Фюрер ценит вашу преданность Отто Гюнше родился в Тюрингии, в небольшом городке Иена. С детства Отто мечтал стать военным, а потому в 1931 году в возрасте четырнадцати лет вступил в гитлерюгенд, а еще через три года был принят на службу в полк «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». Еще через год вступил в НСДАП[27]. Годом позже его определили в личное сопровождение Адольфа Гитлера. С января по август 1943 года после окончания военного училища он был выбран Гитлером в качестве личного адъютанта. Служба в тылу, пусть даже рядом с фюрером, Отто Гюнше тяготила, о чем он не однажды делился с Гитлером. Но тот, ценив в молодом офицере исполнительность и преданность, не желал с ним расставаться. Отпустил он Гюнше только в сорок третьем году в августе, когда обстановка под Курском стала накаляться до предела. Гюнше, выбрав подходящий момент, подошел к Гитлеру и проговорил: – Мой фюрер, я очень ценю ваше расположение ко мне, но я не могу оставаться в тылу, когда гибнут мои товарищи. А потом я хотел бы быть вам более полезен. А такая польза может быть только на фронте. – Вижу, что вас не уговорить, – помрачнев, проговорил Гитлер. – Пусть будет так. Мне будет вас не хватать. В какой дивизии вы желаете служить? – Я готов служить в любом звании и в любой должности, главное, чтобы я мог принести как можно больше пользы моему фюреру. – Вы будете служить в моем полку «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». – Спасибо за честь, мой фюрер, я не подведу. – Вы, кажется, начинали службу именно в этой дивизии? – Так точно, мой фюрер! – Значит, вы возвращаетесь к себе домой. Будете командовать танковой ротой. Но уже в декабре Адольф Гитлер отозвал с фронта Отто Гюнше в Ставку и назначил его, как и прежде, своим личным адъютантом, присвоив ему чин штурмбаннфюрера. * * * Штурмбаннфюрер Отто Гюнше прибыл в провинциальный Сен-Вит ранним утром. Прежде он любил этот небольшой старинный городок двенадцатого века, напоминавший родной город Иен. Столь же провинциальный и тихий. Каждый такой городок был интересен и оригинален, значительно отличался даже от мест, расположенных по соседству. В таких небольших населенных пунктах чувствуется дух местности и настроение проживающих в них людей. В городах было все как-то иначе, и чем крупнее был город, тем больше размывалась его индивидуальность. История Сен-Вита, как и всякого небольшого городка, расположенного на границе государств, была сложна. В Средние века местность принадлежала Люксембургу. В 1919 году после поражения Германии в Первой мировой войне Сен-Вит перешел к Бельгии, но в 1940 году Германия вернула себе утраченные территории. Население города больше было немецким, нежели французским. Так что, когда колонна танков покатила по улицам города, то местные жители встречали их восторженно, как избавителей от местного гнета. Отто Гюнше было известно, что две недели назад, как раз во время рождественских праздников, Сен-Вит подвергся чудовищной бомбардировке. Но он никак не думал, что последствия будут столь разрушительными. Уже подъезжая к городу, на обочинах и далеко на полях штурмбаннфюрер увидел черные провалы воронок от авиационных бомб. Дороги были жестоко разбиты, ямы кое-как присыпаны песком и щебнем, и через них, переваливаясь из стороны в сторону, катили грузовики и шумно проезжали тяжелые тягачи, волочившие технику. Из сотен старинных особняков, прежде радовавших глаз, он увидел всего-то несколько уцелевших зданий, среди которых небольшая церковь двенадцатого века. Город воплощал самую настоящую картину хаоса, написанную большими небрежными мазками зловещим художником под названием авианалет. Американцы с британцами жестоко мстили за свое недавнее унижение на Западном фронте, вот только бомбы падали не на немецких солдат, а на дома, в которых проживали их семьи. Увиденное подействовало на него удручающе. Пленные под присмотром военной жандармерии разбирали завалы. Работали организованно, без спешки, а там, где разрушения были не столь значительны, восстанавливали стены и заделывали пробоины кирпичами. Городские дороги в значительной степени были расчищены, и груды битого кирпича возвышались на пустырях и тротуарах неприглядными кучами. Уцелевшие местные жители, лишившись жилья, разбрелись по окрестностям, лишь немногие из них не пожелали покидать город и, вырыв землянки, проживали прямо подле своих жилищ. Штаб командующего шестой армии генерал-полковника СС Йозефа Дитриха размещался в одном из уцелевших зданий. Водитель без конца демонстрировал завидное мастерство, чтобы не съехать в одну из бесчисленных воронок и не расцарапать кузов о торчащее во все стороны гнутое и покореженное железо. Подъезды к штабу армии хорошо охранялись, дважды на контрольных пунктах, несмотря на приклеенный к лобовому стеклу пропуск, у Отто Гюнше потребовали предъявить документы. И всюду, куда ни глянь, задрав стволы к небу, стояли зенитки. В городе было много военных. Наблюдалась обыкновенная деловая суета, каковая встречается во всякой прифронтовой территории. Отовсюду раздавались громкие отрывистые команды, и разновозрастные солдаты, среди которых было немало пожилых и совсем юных, неровным строем двигались на запад. Несколько удивляло огромное количество полевой жандармерии, среди которых было немало жандармов СС. Невзирая на чины, они проверяли документы и особо пристальное внимание уделяли тем, кто направлялся в отпуск. Жандармов побаивались, с ними не спорили, фюрер наделил их немалой властью: они могли отменить отпуск и отправить проштрафившегося под арест. В последние месяцы участилось дезертирство, тут уже крайние меры – расстрел. В городе, несмотря на разрушения, дисциплина держалась на высоте. Никакого уныния, и уж тем более не было панического настроения, каковое встречается при отступлении. Наоборот, присутствовало ощущение чего-то значительного. Войска, шедшие на фронт, были полны решимости принять бой, даже если он окажется для них последним. Вполне организованная обстановка: одни солдаты шли на фронт, другие – возвращались в тыл на переформирование. Было множество раненых, и огромные брезентовые палатки с красным крестом на стенах разбивались прямо среди развалин. Тягачи многосильными двигателями тянули к линии фронта тяжелые гаубицы и мортиры. Штурмбаннфюрер Отто Гюнше вышел из машины и направился к зданию, в котором размещался штаб армии. Над входом трепыхался штандарт Третьего рейха – прямоугольное красное полотнище с нарисованной в центре на белом круге черной наклонной правосторонней свастикой. У входа караул из двух молодых пехотинцев. Показав удостоверение, Гюнше прошел в здание и поднялся на второй этаж, где размещалась приемная командующего шестой танковой армией генерал-полковника СС Йозефа Дитриха по прозвищу Зепп. Разговор обещал быть непростым. Зепп был трудным переговорщиком, предпочитал говорить прямолинейно; обладал здравым живым умом, хотя военного образования не получил. Тот самый нестандартный случай, когда человек добивался весьма высокого положения, обладая изрядной волей, комплексом талантов и желанием служить фюреру. От большинства приближенных рейхсканцлера Зеппа отличала весьма важная деталь характера – в пылу жаркого спора, без оглядки на возможные последствия он высказывал свое мнение оппоненту, включая самого Гитлера, в неоскорбительной, но очень понятной и жесткой манере. Именно за прямолинейность фюрер его и обожал. Йозеф Дитрих походил на простоватого правдолюба, который в силу горячности натуры готов был рубить нелицеприятную правду-матку. До своего перевода на фронт Дитрих являлся командиром лейб-полка охраны Гитлера в Ставке, а во время его поездок, в том числе на фронт, был начальником команды сопровождения фюрера и лично нес ответственность за его безопасность. На своего любимца правдолюба Зеппа фюрер мог положиться всецело. Увидев вошедшего личного адъютанта Адольфа Гитлера, секретарь в чине оберштурмфюрера СС невольно вскочил. – Хайль! Небрежно вскинув руку в приветствии, штурмбаннфюрер Гюнше поинтересовался: – Генерал-полковник у себя? – Так точно, господин штурмбаннфюрер. – У меня для него срочное сообщение от фюрера. – Я сейчас доложу, – сказал секретарь, – он только что прибыл с позиций. Подождите немного. – Хорошо. Открыв дверь, секретарь поспешно вошел в кабинет генерал-полковника Дитриха. Пробыв минуту, он вышел и бодро сообщил: – Проходите, господин штурмбаннфюрер. Господин генерал-полковник ждет вас. Адъютант Гитлера вошел в комнату, оказавшуюся совсем небольшой: в ней размещался стол, на котором лежали оперативные карты, расчерченные разной тушью схемы, кальки; два дивана, поставленных вдоль стен, и несколько венских стульев, стоявших рядком по обе стороны от входа. Через запыленное окно тускло пробивалось сумрачное утро. Генерал-полковник был сосредоточен и хмур. Впрочем, в последнее время его трудно было увидеть иным. Остановившись у порога, показывая безупречную выправку строевого офицера, Отто Гюнше вскинул в приветствии руку и громко выкрикнул: – Хайль Гитлер! Ответив небрежным взмахом руки, генерал-полковник Дитрих разрешил: – Проходите, Отто. – Гюнше уверенно прошел в кабинет генерал-полковника и сел на свободный стул. – У вас какое-то срочное дело? Только давайте покороче, сегодня мне предстоит очень непростой день. Мне нужно многое еще успеть. Сейчас у нас недостаточно топлива для танков, что лишает нас возможности продвигаться дальше, но, кажется, я нашел выход, – скупо улыбнулся Дитрих. – Возможно, вам это покажется странным, но именно сегодня решается судьба Германии. Их нельзя было назвать старинными приятелями, разность в возрасте и служебном положении четко провела между ними глубокую борозду. Но они были из тех людей, кто ближе всего находился к фюреру, что их невольно сближало. Кроме служения фюреру и Рейху обоих связывала служба в полку «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер», где Дитрих командовал полком, а Гюнше служил командиром роты. – Мне не покажется это странным, господин генерал-полковник. Именно поэтому я здесь… Я пришел передать вам приказ фюрера. Он мог бы отдать приказ по телефону через начальника штаба, но решил передать его через доверенное лицо. Через своего личного адъютанта… Воспринимайте его решение как особое расположение к вам. – Я очень ценю решение фюрера. – Лицо генерал-полковника на мгновение просветлело. – Так что там за приказ? Не тяните, – слегка вспылил Дитрих, уже предчувствуя неладное. – Господин генерал-полковник, по приказу фюрера вам надлежит приостановить бои в Арденнах, – официальным тоном произнес штурмбаннфюрер Гюнше. – Шестая армия перебрасывается на Восточный фронт. Фюрер попросил, чтобы передислокация осуществлялась постепенно. Крайний срок переброски последних подразделений до двенадцатого января. Йозеф Дитрих угрюмо замолчал. Затянувшаяся пауза грозила перерасти в вечное безмолвие. – Он так и сказал? – подавленно спросил командующий шестой танковой армией. Лицо Зеппа выглядело серым. – Да, господин генерал-полковник, я постарался в точности воспроизвести его слова. – Мои войска уже завтра могут выбросить американцев с британцами на другую сторону Мааса. У нас уже все подготовлено для форсирования реки. Для этого у нас есть и возможности, и силы. А главное, есть дух… Мне очень непросто будет выполнить приказ фюрера, когда мы стоим буквально в одном шаге от победы. Но если фюрер так решил… Я не смею нарушить его приказ. Он знает ситуацию глубже, чем я. – Фюрер очень ценит вашу преданность, другого ответа он от вас и не ожидал. – Когда вы намерены возвращаться обратно? – Я выезжаю немедленно. Мне нужно немедленно передать ваши слова. – Тогда добавьте еще вот что… Генерал-полковник выглядел мрачным, именно так умирает последняя надежда. За окном громко рычали двигатели танков, направляющихся на Западный фронт. Отрывисто звучали команды офицеров. В войсках царило повышенное оживление, все ожидали скорого приказа перейти в контрнаступление. Значительная часть тяжелых танков была выдвинута на острие атаки. Предстоящая стратегия была разработана до мелочей. К смерти уже привыкли, в ней не было ничего необычного. Умереть на поле брани для солдата привычное дело. Просто переходишь в разряд тех, кто не вернулся с этой войны. На лицах проходящих мимо солдат Отто Гюнше отмечал решимость. Чтобы перейти реку, они готовы были пожертвовать собственными жизнями. Терять уже было нечего. В их напряженных лицах штурмбаннфюрер Гюнше узнавал себя. Собственная жизнь уже более ничего не значит, она не принадлежит тебе, а предназначена предстоящему сражению. И совершенно неважно, как ты погибнешь – от разрыва снаряда или от пули снайпера. Становится безразлично, где будет лежать твое тело: в могиле, устланной еловыми ветками, или позабытой всеми где-нибудь на обочине дороги, по которой, громыхая, тянутся танки. В такие минуты все блекнет, становится неинтересным само существование; нет вкуса к жизни, и самобытие становится очень пресным, потому что завтрашний день, возможно, предназначен для кого-то другого. Более удачливого. В уголках глаз генерал-полковника собралась влага. Со стороны генерал-полковник Дитрих производил впечатление грубоватого человека, лишенного каких бы то ни было переживаний. Глядя на него, казалось, что он вряд ли способен на изъявление каких-то глубинных эмоций и не всегда понимает разницу между своими солдатами и любимой женщиной. А оказывается, не так все просто, вон оно как нахлынуло… Когда последний день всего того, чем жил, выплывая из сумерек, становится осязаемым, чувства проявляются особенно сильно, и из-под них предательски выпирают оголенные нервы. Адольфу Гитлеру генерал-полковник Дитрих был не просто предан, он его боготворил. Но в последние годы судьба была к Адольфу Гитлеру немилосердна, и все обрушившиеся на него испытания он считал большой несправедливостью по отношению к великому человеку. В какой-то момент Отто Гюнше показалось, что слеза, не удержавшись в уголках глаза, скатится по щеке боевого генерала. Но нет, Йозеф Дитрих выдержал и этот экзамен. Только поглубже вздохнул, а потом отвечал спокойным голосом, мужественно пережив крах надежды: – Скажите фюреру… Что я ему всегда был предан… И буду предан до своего последнего вздоха. – Господин генерал-полковник, фюрер это знает и очень ценит вашу преданность. А теперь позвольте мне выехать в обратную дорогу. У меня еще очень много дел. – Можете идти, господин штурмбаннфюрер, – разрешил командующий шестой танковой армией СС. Отто Гюнше быстрым шагом вышел из штаба армии. На душе было скверно. Тоскливо. В сторону позиций американо-британских войск продолжали двигаться колонны танков, боевито шагала пехота, которая одним своим видом рассчитывала навести страх на строптивых янки. Все было отдано для предстоящей победы. И вот когда, казалось бы, все предопределено, а до триумфа осталось только дотянуться рукой, все рассыпалось прахом. Мимо по дороге грохотали танки. Ни один из экипажей даже не догадывался, что через какие-то минуты вся эта гремящая железом армада, готовая в ближайший час громить на своем пути все живое, организованно повернет на восток. Теперь их цель там. Впрочем, для этих солдат уже не было никакой разницы, в какой именно сторонушке им придется сложить головы. На душе было пакостно. Не было лекарства, чтобы залечить усиливающуюся боль: ни крепкой сигаретой, ни стопкой шнапса, не унять задушевным разговором. Все это теперь в прошлом. Вытащив пачку сигарет, Отто Гюнше закурил. Стараясь запомнить напряженные лица солдат, шедших навстречу, штурмбаннфюрер вдруг осознал, что они для него все на одно лицо. Он не запоминал их особых примет, не различал их возрастов. Все так перемешалось! Свалилось в одну кучу. И под все это подведен общий знаменатель. На войне так бывает. Докурив до конца сигарету, Отто Гюнше распахнул дверцу и сел в салон.