– Если это примет характер преследования, мы обратимся в полицию. В крайнем случае решим дело через суд. Но до этого пока не дошло, и я как-то сомневаюсь, что вообще дойдет. Стелла представила дом, о котором так мечтал Джонас. Ведь муж был на грани эмоционального кризиса, и ему требовались по меньшей мере две недели отдыха – вдали от мирской суеты. Ближайшее селение, Эгтон-Бридж, располагалось посреди пустоши, но и от него нужно было проехать еще десять километров по грунтовой дороге до бывшей фермы, которую купил коллега Джонаса и превратил в свое убежище. – Там можно сосредоточиться на работе, – рассказывал он Джонасу, – и ничто в мире тебя не отвлечет. Ни телевизора, ни радио, ни телефона. Чтобы поймать сеть, нужно подняться на ближайший холм. Из живых существ вокруг только овцы и птицы, и вряд ли они будут приставать к тебе с болтовней. Там ты в полном уединении. Когда поджимают сроки и мне нужно максимально сосредоточиться, я отправляюсь туда. Если твой врач говорит, что тебе срочно нужна перезагрузка, это идеальное место. Абсолютная скука! Джонас рассказывал об этом с восторгом. О визите к доктору Бенту и решении, которое не заставило себя ждать. Стелла не разделяла его эйфорию. Уединенная ферма посреди глуши… В глубине души Стелла уже готова была предложить Джонасу съездить одному, в то время как они с Сэмми остались бы дома, а может, навестили бы родственников, которых давно не видели. Но теперь все обстояло несколько иначе. Стелла понимала, что Джонас был прав, и все же не могла избавиться от чувства, которое сковывало ее весь вечер – вернее сказать, преследовало ее с того первого звонка. Предчувствие надвигающейся беды. Она и сама не смогла бы толком выразить или описать это ощущение. Но для нее было ясно одно: сейчас им не следовало разделяться. – И нам не стоит ехать туда, – сказала она вслух. – В Эгтон-Бридж. Давай подберем другое место. – Подумаем об этом завтра, – ответил Джонас. Он давно принял решение. Воскресенье, 4 мая Кейт спала в постели отца в надежде ощутить таким образом его близость. Почувствовать хоть какую-то связь с ним. Она знала людей, которые после потери близкого человека говорили, что чувствуют его присутствие. Хотя я его и не вижу, он не ушел. Он по-прежнему рядом. С того дня, как был убит отец, Кейт не ощущала ничего подобного. Он был далеко, и она чувствовала себя покинутой. Не слышала его, не видела и не чувствовала. Конечно, она помнила, но это было лишь воспоминание, и оно, казалось, все время нашептывало: ушел, ушел, ушел… Простыни не менялись с той февральской ночи. Тогда у Кейт не поднялась рука сделать это, и она сомневалась, что сможет пересилить себя теперь. Она как будто чувствовала едва уловимый запах шампуня, которым пользовался отец, но возможно, это была лишь уловка памяти. Проснувшись, Кейт еще немного полежала на подушках. Комнату заливал утренний свет. Всю обстановку составляли кровать, шкаф и комод. На последнем стояла фотография матери, сделанная еще до того, как болезнь проявила себя. В то время это была женщина с румяным лицом и горящими глазами. Позднее она исхудала, лицо осунулось, глаза впали. Болезнь и отчаяние обозначились в ее чертах. В восемь часов Кейт встала, приняла душ, оделась и спустилась вниз. Взломанную дверь в столовой отремонтировали еще в феврале, но дверь из кухни в сад по-прежнему толком не запиралась. Кейт чувствовала холодный воздух, которым тянуло сквозь щели. Эта дверь была сущей катастрофой, являя собой источник расходов на отопление и серьезный пробел в безопасности. Но в конечном счете не это обеспечило преступнику доступ в дом. Из этого следовало, что убийца не знал о расположении комнат, в которых обитал Ричард. Разбивать стекло в столовой было рискованно, и это создавало много шума, в то время как кухонную дверь можно было практически бесшумно снять с петель. Преступник выслеживал Ричарда, но не входил в круг его ближайших знакомых, иначе он знал бы об этом. Также можно было исключить рабочих, которые работали в доме за пару недель до убийства. И людей из окружения горничной. Кейт знала, что в этих направлениях сразу провели расследование, но, как и следовало ожидать, это не принесло результатов. Она была убеждена, что злодеяние как-то связано с прошлым отца. А это означало поиски иголки в гигантском стоге сена, выросшем за сорок лет службы. Накануне вечером Кейт разогрела банку консервированной фасоли, найденной в кухонном шкафу, но с завтраком все обстояло плачевно. Наверное, стоило прислушаться к совету Калеба Хейла и купить что-нибудь в супермаркете. Пара тостов с джемом пришлись бы сейчас весьма кстати, но ничего такого в доме, конечно же, не было. Осталось еще несколько банок фасоли. Кейт невольно улыбнулась. Оставшись один, Ричард питался крайне однообразно. Впрочем, ее рацион не сильно отличался от отцовского. Кейт уже и не помнила, когда в последний раз наслаждалась по-настоящему красивым, умело приготовленным блюдом. Прежде такое случалось в Рождество. Она проводила праздники у отца, они вместе готовили, и пару раз он даже водил ее в хороший ресторан. Как обычно, они говорили обо всем подряд, только не о своих проблемах. Кейт подозревала, что отец чувствовал себя очень одиноким, хотя не заговаривал об этом. А ей не хватало мужества рассказать, как ей в действительности было плохо. Она убеждала себя, что просто не хочет тяготить его, чтобы он не тревожился за свою единственную дочь. Но в глубине души знала, что за этим кроется: ей не хотелось разочаровывать отца. Ему не стоило знать, что собственная жизнь виделась ей совершенно безнадежной. Хотелось быть дочерью, которой он мог бы гордиться. Кейт стояла на кухне и грела руки о кружку с горячим кофе. Чего-чего, а кофе в доме было предостаточно. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы не смотреть на стул, на котором отец сидел связанным в ту ночь. На котором он в конце концов умер. Кто-то задвинул стул под стол – вероятно, горничная, которая убиралась здесь после того, как сняли оцепление. Тогда, в феврале, пол был забрызган кровью. Кейт хорошо помнила, как закружилась у нее голова от увиденного, и девушка из полиции придержала ее и отвела в гостиную. Кто-то принес ей чай. Все были очень предупредительны и милы. Теперь от крови не осталось и следа. Кухня выглядела очень чистой и опрятной. Ничто не напоминало о драме, которая разыгралась здесь в ту ночь. «Надо было открыть окна, – подумала Кейт, – в доме слишком холодно, и все пропахло сыростью…» Кейт зябко поежилась. Хоть было еще довольно рано, казалось, холод в доме не имел ничего общего с утренней прохладой. Она связывала это с тем фактом, что здесь никто больше не жил, и более двух месяцев все было закрыто наглухо, а отопление выставлено на минимальный уровень. Кейт вспомнилось, какая жизнь царила тут в прежние времена, хоть их семья и состояла всего из трех человек. Но мама всегда лучилась радостью и теплом, а отец даже после тяжелого рабочего дня бывал в хорошем настроении. Кейт вспоминала свое детство как счастливое и теплое время. И до сих пор не могла понять, почему позднее так и не смогла наладить свою жизнь. Для этого не имелось никаких явных причин, но итог был таков: тридцать девять лет, одна, без мужа и детей, без друзей и отношений. Служащая в Столичной полиции, вплоть до прошлого года детектив-констебль, что было нетипично и обидно, учитывая возраст и все годы, отданные работе. В сентябре прошлого года она наконец-то сдала экзамен и получила повышение до детектива-сержанта. Однако это ничего не изменило. Коллеги по-прежнему держались на дистанции, никто не искал ее общества, если в этом не возникало прямой необходимости. Для нее не было секретом, что за ее спиной шептались, и она замечала, как другие закатывали глаза, если ей случалось вставить что-то в разговор. По неизвестной причине все, что она говорила, казалось ошибочным, либо же она формулировала мысли таким образом, что другим это виделось чем-то нелепым. В конце концов Кейт так разуверилась в себе, что зачастую ничего не говорила и старалась по возможности не принимать решения – из страха, что все сказанное и сделанное ею окажет обратный эффект. И конечно, это производило неблагоприятное впечатление, поскольку от служащей полиции, к тому же самого известного и авторитетного подразделения в Великобритании, ожидали решительности и уверенных действий. Кейт подозревала, что люди гадали, каким непостижимым образом ей удалось просочиться в Скотланд-Ярд, – и считали, что она как-то воспользовалась связями своего отца. Что было в корне неверно. Кейт добилась всего сама. Казалось, с тех пор минула тысяча лет, но было время, когда она вела себя увереннее и чаще добивалась успеха. Потом последовало несколько промахов, и после этого ее сковала неуверенность. Разум подсказывал ей, что ошибки не были чем-то необычным и она такая не единственная, что другие тоже серьезно просчитывались… Но это не помогало: ее вера в себя была неизгладимо подорвана. Кейт так и не смогла оправиться. Более того, она, словно по спирали, скатывалась вниз. Без уверенности в себе в ее профессии нечего делать. Буквально изо дня в день Кейт ждала, что ей предложат поискать другое место. После смерти отца она получила передышку: все обращались с ней деликатно, и даже те коллеги, которых Кейт раздражала чаще всего, проявляли только сочувствие. Но шеф с готовностью согласился, когда она попросила дополнительный отпуск, чтобы уладить дела с наследством и немного оправиться. Возможно, в глубине души он надеялся, что она уже не вернется. Кейт так долго размышляла, глядя в сад, что кружка у нее в руках давно остыла. Она глотнула кофе и скривилась: чуть теплый и горький. Вылила кофе в раковину и взглянула на часы. Начало десятого. Рановато для воскресенья, и все же Кейт решила кое-кого навестить. За прошедший час она мало чего добилась. В частности, поговорила с Робином Спенсером, чья подруга видела ту подозрительную машину. Хотя Калеб Хейл не назвал ей имени, Кейт сразу догадалась, о ком шла речь. Все-таки она выросла здесь и даже спустя почти двадцать лет после переезда в Лондон знала, благодаря отцу, обо всех обитателях Чёрч-Клоуз. Робин Спенсер всегда слыл ловеласом, водил интрижки со множеством женщин, но при этом старательно избегал длительных связей и всяческих обязательств. Это тем более касалось интрижек с замужними дамами, поскольку такая форма отношений была самой рискованной. Впрочем, Кейт ничего не выяснила сверх того, что уже знала. Робин был явно не в восторге, увидев ее у порога воскресным утром, но предложил войти, неловко выразил соболезнования в связи с утратой и налил кофе. К счастью, он был один. Нет, Робин не станет называть имя своей подруги – ей и так хватает проблем из-за всей этой ситуации. У нее побывала полиция, и этого достаточно. Насколько ему известно, она рассказала им все, что знала. Нет, она не уверена, что это был «Пежо», но ей так показалось. Да, машина точно была темно-зеленая. Водитель? Скорее всего, мужчина. Пассажиры? Нет. Вспомнить номер никаких шансов, она даже не обратила на него внимания. Кто мог предположить, что в такой глуши произойдет нечто подобное? Когда Кейт уходила, у нее кружилась голова от щедрой дозы кофеина, принятой на пустой желудок. Кроме того, стало заметно теплее, и она поняла, что в плотных брюках, шерстяном свитере и анораке одета совершенно не по погоде. Пока шла по улице, капли пота сбегали у нее по спине. Кейт чувствовала усталость и разочарование. «Чего же ты ждала, – спрашивала она себя, – что именно ты, самая неспособная из всех сотрудников Скотланд-Ярда, прогуляешься, задашь нужные вопросы, и – вуаля! – получишь ключевой ответ, который приведет непосредственно к преступнику? Подруга Спенсера сказала все, что знала. Невозможно заставить ее вспомнить еще что-то». Еще издали Кейт увидела машину возле дома и, когда подошла ближе, узнала машину Калеба Хейла. Сам он стоял у двери, с бумажным пакетом в руках – по всей видимости, индийская еда навынос. Завидев Кейт, он облегченно улыбнулся. – Ну наконец-то! Я уж думал, что так и придется уйти. Вот, – показал ей пакет, – мысль, что вы тут голодаете, не давала мне покоя. Надеюсь, вы любите карри? Кейт прошла по садовой дорожке – с робкой надеждой, что выглядит не настолько ужасно, как чувствует себя. Волосы липли к шее, лицо взмокло от пота. – Еще и десяти нет, – заметила она вместо приветствия. – Не рановато для обеда? – Можно пока отложить, а потом разогреть. У вас же есть микроволновка? Кейт отперла дверь и тихо вздохнула. Судя по всему, он решил не только накормить ее, но и не собирался при этом оставлять в одиночестве. Кейт понимала, что с ее стороны негостеприимно и просто невежливо так вести себя. Но было очевидно, что Калеб жалел ее, а в таких случаях она всегда ощетинивалась, едва ли не против своей воли. Кейт не питала иллюзий на свой счет и знала, что не отличается ни красотой, ни обаянием, ни какими-то иными притягательными чертами. Мужчины, как правило, ее просто не замечали. За исключением тех, которые чувствовали к ней жалость. Сочувствие ранило больнее пренебрежения, Кейт давно это усвоила, и, по всей вероятности, Калеб готов был присоединиться к числу добрых самаритян. Больше всего ей хотелось попросить его уйти – но он руководил расследованием убийства ее отца. Он играл важную роль. И кроме того, был ее источником информации. Было бы неразумно ссориться с ним. Поэтому она заставила себя улыбнуться. – Простите меня. Я не хотела вам грубить. Очень мило, что вы подумали обо мне. Просто… знаете, находиться здесь… Кейт не договорила. Калеб кивнул. – Могу представить. Потому я и подумал, что вам не следует так много времени проводить в одиночестве. И как следует поесть. – Он вошел следом за ней в прихожую. – А еще я хотел кое-что с вами обсудить. Они прошли на кухню. Калеб положил пакет на стол и огляделся. И сразу отвел глаза, едва его взгляд коснулся стула, на котором был убит Ричард. Он не был на месте преступления, но видел снимки. Этого оказалось вполне достаточно. Калеб повидал немало злодеяний, но даже его это зрелище повергло в ужас. Он встал посреди кухни. – Вы долго проработали с моим отцом? – неожиданно спросила Кейт. – Не очень, – ответил Калеб. – Я попал в его отдел за год до того, как он ушел в отставку. Так что у нас не было времени, чтобы как следует узнать друг друга и отметиться в каких-то общих историях. Но я глубоко уважал его, и жаль было, когда он ушел. Опытный и просто отличный полицейский, замечательный коллега… – И замечательный отец, – тихо добавила Кейт, – и лучший муж для моей мамы. Они жили в счастливом браке. И вообще мы были счастливой семьей. Калеб кивнул, как будто собирался сказать что-то, но промолчал. Повисло молчание. Затем он все же произнес: – Возможно, я лезу не в свое дело, но вам не кажется, что нужно как-то освежить атмосферу в доме? Здесь месяцами не открывались окна, воздух затхлый и промозглый. Даже если забыть о том… происшествии, я и то впал бы в меланхолию. Посмотрите, как чудесно цветет сад. И на улице так тепло! Может, хотя бы открыть дверь? Кейт кивнула. Они отворили хлипкую дверь – Калеб хмурым взглядом оценил ее состояние – и вышли на террасу. Кейт сразу окунулась в аромат травы и сирени; перед самым ее лицом пролетел мохнатый шмель. Жизнь… Однако это не дарило ей радости и надежды – только еще плотнее стал комок в горле. Что станет с ее жизнью теперь? – У вас… у вашего отца была какая-нибудь садовая мебель? – спросил Калеб. Кейт кивнула. – В сарае. Он убирал ее на зиму. – Надо расставить ее на террасе и пообедать на свежем воздухе, – предложил Калеб. Кейт чувствовала себя под натиском, словно кто-то пытался лечить ее против воли, и все же она сдержалась от язвительного замечания, которое просилось на язык. Ей хотелось знать о каждом шаге в расследовании, и на текущий момент Калеб был единственным ее источником. Поэтому она произнесла лишь: – Пойдемте. Они вместе вынесли на террасу стол и четыре стула, которые Ричард аккуратно сложил в сарае и даже накрыл брезентом. Кейт принесла ведро с теплой водой и протерла пыль, а Калеб тем временем подтащил стойку для зонта. В завершение они разложили подушки на стулья и раскрыли зонт. Хоть солнце еще скрывалось за облаками, но свет так красиво переливался под полотном зонта темно-красного цвета… Обедать было еще слишком рано, поэтому Кейт сделала кофе, и они устроились на террасе. Следовало признать, что идея Калеба оказалась не такой уж и плохой. Снаружи было куда приятнее, чем в затхлых комнатах дома. – Я была сегодня у Робина Спенсера, – неожиданно сообщила Кейт. – Вы же знаете, его подруга… – Я помню, – Калеб вздохнул. – Кейт, вы здесь не ради того, чтобы вести расследование. Конечно, вы служите в полиции, да еще и в Скотланд-Ярде. Но ваша компетенция… – Знаю, это не в моей компетенции. Но я ходила к Спенсеру не в роли полицейского. Скорее как дочь своего отца. – Понимаю. И конечно же, я догадываюсь, для чего вы приехали. Речь ведь не только о том, чтобы присмотреть за домом и решить, как быть с ним дальше. Вам кажется, что расследование продвигается со скрипом, и вы прибыли, чтобы проследить за нашей работой, и, возможно, сами намерены… скажем так, не оставаться в стороне. Я прав? Кейт промолчала. Именно так все и было, что толку отрицать? Калеб подался вперед. – Вы вольны разговаривать с людьми, проверять слухи, или что там еще вы предпримете. Вряд ли я смогу запретить вам это. Но я бы мог отрезать вас от всякой информации, и вы это знаете. Я не обязан был рассказывать вам о той странной машине. И вообще мог бы все оставить при себе. – Но?.. – Кейт поняла по его тону, что Калеб еще не закончил. – Но вы воспользовались бы связями в Скотланд-Ярде и все равно нашли способ заполучить информацию, – сокрушенно продолжал Калеб. – Это во-первых. А во-вторых, я только выиграю от нашего с вами сотрудничества. Никто не знал вашего отца так же хорошо, как вы. Если преступление как-то связано с событиями из его прошлого, то именно вы помогли бы мне выяснить, что это было за событие. – Но мы же говорим о событиях из его профессионального прошлого? Конечно, мы кое-что обсуждали, однако отец не рассказывал мне всего, и я не уверена, что знаю больше, чем люди, с которыми он работал. – Мы должны принять во внимание все варианты. – Калеб сказал это так, словно произносил некую формулу, которую заучил когда-то давно и в которую сам уже не особо верил. – В том числе и такую возможность, что преступление как-то связано с частной жизнью Ричарда. Кейт помешала кофе.