес» открывался в восемь. Флуоресцентные и неоновые лампы горели снаружи и освещали плакаты и вывески. Тротуар переливался синим и зеленым. Лица были оранжевыми. Он просчитал все до секунды. Достал винтовку из потайного ящика за потолочными балками. Оставил одну панель снятой, чтобы быстро вернуть ее на место. Зарядил. Встал на позицию. Обзор был отличный. Можно было попасть в оленя в трехстах ярдах. Даже больше.