Иисус Христос. Что ж, теперь имя имеет смысл. — Не знаю, что страшнее — Кэнди, заклёвывающая брата до смерти, или то, что ты находишь забавным назвать ее в честь убийцы. — Трент, — хнычет она. — Мне жаль, прости, — я обнимаю ее за плечи, чтобы успокоить. — Но, черт возьми... Она тихо смеется и кладет голову мне на плечо. — Прости за все эти слезы. Знаю, это не то, чего ты ожидал, приходя ко мне. Можем заняться сексом позже. Тело замирает, и я слегка отталкиваю ее, чтобы посмотреть в глаза. — Мы не будем заниматься сексом сегодня. Это даже не близко к тому, о чем я сейчас думаю. Ты расстроена. — Знаю, но мы договорились, что сделаем это, когда ты вернешься, и я не хочу тебя разочаровывать, — девушка пожимает плечами. — Это часть нашей сделки, разве нет? Я смотрю на нее с недоверием. — Кэссиди, ничто из того, что ты сделаешь, не разочарует меня, если только не скажешь, что больше никогда не хочешь со мной разговаривать. Я здесь не потому, что хочу трахнуть тебя. — Разве? — Да, детка, — горло сжимается, когда я сглатываю. — Я здесь, потому что... потому что хотел увидеть тебя. Потому что нуждаюсь в том, чтобы быть рядом. Потому что скучал по тебе, пока меня не было, и все, о чем мог думать, когда не играл в хоккей, — ты. Взгляд скользит между ее глазами. — Мы занимаемся сексом только в том случае, если ты в настроении. И будь это не так, не значит, что я не хочу проводить с тобой время. Одинокая слезинка скатывается по изгибу ее скулы, но я знаю, что это не из-за птички. — Ты больше, чем просто сделка, Кэссиди Куинн. Ты — идеальный вариант, помнишь? Она наклоняется вперед и прижимается своими мягкими губами к моим. — Я действительно скучала по тебе. Я, блять, тоже. — У меня одной такое ощущение, что это плохо кончится? — Нет, ты себя накручиваешь. Все получится. Я верю в тебя, — я поправляю шлем на голове Кэссиди и закрепляю его у нее под подбородком. — Вот так. — Я выгляжу нелепо. Я прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать улыбку. — Ты выглядишь обезопасенной. Она действительно выглядит нелепо, но это самый очаровательный человек, которого я когда-либо встречал. Налокотники и наколенники обхватывают ее суставы, а голову защищает ярко-розовый шлем. Я поднимаю коньки, которые купил ей сегодня днем. — Давай внесем последние штрихи. Она стонет, опускаясь на лавку. — Ты уверен, что это законно? Я не могу попасть в тюрьму. Меня бы там съели заживо. Я опускаюсь на колени и беру ее лодыжку в руку, надевая коньки на ногу. — Абсолютно законно. Я бы не позволил, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое. С девяностых годов на Манхэттене проводится Wednesday Night Skate — мероприятие, на котором фигуристы с любым уровнем опыта могут собраться вместе и прокатиться на коньках по десятимильному маршруту через самые популярные места города. Раньше я участвовал в этом, когда навещал бабушку каждое лето, пока колледж и хоккей не взяли верх. Когда Кэссиди сказала, что никогда раньше не каталась на коньках, я понял, что должен привести ее сюда. Как только коньки зашнурованы, я встаю и протягиваю к ней руки. Она хлопает своими ладонями по моим, и ее ноги подкашиваются, когда та поднимается. — Я держу тебя. Ты молодец. Теперь смотри на меня. Кэссиди переводит напряжённый взгляд на меня. — А вот и моя красавица, — я улыбаюсь и сжимаю ее руки. — Мы собираемся сделать все красиво и медленно. Она выгибает бровь. — Мне кажется, или ты действительно придаешь этому сексуальный контекст? — Извращенка, для тебя все звучит как сексуальный контекст. — Ничего не могу с собой поделать. Взгляни на себя, — ее пристальный взгляд оценивающе блуждает по мне. — Даже на коньках и в шлеме я дала бы тебе. Из меня вырывается смешок. — Перестань пытаться отвлечь меня. Я научу тебя кататься на коньках, нравится тебе это или нет. Я хватаю Кэссиди за руки и качусь задом наперед, таща ее вдоль боковой стены. Ее ноги пару раз раздвигаются, когда та пытается сохранить равновесие, но через несколько минут тело расслабляется. — Это не так уж и сложно, — говорит она. — Видишь? Теперь я хочу, чтобы ты чередовала ноги и отталкивалась, продвигаясь вперед. Как будто рисуешь ногами елочку. — Не отпускай меня! — Не буду. Держись за меня и попробуй катиться сама. Тело напрягается, когда она соображает, как двигать ногами плавными шагами. — Хорошо, теперь отпусти одну из моих рук. Она морщится. — Подожди, я не готова! — Ты сможешь, Кэссиди. Она со стоном опускает правую руку, и я поворачиваюсь в сторону, чтобы казалось, будто мы держимся за руки, катаясь на коньках. Ее глаза загораются. — Я делаю это! Я качусь сама! — Да, красавица. Двигай свободной рукой во время катания и позволь телу войти в ритм. Из стороны в сторону. Мы скользим, пока Кэссиди не чувствует себя достаточно комфортно, чтобы делать все самостоятельно. Она визжит. — Это происходит! Я катаюсь на коньках, боже мой! Я смеюсь над тем, как она взволнована возможностью сделать то, что должно было случиться еще в детстве. Грустно думать о маленькой отважной Кэссиди с родителями, не заботящимися о ней, не проводившими времени и не любившими ее. После того, как я научил поворачиваться и останавливаться, наступает время отправляться на Юнион-сквер. Катание состоится в полночь, но все собираются примерно за пятнадцать минут до начала. — Вау, здесь много людей, — глаза Кэссиди осматривают местность. — Никогда раньше не видела ничего подобного. Я сжимаю ее руку. — А я никогда ни с кем раньше этого не делал. Она смотрит на меня из-под длинных темных ресниц. — Нет? Я поправляю ее шлем.