– Даже не думай, – ухмыльнулся Кристофер, явно уловив ход моих мыслей. – Риордан не балуется подобной мелочевкой. У него в ассортименте Lamborghini, Bugatti Veyron, Aston Martin… Mercedes-Benz он предпочитает в случаях, когда пользуется услугами водителя. – А это тогда чьё счастье? – поинтересовалась я, пытаясь понять, какая машинка дешевле – моя или вот это вот “чудо”. – Это машина повара. Кстати, она одна из новеньких в штате прислуги. Устроилась сюда месяц назад. Говорят, что даже Ирма, не смотря на все свои иголки, оценила её пудинги… Итак, планы на сегодня, – бодро начал Кристофер, когда мы уже вышли из гаража. Он нажал на кнопку брелка в своих руках и ворота плавно начали опускаться. – Вот, держи. Это замок от гаража и ключи от входа в особняк. А вот это… – он запнулся, доставая из внутреннего кармана своего пиджака белую карточку из плотного пластика, пронизанную синими полосами. – Это ключ от въезда в город. Впрочем, городом это место сложно назвать. Постоянно живут здесь только несколько переулков, остальные домики набиваются битком только перед большими праздниками вроде Рождества. – И сколько здесь домов? – Пятьдесят два. – Ого, как точно, – ухмыльнулась я, после чего окинула взглядом дом, который мы проходили (по-видимому, дом Риорданов был следующим – он стоял в тупике). – Однако, я бы не сказала, что здесь живут миллионеры. – Я тоже так думал, когда год назад впервые сюда пришел, – ухмыльнулся Крис, явно соглашаясь с ходом моих мыслей. – Большинство особняков отделаны обыкновенной белоснежной штукатуркой, вроде особняка Риорданов и дома их соседей. Такое можно встретить и на домах обычных смертных. Редкие особняки, вроде владений Сомерхолдеров или Вуйничей, отличаются величием и помпезностью. – Вся дороговизна заключается внутри, да? – И да, и нет, – остановившись на пороге поместья, ухмыльнулся Кристофер. – Внутри дома и вправду неоправданно дорогая отделка и есть немало безумных вещей, вроде фарфоровых ваз, превышающих стоимость твоего автомобиля в два раза. Но вся загвоздка заключается в стоимости земли. Дело в том, что мы находимся буквально под Лондоном, в поселке, организованном в начале нулевых самыми богатыми людьми Британии. Большинство этих домов представляют из себя резиденции толстосумов, уставших от светских тусовок и городского шума, и в то же время не имеющих сил отказаться от Лондонской жизни надолго. Миниатюрный клочок земли в этом месте стоит как одна твоя почка. Может даже две… – многозначительно задумался Кристофер. – Прекрати меня пугать, – едва уловимо улыбнулась я и, чтобы вывести собеседника из транса, слегка толкнула его в плечо. Глава 3. Следующие полчаса я знакомилась с внутренней обстановкой особняка Риорданов. Этого времени оказалось более чем достаточно, чтобы запомнить расположение всех комнат на трех этажах, включая “нижний”, который официально считался нежилым, хотя это, как позже выяснилось, являлось “маленькой ложью”. Коридор, который одновременно служил прихожей, имел два пути: справа располагалась комната для гостей с совмещенным санузлом и отдельной гардеробной, от вида которой меня вдруг передернуло, так как эти квадратные метры выглядели в сто раз лучше всего того дома, который я арендовала напополам с Нат; второй же путь вел вглубь дома, и он оказался куда интереснее. Справа от выхода из прихожей была расположена полукруглая лестница из светлого дерева, ведущая на второй этаж, и сразу под ней располагалась точь-в-точь такая же лестница, ведущая вниз, на “подвальный” этаж. По сути сразу за прихожей была расположена небольшая площадка с двумя лестницами, но, если пройти чуть дальше, слева можно было заметить две двери – первая, которая была напротив, вела в уборную, вторая, которая расположилась на стене справа от уборной, была заперта и вела в кабинет мистера Риордана. Если не обращать внимание на эти двери и двигаться прямо от входа, тогда сразу из этой площадки можно было попасть в просторную, светлую столовую с панорамными окнами. Посреди этой столовой стоял длинный овальный стол из красного дерева, который по всему периметру обрамляли мягкие стулья с роскошной вышивкой из золотых нитей. Стол был накрыт белой льняной скатертью с вышивкой в виде шелковых цветов, края которой были украшены изысканно плетеным кружевом. Посреди стола стояла миниатюрная ваза с нежными крокусами. Помимо всего прочего в столовой расположился шкаф, верхняя часть которого демонстрировала художественно разложенное и начищенное до блеска столовое серебро и удивительные расписные тарелки с солонками и сахарницами. Еще здесь был комод и небольшой столик для корреспонденции, которые, как и вся остальная мебель, были выполнены исключительно из отполированного красного дерева. Люстра, висящая над столом, выглядела как отдельное произведение искусства, как, собственно, и остальные люстры, которые позже я увидела в этом доме. Сразу из столовой можно было попасть на открытую террасу, ведущую в сад, но мы не стали заострять на этой части поместья внимания, сразу перейдя на кухню, расположенную слева от столовой. К моему удивлению, кухня оказалась небольшой, даже маленькой, как вдруг Кристофер заявил, что это не кухня вовсе, а всего лишь муляж. Я непонимающе уставилась на своего собеседника, после чего он пояснил мне, что в доме есть еще одна, “основная” кухня, на которой и свершаются кулинарные причуды, здесь же только хранят некоторые продукты вроде недоеденного печенья, воды, чая, фруктов – в общем всего того, что может понадобится хозяевам для внепланового перекуса. Для меня это показалось странным, но я не собиралась зацикливаться на причудах своих работодателей, потому просто пропустила лишнюю информацию мимо себя. Справа от столовой, за широкой аркой, разместились еще две комнаты: гостинная с камином и гостиная без камина. Обе гостиные, перетекающие одна в другую, имели между собой границу в виде мягчайших ковров на блестящей паркетной доске и встроенных от потолка до пола сквозных полок длинной в метр. Обе комнаты были обставлены роскошно и, в то же время, уютно. Это был тот редкий случай, когда первое не поглощало второе. Миссис Риордан, по-видимому, обладает замечательным эстетическим вкусом, если только она не прибегла к услугам дизайнеров. На втором этаже всё было немногим проще: две ванные комнаты, четыре спальни и мини-ботанический сад – комната с высокой, покатистой стеклянной крышей, отведенная под разнообразные роскошные растения в изысканных фарфоровых горшках. Кроме растений здесь располагалась пара плетеных кресел-качалок, которые я не сразу заметила из-за гигантского розового дерева, стеклянный столик с глянцевыми журналами и крупногабаритный, изумительной красоты домашний фонтан. Увидев это, я уже не сомневалась в том, что миссис Риордан – личность с хорошо развитым вкусом. Правда, я никогда не была из тех, кто быстро озвучивает свои мысли вслух, поэтому Кристофер так и не услышал моего мнения об увиденном, и мы вновь спустились на первый этаж, чтобы спуститься еще ниже. Подвальный этаж, как бы странно это не звучало, оказался для меня самым интересным. Спустившись вниз по закругленной лестнице, мы оказались на мелком пяточке, выложенном квадратами из плитки горчичного и антрацитового цветов. Как только Кристофер открыл перед нами дверь и мы зашли внутрь, я сразу почувствовала легкую, ненавязчивую прохладу, которая присуща всем пустующим подвальным помещениям. Однако передо мной предстал далеко не заброшенный подвал. Здесь словно существовал в параллельной реальности отдельный мир, едва уловимо связанный с тем, что раскинулся наверху. По левую сторону от входа расположились комнаты отведенные под кладовые, которые были заполнены моющими и чистящими средствами. Рядом с ними, за одной из дверей, пряталась достаточно просторная прачечная с двумя стиральными и одной сушильной машинами. Здесь же, у стены, покоилась пара гладильных досок, утюг и отпариватель. Следующая комната занимала площадь в два раза превышающую площадь прачечной – здесь разместилось около двух десятков различных тренажерных оборудований. Всё в этой комнате выглядело так, словно её посещали регулярно, и это, как уточнил Кристофер, было не далеко от правды. Мистер Риордан был приверженцем спорта, хотя и предпочитал посещать тренажерный зал. Когда же он не работал с личным тренером, он зачастую проводил своё свободное время здесь. Плюс ко всему здешняя уборщица наводила лоск во всем доме регулярно два раза в неделю, так что пыли у Риорданов не существовало даже на подвальном этаже. Напротив тренажерного зала располагалась пара скромных спален, на случай, если обслуживающему персоналу необходимо будет ночевать на рабочем месте. В каждой из двух комнат было по две одноместные кровати, два шкафа и два ночных столика – всё из светлого дерева. Этакий минимализм, не лишенный особого шарма. Кладовые, прачечная, тренажерный зал и комнаты для обслуживающего персонала связывала комната в виде большого пустого квадрата, преодолев который мы попали в просторный зал. Весь пол от входа и до сих пор, без разрывов на отсутствующие пороги, был покрыт обыкновенным серым ковром с резиновыми вставками, а единственным источником дневного света здесь являлись длинные прямоугольники (удачное подобие окон), врезанные по периметру по всей восточной стене. Первым в глаза бросился элегантный бильярдный стол, следующим пунктом стали кожаные диваны и кресла, но когда справа от входа я увидела самую настоящую барную стойку, я не смогла не улыбнуться. – Нравиться? – ухмыльнулся Кристофер, обойдя один из барных стульев, после чего похлопал ладошкой по столешнице. – Самый настоящий, в любой момент готовый к функционированию, личный бар. Кстати, и это тоже красное дерево. С ума сойти, правда? Эта штука, если её перепродать, будет стоить как моя квартирка на окраине Лондона. Класс? – Это скорее жутко, чем классно, – ухмыльнулась я. – Зато представь, какая у меня квартира, – задорно подмигнул мне Кристофер, заставив меня улыбнуться ему в ответ. – За баром есть дверь, за которой нет ничего интересного: холодильники с продуктами, ящики с пивом, банки с консервами. В общем, хранилище еды. А вот за этой дверью у нас целый мир, – заговорческим шепотом произнес Кристофер, подойдя к двери, врезанной в правую стену от бара. – Та-да-а-ам, – распахнул дверь мой проводник, но сразу же растерялся. Только спустя мгновение я поняла, что он ожидал застать кого-то врасплох. – Джина, должно быть, куда-то вышла… Вот, собственно, это кухня и, бонусом, пристанище всего персонала, работающего на семейство Риордан. – Немного вас, – заметила я, оглядывая комнату. Просторная, белоснежная и стерильно чистая, она, в отличие от кухни наверху, действительно выглядела муляжом идеальной кухни. – Пока начальство в отъезде, побочный служащий персонал без надобности. Положа руку на сердце, тут всегда немного пустовато. Садовник и уборщица приходят пару раз в неделю, в то время как постоянными являются только повар, его помощник, два водителя и надзирательница Ирмы. – Надзирательница? Выходит, так звучит моя новая должность. – Не говори, что я не предупреждал тебя о том, что наручники и дубинка должны быть при тебе, – ухмыльнулся Кристофер. – Ты сказал – два водителя. У тебя есть напарник? – Был. Решил выйти на пенсию в свои шестьдесят пять, так что неделю назад мы его почётно проводили на заслуженный отдых. Пока что мистер Риордан не изъявил желания нанять кого-нибудь на его место. – Зато надзирателя для Ирмы начал искать еще за пару часов до того, как действующий вышел из строя, – послышался довольно приятный женский голос в дверях, и я обернулась, чтобы посмотреть на вошедшую женщину. – Вы, должно быть, Таша Палмер? – ставя по всей видимости достаточно тяжелый ящик на стул у входа, тяжело дыша, выдавила из себя вопрос незнакомка. – Меня зовут Джина Остин, я местный повар, – протянув мне руку, улыбнулась молодая женщина. – Взаимно, – едва уловимо улыбнулась в ответ я, отметив, что у моей собеседницы весьма крепкое рукопожатие, что характеризовало её как сильного человека (я знаю, о чем говорю, так как сама обладала внушительной силой в руках). – Таша уже успела оценить твой автомобиль. Вы теперь соседки по гаражу, – Кристофер перевел свой взгляд на ящик, который Джина притащила из кладовой. – Попросила бы меня, я бы принес. – Тебя пока дождешься… – женщина не продолжила, отвлекшись на содержимое ящика. Джина Остин не была красоткой и всё же её внешность не была лишена особенной привлекательности, которая зачастую заманивает мужчин в женские сети даже более результативно, чем смазливое личико или грудь седьмого размера. Кстати, грудь у Джины была, насколько можно было судить через её униформу повара, первого размера. Волосы тёмно-золотистые, глаза голубые с необычными желтыми крапинками на радужках, на носу с десяток мелких веснушек, левое ухо проколото в двух местах. Ростом она была заметно ниже меня, что примерно могло равняться метру шестидесяти семи – девяти. Если бы меня спросили, сколько бы я дала Джине лет, я без сомнений назвала бы точную цифру, которая подходила к её внешности так, как, возможно, не подходили мне мои двадцать три года. Тридцать лет – ни больше, ни меньше. До трех часов дня я вникала в суть своих обязанностей, в чем мне усердно помогали Кристофер с Джиной и лэптоп*, который, в течении следующего месяца, должен был стать моей личной картой жизни Ирмы Риордан – шестнадцатилетнего подростка с завышенным самомнением, чья жизнь была расписана едва ли не поминутно (*Персональный переносной компьютер). От меня требовалось лишь одно – чтобы я следила за точным исполнением жизненного графика своей подопечной: гольф, конный клуб, танцы, лепка глиной, большой теннис, фортепиано, дополнительные занятия по французскому – и всё это расписано на несколько недель вперед с учетом выходных и будничных занятий в частной школе. Я должна была посещать каждое мероприятие, судя по всему, для тотального контроля Ирмы. Как пояснил Кристофер, необходимость в столь сильном контроле над девочкой возникла из-за того, что мистер Риордан пару лет назад выбросил пятьдесят тысяч долларов на образование своей “принцессы”, разбросав купюры по конным и гольф-клубам, а спустя некоторое время выяснилось, что Ирма не посетила и половины из того, что было им оплачено. Всякий раз водитель привозил девчонку к месту проведения занятий, но Ирма, как оказалось, на занятиях не присутствовала, вместо этого отдавая предпочтение бесконтрольным прогулкам по Лондону или его окрестностям, после чего она с абсолютно спокойной душой возвращалась к уже ожидающей её в назначенное время машине и ехала домой. Пятьдесят тысяч долларов!.. У меня едва приступ не случился от услышанной суммы. Итак, с тех пор, как обман девчонки всплыл на поверхность, мистер Риордан меняет надзирателей Ирмы словно перчатки, так как долго дамочки на этом месте удержаться не в состоянии – подросток делает всё, чтобы избавиться от “назойливых мух”. – Но если она не хочет заниматься в конном клубе или лепкой, тогда зачем это всё? – с неподдельным непониманием посмотрела на Кристофера я. – Ради чего мистер Риордан заставляет её всё это делать? – Мистер Риордан не из тех непонимающих мужчин, которые заставляют детей заниматься дополнительными занятиями против их воли или в разрез с их интересами. Напротив, он весьма демократичен с Ирмой. По факту, он обеспечивает Ирму блестящим образованием, тем самым предоставляя ей одно из лучших мест в высшем обществе, но он не настаивал бы на дополнительных занятиях французским или на большом теннисе, если бы это было необходимо лишь для идеального образа в светском обществе. Чем лучше образована женщина в статусе выше среднего, тем больше её уважают, а не смотрят на нее как на безмозглую наследницу миллионов. Более того, Риордан не из тех, кто позволит девчонке потратить хотя бы одну неотконтроллированную тысячу долларов. Если бы Ирма в самом начале сказала, что не хочет заниматься дополнительными занятиями по плаванию или аэробике, мистер Риордан не оглядываясь уменьшил бы её нагрузку до минимума, оставив ей какой-нибудь конный спорт и фортепиано, но ведь Ирма решилась на ложь, которая обошлась ему в пятьдесят тысяч долларов. В итоге Ирма, из-за стыда перед её вскрывшейся ложью, полгода ходила красной, а мистер Риордан, в свою очередь, удвоил её нагрузку, сказав, что девчонка будет отрабатывать каждый выкинутый им доллар вплоть до её совершеннолетия. Поэтому Ирме Риордан ничего не остается, кроме как к восемнадцати годам стать развитой, разносторонней личностью с блестящим образованием за плечами. – Представляю, что её ждет, когда она поступит в университет, – едва заметно поморщила носом я. – Только не думай, что Риордан завышает планку. Риорданы не просто из крепкого теста – они из заколённой стали. Они привыкли бороться, зачастую соперничая друг с другом. Поэтому их не сломаешь дополнительным французским – только сильнее станут. – Звучит так, словно они вообще ничего не знают о настоящей борьбе, – заметила я. – Разве?.. Их жизнь заметно отличается от жизни простых смертных, но и у них бывали в жизни ситуации, от которых хотелось лезть на стену не только их семье, но и работающему на их семью персоналу, – многозначительно добавил Кристофер, отведя свой взгляд в сторону. Мне стало интересно, о каких именно ситуациях Крис говорит, но я ведь не была из тех, кто отличается обостренным любопытством по отношению к жизням посторонних людей, так что уже спустя мгновение я забыла о своем секундном любопытстве, как о мимолётной слабости. Глава 4. Внешне я была очень похожа на свою мать, хотя и не являлась её точной копией. Мы обе были достаточно высокими – мой рост равнялся метру семидесяти семи – у нас обеих были густые волосы цвета темного шоколада, мы обе отличались прямой осанкой и на щеках у нас во время улыбки проявлялись одинаковые ямочки. Самым весомым внешним отличием между нами были, пожалуй, глаза – у матери они были мягкого василькового цвета, в то время как мои зелёные глаза отдавали нефритовым оттенком. По факту, своей головокружительной внешностью я была обязана красоте обоих своих родителей. Вот только, сколько себя помню, моя внешность здорово усложняла мне жизнь. Ослепляющая людей красота, на самом деле может стать для её обладателя тяжкой ношей. Когда мужская часть твоего окружения хочет затащить тебя в постель, женской части остается только ненавидеть тебя постфактум. Это всё равно, что находится между двух огней – рано или поздно душа, заточенная в обжигаемом сосуде, рискует стать пеплом. Но, кажется, мне это не грозит. Когда тебе наплевать почти на всё – тебе почти ничего не угрожает. Я родилась и выросла в большой, и на редкость дружной семье. Моё детство прошло в непримечательном городке с населением в пятнадцать тысяч человек. До Лондона было рукой подать, благодаря чему я познакомилась с сердцем Великобритании еще в утробе матери – она пролежала в Лондонском роддоме на сохранении почти всю свою последнюю беременность. Улица, на краю которой стоял наш двухэтажный домишка, обшитый деревянной вагонкой сизого оттенка, была обрамлена роскошными ивами, ветви которых никогда не обрезались, отчего, сколько себя помню, они подметали своими длинными косами края неровных тротуаров. Особенно я любила эти ивы с наступлением осени – казалось, в их кронах можно было спрятать всю свою сезонную грусть. Отец был руководителем небольшой полиграфической фирмы, в то время как мама занималась домашним хозяйством, разделяя повседневные тяготы домохозяйства с прабабушкой (бабушкой отца). Прабабушка, которую мы всегда называли просто бабушкой Амелией, жила с нами столько, сколько я себя помню, и даже больше. Кажется, вокруг нее и была выстроена вся наша семья вместе с крышей самого дома. Родители, отличающиеся едва ли не эталонной любовью к своим детям, всё же любили друг друга куда больше, чем нас. В детстве мне казалось – исчезни все мы внезапно, папа с мамой, из-за своей чрезмерной сосредоточенности друг на друге, даже не заметят этого. Конечно же это было не так, но я не преувеличивала, когда, будучи маленькой пипеткой, рассказывала своим бабушкам о том, как сильно мои родители любят друг друга, буквально до “пожирания”. И, судя по участивым взглядам бабушек, это осознавала не только я… В нашей семье, помимо меня, были и другие дети, так что всё моё детство прошло в шумном детском обществе, и хотя я и была рождена последней, со временем я всё-таки смогла утратить статус самого младшего члена семьи. Мой брат Энтони был самым старшим ребенком – я появилась на свет спустя семь лет после него. Еще в детстве я заметила, как сильно он отличается внешне от остальных моих братьев и сестер. Все дети в нашей семье обладали разными оттенками зеленых глаз и только Энтони отличился темно-карими. “Мятными глазами” в нашей семье не обладала только голубоглазая мать и бабушка Амелия с глазами невероятного цвета топленой карамели. В то время как остальные дети были словно выращены на молоке и мёде, Энтони была присуща едва уловимая худоба, которая с возрастом переросла в худощавость. Все дети в семье обладали словно нарисованными курносыми носами, в то время как Энтони, с веселой гордостью, носил свой необыкновенный нос картошкой. Но самым главным отличием Энтони была даже не бледность его кожи и не наличие веснушек на щеках, а цвет его волос. Энтони был рыжим мальчишкой, что с самого детства выделяло его среди нас, обладателей густых волос цвета темного шоколада. Бабушка Пандора – мать моей матери – всякий раз приезжая к нам погостить, глядя на Энтони никогда не забывала громко всплеснуть в ладони, чтобы с какой-то странной эмоцией, которую я позже определила как ностальгию, сказать нам о том, как сильно Энтони похож на её деда. Пандора говорила, что Энтони является едва ли не точным отражением своего предка, отчего я с раннего детства жалела о том, что у бабушки не сохранилось ни единой фотографии моего прапрадеда – мне хотелось посмотреть, как будет выглядеть Энтони, когда превратится в древнего старика. На это бабушка всегда отвечала мне, что Энтони станет настоящим “красавцем”. Что ж, в этом она оказалась права, но лишь с иронической точки зрения. В детский сад мы не ходили, нам более чем хватало общения с соседскими детьми и детьми внутри семьи – иногда я даже испытывала его переизбыток. Так как Энтони был самым старшим ребенком, а я самой младшей, наши интересы редко пересекались – мы предпочитали проводить большинство своего свободного времени в кругу ровесников. И всё же, не смотря на это, у меня осталось очень много детских воспоминаний о шалостях Энтони. Естественно мы все шалили, но так, как делал это Энтони, не мог ни один из нас. Самая первая шалость, связанная в моих воспоминаниях с Энтони, так сильно врезалась в мою память, что я до сих пор улыбаюсь, вспоминая тот весенний день. Весна в том году была на редкость сырой и казалось, будто не мы искали грязь, а она сама находила нас. Сразу за нашим домом раскинулся редкий березняк, плавно переходящий в поле. Энтони с Джереми обожали в нём играть, в основном строя из себя индейцев, но в такую слякоть, которая развелась в том году, родители запрещали им туда ходить, пока первые лучи солнца не припекут грязевую жижу в небольшом рву, отделяющем наш задний двор от желанного для мальчишек березняка. Мне шел второй год от роду, когда Энтони решил не дожидаться момента, когда трясина во рву застынет. До сих пор помню, как сильно я плакала, увидев идущее на меня чудовище, и как сильно смеялась, поняв, что это Энтони возвращается из березняка. Он был покрыт густым слоем грязи с головы до пят – его глаза едва разлеплялись от тяжести мокрой земли, а когда он приблизился ко мне и до ушей улыбнулся своей неописуемо широкой улыбкой, я, кажется, не могла успокоить свой смех вплоть до ужина. Правда в итоге Энтони не было так смешно, как мне. Родители посадили его под домашний арест на целую неделю, а для Энтони это было страшнее перловой каши, которую он терпеть не мог. Зато всю последующую неделю он был стерильно чист, словно стеклышко льда в не до конца оттаевшем роднике. Это воспоминание является самым первым моим воспоминанием о проделках Энтони, но точно не самым ярким. На фоне самой яркой его проделки все остальные его шалости меркнут, словно щебенка на фоне алмаза. Я говорю о таких проделках, как съеденный Энтони живой кузнечик (он ведь бесстрашный индеец!), обрезанные любимые мамины клумбы (хотел порадовать маму свежими цветами на столе), проглоченная и, впоследствии, найденная им в унитазе круглая батарейка (и о чем он только думал?!), проколотое дыроколом ухо соседского пса (он так и не успел просунуть в его ухо бабушкину золотую серьгу – дядя Генри оттащил его за ухо от бедного пса). Энтони взрослел и его проделки масштабировались – поцарапанная отцовская машина (взял без спроса, чтобы похвастаться перед другом), украденные сто фунтов из пенсии прабабушки (не хватало на покупку нового плеера), выкрашенные в ярко-синий цвет волосы (на спор с друзьями-одноклассниками, которым тоже не хватило ума, но зато хватило мужества, чтобы перекраситься в кислотные оттенки, правда, пять из семи среди них были девушками), забросанный яйцами автомобиль директора школы (Энтони и его напарника буквально схватили за руки – оказалось, что они подобным образом выражали свой протест переформирования школьной футбольной команды). Из-за Энтони родители не успевали покидать кабинета директора школы, как им снова необходимо было туда возвращаться. В выпускном классе Энтони даже поставили на учёт за разбитое окно в классе химии (по словам самого Энтони, он слишком сильно увлекся защитой одноклассника-гея, который решил стащить у другого одноклассника декоративную ручку, так как был в него влюблен), но даже это не переплюнуло самой “мощной” проделки Энтони. Это произошло когда мне было восемь лет. Всегда шумный и гиперактивный пятнадцатилетний Энтони внезапно исчез из вида, но, почему-то, заметила это только я. На улице только что прошел легкий летний дождик, загнавший всех детей домой. Уже около получаса мы, в компании мамы и бабушки Амелии, словно завороженные смотрели документальную передачу по BBS, рассказывающую о жизни доисторических рептилий, название которой я уже не вспомню. Я обожала подобные передачи настолько, что оторвать от их просмотра меня могли только две вещи: другой ребенок или необузданное желание поесть. Однако на сей раз меня оторвало кое-что другое – рыжая макушка головы, быстро промелькнувшая в окне гостинной. Если бы Энтони просто прошел мимо окна, я бы не повела и глазом, но он явно таился. Хитро ухмыльнувшись, как охотник улыбается при виде обнаруженной им цели, я тихо поднялась с пола и аккуратно ретировалась из гостинной, не вызвав у взрослых никаких вопросов, пока остальные дети были слишком заняты поглощением домашнего попкорна, чтобы обращать на меня своё внимание. На цыпочках добежав до входной двери, я дернула ручку, и мои глаза сразу же округлились – дверь была заперта снаружи на ключ. Это было удивительно, так как двери нашего дома летом были открыты с раннего утра и до поздней ночи – дети то и дело бегали туда-сюда, отчего запираться взрослым не имело никакого смысла. Однако факт оставался фактом – мы были заперты. Подумав и покусав нижнюю губу пару секунд, я поняла, что это проделка Энтони – мама с бабушкой Амелией находились внутри дома и не могли запереть дом снаружи, а до возвращения отца с работы было еще около получаса. Почувствовав себя частью загадочной игры, я скользнула в кладовую. Забравшись на стиральную машину, отработавшую сегодня очередной сложный день – ей пришлось справляться с пятнами варенья на одежде Джереми и Пени – я открыла защелку на окне, после чего подняла его нижнюю половину вверх. Окно было маленьким, так что через открывшееся мне пространство мог протиснуться только ребенок. Высунувшись в него, я планировала аккуратно вылезти наружу, но, в итоге, уже в ближайшие пять секунд потерпела красочное фиаско. Приземлившись на влажную траву пятой точкой, я даже не запереживала о внезапно возникшей резкой боли в щиколотке. Вскочив на ноги, я быстро осмотрела свои розовые шорты. Как я и опасалась, влажная трава оставила на них несколько слишком заметных разводов, от которых мама точно не будет в восторге. Тяжело выдохнув, я отряхнула с локтей влагу и на цыпочках побежала за дом. Пробежав мимо отцовского самодельного турника, на который он регулярно загонял своих сыновей и даже собственного брата, я сделала шаг потише, словно боясь спугнуть свою добычу. Всё еще на цыпочках я дошла до края дома, после чего буквально прилипла к стене боком и аккуратно заглянула за угол.