В одной из газет ему попалась очень длинная статья про таких людей, как он, с психологическим портретом, составленным экспертом — профессором, не меньше. Он прочел ее предельно внимательно и с возрастающим удовольствием. «Внутри Лаффертонского Стрелка». Он прочел ее, чтобы побольше узнать о себе, потому что, очевидно, эта женщина знала его лучше, чем кто бы то ни было. Она знала, что его провоцирует, какие у него мысли и чувства, почему он сделал то, что сделал, какое у него было детство, какие отец, мать, как он рос. А что самое важное, она знала про женщину, с которой у него были отношения. Все, каждую деталь. Он прочел ее десяток раз. Она была права. Она безнадежно ошибалась. У него были отец и мать. Да, мэм. У него было несчастливое и одинокое детство. Нет. Единственный сын. Да. Сестер тоже нет. Тут она ошиблась. Он очень увлекался оружием, ему нравились фильмы со стрельбой, вестерны, он читал книги о людях, которые впадали в ярость и шли с оружием в школы и колледжи. Отчасти. Но она ошибалась насчет книг. Он служил в вооруженных силах и видел вооруженные конфликты, возможно в Заливе. Снова ошибка, мэм. Скорее всего, он не женат, пережил болезненный развод. Ошибка. Он ненавидит женщин. Ошибка. Его предала и бросила женщина. Верно. Ему никогда не удавалось вступить в полноценные сексуальные отношения ни с одной женщиной. Он начал смеяться. Он жил в безупречно чистом и убранном доме и прорабатывал каждую деталь в своей жизни, как и в своих преступлениях, невероятно тщательно. В точку. Он обозлен. Да Ему нравится убивать. Чем больше он убивал, тем счастливее, как казалось, он становился. Он опустил газету, когда дошел до этого места, потому что его встревожило то, что он прочитал. Она воткнула очень тонкую, но очень острую иголку в правильное место, эта женщина-психолог, которая столько раз ошиблась, а тут раз — и бинго. Он сидел на стуле у окна и не смотрел никуда — ни в темноту, ни на соседские фонарики — потому как ничто из этого не было ему интересно, все интересное для него было у него в голове. «Он любит убивать, — писала она. — Этот человек начал с одной и почувствовал подъем, и, возможно, теперь он волнуется, не пристрастился ли он к убийствам. Никто из тех, у кого развивается какая-либо зависимость — от алкоголя, наркотиков, сигарет, избиения собственных родителей, — не получает от нее удовольствия по прошествии определенного времени. Может быть, это приятно вначале, но теперь — нет. Теперь это бремя и ноша, он не может это остановить и не может от этого отказаться, но в самой глубине души он ненавидит это и ненавидит себя за это еще больше. Он не хочет продолжать делать это. Каждый раз он говорит себе, что это последний раз, самый последний, что он бросает, покончил с этим. Это уже послужило той цели, которой должно было — хотя он уже точно и не помнит, какой. В чем была цель? Почему он решил обрушить груз своих израненных чувств и своего желания отомстить на головы людей, которые не имели к этому никакого отношения: невинных, ни к чему не причастных и не заслуживающих ничего этого? Он не знает». Закончила она обращением напрямую к нему. «Джим, — писала она (она назвала его «Джимом» безо всякой причины, это было просто имя), — если ты читаешь это, а я уверена, что читаешь, то ты понимаешь, что я права. Все это потеряло всякий смысл, если когда-то вообще его имело. И пострадали очень многие люди, страданий которых ты на самом деле не хотел. Поэтому остановись. Ты все еще можешь это сделать. У тебя все еще есть воля и сила остановить это прямо сейчас. И когда у тебя это получится, сдайся. Пока ты этого не сделаешь, ты будешь носить в себе это страшное знание, бремя этой зависимости. Пока ты не остановишься и не сдашься, не положишь всему этому конец, ты будешь продолжать ненавидеть и презирать себя. Просто прислушайся ко мне, Джим. Подумай о том, что я тебе сказала. А потом сделай это. Сделай это прямо сейчас». Он задумался о том, чего она от него хотела. Он задумался об этом на какое-то время. Но если он согласится, то это бы значило, что все планы на сегодня развеются как дым, а он очень ждал сегодняшнего дня. Он потратил очень много времени и усилий на тщательное планирование. Было бы слишком обидно и расточительно бросать все сейчас. Может быть, завтра. Да. Вот именно так. Он поднялся, оставив газету на столе. Сегодня. А потом он сделает, что она советует ему. Остановится. Но не сдастся. Зачем ему это делать? Какой смысл, если в тюрьме появится еще один рот? Но у него будет сегодняшний день, который он целиком разобрал и распланировал, сегодня он сделает свой прощальный выстрел. А потом хватит. Просто хватит. Он чувствовал, что доволен собой. У него были сильный разум и сильный характер, он не был слабым и зависимым, как она предполагала. Он мог остановиться, и он сделает это, и когда он остановится, то очистится и освободится от всего этого, и сможет продолжать свою нормальную жизнь. Он ждал этого с нетерпением. Семьдесят шесть Когда они вошли в фойе отеля, а потом в танцевальный зал и столовую, ее окружили со всех сторон и стали предлагать буклеты. — Вы будущая невеста? Вы будущая невеста? — Да, — отвечала Джорджина. — Да, да, да. Давайте их все сюда. Шоколадные фонтаны, конфетти, аренда шатра, ювелирные украшения, свадебные платья, шляпки, сувениры, подарки подружкам невесты, фотографы, свадебные плакаты, парикмахеры… — Не знаю, с чего и начать, — сказала мать Джорджины. — Платье и еда. Нужно сначала разобраться с самым важным. — А еще говорят, что люди теперь не так носятся со свадьбами. Стенды с буклетами стояли в обоих помещениях и на открытой обеденной веранде, выходящей в сад. Флористы. Косметологи. Фейерверки. Поросята на вертеле. Шарики. Медовые месяцы. — Вы будущая невеста? Вы будущая… — Хорошо, что мы выделили на это целый день. — Настоящие цветочные лепестки и маленькие бумажные конусы. Мне это нравится. Стоянка отеля плавно переходила в зеленые поля по соседству. Он расположился на другом берегу реки с самого утра. В это время года деревья были уже почти голые, но кусты и высокая трава вдоль берега реки все еще были густые. Он приходил осматривать это конкретное место два или три раза, и оно было идеальным. Он был полностью скрыт. Сначала он припарковал фургон на пути своего отступления. «ФЛОРИСТЫ ДЖОЙ». Потом он прогулялся по мосту на противоположном конце реки с рыболовными снастями. На месте бурлила деятельность уже в тот момент, когда он пришел. Настилы. Тенты. Люди что-то расставляют. Хлопочут и бегают туда-сюда. Он наблюдал. Его удочка была погружена в воду под выверенным углом, зонт для рыбалки выставлен на четко определенном месте. Раскладной стульчик. Он демонстративно развернул свои бутерброды. Он ждал. Наблюдал. Это было то самое. Последний раз. Его обещание. И должна была быть только одна. Никаких больше детей. Это не давало ему покоя. Это никогда не было частью плана. Он будет наблюдать, и когда он увидит ту самую, он поймет. Она должна быть красивой. Темные волосы. Невысокая. Там будет только одна такая. Одна. А потом — бегом отсюда. Удочки он бросит. И надо двигаться. Он вернется в фургон и сразу поедет по своему маршруту. На летном поле он через двадцать минут. Только не нарушать скоростные ограничения. «ФЛОРИСТЫ ДЖОЙ». С этой стороны реки было безлюдно. Время от времени до него доносились голоса. — Спиной ко мне! — Сколько еще столов? Внезапный взрыв смеха. Он сидел тихо. Поплавок качался на воде. Ярко светило солнце. Он задумался, не увлечься ли ему рыбалкой. Потом. Когда все закончится. Все почти закончилось. Снаружи собора толпа слышала только периодически доносящиеся до нее звуки органа и взмывающие вверх или опускающиеся ниже мелодии гимнов. Вооруженные офицеры пока не чувствовали себя спокойно, но музыка была приятной — по крайней мере то, что они могли разобрать. Легкий ветерок коснулся деревьев, растущих вдоль длинной дорожки к восточному входу, и закружил несколько последних листочков, слетевших вниз. С ветки на ветку прыгала белка. — Как ты думаешь, сколько оно может стоить, — спросила одна из женщин, — такое-то платье? — Дизайнерское. — Да, конечно. Ну, тысячи? Десять тысяч? — Легко. А еще все остальное. — За десятку можно организовать свадьбу целиком. Кто-то передал по кругу пачку «Ментос». Одну предложили и констеблю полиции, которая явно не отказалась бы. Она покачала головой. Улыбнулась. — Буду рада, когда они все уйдут. Женщина кивнула головой. Только одну. Так он сказал себе, и он сдержит свое слово.