– Вы его не знаете, – произнесла она, помолчав. Ее ответ растворился в журчании воды. Старик остановил патефон и подошел к раковине. – Я не расслышал. Что ты сказала, девочка? Офелия закрыла кран. У нее были слабый, глуховатый голос и плохая дикция, поэтому ей часто приходилось повторять свои слова. – Вы его не знаете. – Ты забыла, с кем говоришь! – ухмыльнулся крестный, скрестив руки на груди. – Я, конечно, не вылезаю из архивов и не слишком общителен, зато наше генеалогическое древо изучил лучше всех вас. Нет ни одного твоего близкого или дальнего родственника, от долины до Великих Озер, которого я бы не знал. – И все-таки вы с ним незнакомы, – упрямо повторила Офелия. Глядя прямо перед собой невидящими глазами, она машинально терла губкой тарелку. Прикосновения к этой посуде позволяли девушке читать ее историю, мысленно двигаясь от настоящего к прошлому. Она в мельчайших подробностях описала бы все, что ее крестный когда-либо ел с этих тарелок. Офелия была добросовестным специалистом и в обычное время никогда не читала чужие предметы без перчаток, но сейчас не испытывала смущения. Крестный научил ее чтению именно здесь, в этой самой комнате. И теперь ей была досконально знакома каждая вещь в его кухне. – Этот человек не член нашей Семьи, – сказала она наконец. – Он живет на Полюсе. Наступила мертвая тишина, нарушаемая только урчанием воды, уходившей в трубу. Офелия вытерла мокрые руки о платье и взглянула на крестного поверх своих прямоугольных очков. Старик внезапно как-то съежился, словно в один миг постарел еще больше. Даже его усы и те повисли уныло, как траурные флаги. – Это еще что за фокусы? – спросил он сиплым, почти беззвучным голосом. – Больше я ничего не знаю, – тихо сказала Офелия. – Правда, мама говорит, что это хорошая партия. Но мне неизвестно ни как его зовут, ни как он выглядит. Старик подошел к кровати, достал из-под подушки табакерку, заложил по щепоти табака в каждую ноздрю и чихнул в платок. Это был его способ собраться с мыслями. – Тут, верно, какая-то ошибка… – Мне хотелось бы в это верить, крестный, но, судя по всему, никакой ошибки нет. И Офелия уронила в раковину тарелку, которая тут же раскололась пополам. Она протянула обе части старику, он сложил их вместе. Половинки мгновенно срослись, и старик поставил тарелку на сушилку. Крестный Офелии был выдающимся реаниматором. Он обладал способностью чинить вещи одним прикосновением. Самые строптивые, раздражительные предметы становились в его руках кроткими, как голуби. – Нет, это, конечно, ошибка, – повторил он. – Уж на что я знаток архивов, но мне никогда не встречались упоминания о таких противоестественных браках. Чем меньше жители Анимы будут сталкиваться с этими чужаками, тем лучше. И точка. – Да, но свадьба все-таки состоится, – прошептала Офелия, снова принимаясь за посуду. – Господи, какая муха вас укусила – твою мать и тебя?! – Было видно, что старик сердится, но в голосе его звучал страх. – Из всех наших ковчегов у Полюса самая скверная репутация. Они там наделены такими способностями, от которых с ума сойти можно! И вдобавок у них даже нет единой Семьи. Отдельные кланы насмерть грызутся между собой, как собаки! Да знаешь ли ты, что о них рассказывают? Офелия разбила еще одну тарелку. Старик, обуянный гневом, даже не замечал, как его слова действуют на крестницу. Впрочем, заметить было мудрено: отрешенное лицо Офелии, как обычно, не выдавало ее чувств. – Я не знаю, что о них говорят, и меня это не интересует, – сдержанно сказала она. – Мне нужно другое – серьезная документация. И доступ к архивам. Старик реанимировал вторую тарелку и поставил ее на сушилку. В комнате сердито закряхтели потолочные балки: дурное настроение хозяина передавалось зданию. – Я тебя просто не узнаю! Когда тебе сватали кузенов, ты привередничала вовсю. А теперь, когда тебе предложили какого-то варвара, ты покорно согласилась! Офелия, с губкой в одной руке и с чашкой в другой, вся сжалась и закрыла глаза. Под опущенными веками было темно. Она заглянула в свое сердце… Чтобы «покорно согласиться», нужно принять ситуацию, а чтобы принять ситуацию, нужно хоть что-нибудь знать. Тогда как у нее впереди полная неизвестность. Еще несколько часов назад она даже не подозревала, что станет невестой. А теперь ей казалось, будто она больше не принадлежит себе, будто она на краю пропасти. Оглушенная, растерянная, сбитая с толку, она походила сейчас на пациента, которому объявили о том, что он смертельно болен. Но «покорно согласиться»… Да разве это возможно?! – Нет, я решительно не понимаю, что за кашу вы там заварили! – продолжал старый архивариус. – Во-первых, чем он займется тут, у нас, этот чужак? В чем его интерес? Ты уж не обессудь, девочка, но на нашем генеалогическом древе твой листок – не самый завидный. Я хочу сказать, что музей, которым ты заведуешь, – отнюдь не золотая жила! Офелия уронила чашку. Не нарочно и даже не от волнения – неловкость была свойственна ей с рождения. Вещи постоянно валились у нее из рук. Крестный давно к такому привык и спокойно восстанавливал все, что она ломала. – Мне кажется, вы не совсем поняли, – угрюмо произнесла Офелия. – Этот человек вовсе не собирается жить на Аниме. Я должна уехать с ним на Полюс. Теперь старик сам выронил тарелки, которые пристраивал на сушилке, и выругался на своем древнем диалекте. Из окна в каморку лился яркий свет, словно поток чистой воды. Солнечные зайчики плясали на спинке кровати, на пробке графина, на корпусе патефона. Офелия не понимала, с чего это солнце так резвится: оно было фальшивой нотой в их разговоре. В его сиянии снегa Полюса казались такими далекими и нереальными, что ей самой в них не верилось. Офелия сняла очки, протерла их и снова машинально нацепила на нос, словно в надежде яснее увидеть свое туманное будущее. Стекла, ставшие было прозрачными, тотчас вернули себе унылый серый цвет. Эти старенькие очочки всегда подстраивались под хозяйское настроение. – Я вижу, мама забыла вам сказать самое важное. Меня обручили с этим человеком Настоятельницы. И сейчас только они знают все условия брачного контракта. – Настоятельницы?! – пролепетал старик. Его морщинистое лицо исказилось от ужаса. Он наконец осознал, в какую ловушку попала Офелия. – Дипломатический брак… Если уж в этом замешаны Настоятельницы, тут никто не поможет… – прошептал он и горестно выдохнул: – Несчастная!.. Он снова напихал в нос табак и чихнул так сильно, что ему пришлось поправить съехавшую вставную челюсть. – Но почему?! – вопросил он, взъерошивая свои поникшие усы. – Почему ты? И почему туда? Офелия ополоснула руки под краном, надела и застегнула перчатки. Она разбила уже много посуды – пожалуй, на сегодня хватит. – Кажется, семья этого человека обратилась напрямую к Настоятельницам. Я не знаю, по каким причинам выбрали меня. – А твоя мать? – Она в восторге, – горько отозвалась Офелия. – Эта партия превзошла все ее ожидания. Девушка крепко сжала губы, но тут же продолжила: – Отвергнуть жениха не в моей власти. Я поеду за ним. Так мне велят долг и честь. Но этим все и ограничится, – решительно заключила она. – Наш брак будет чисто номинальным. Старик печально взглянул на Офелию: – Нет, девочка, об этом и не помышляй. Посмотри на себя… Ты ростом не выше стула, а весишь не больше моей подушки… Так вот, как бы ты ни относилась к своему мужу, советую тебе никогда не противиться его воле. А не то он тебя просто сломает. Офелия повертела ручку патефона, чтобы завести его, и неловко поставила иглу на край пластинки. Комнату снова огласили бодрые звуки «Хабанеры». Офелия стояла, заложив руки за спину, и отрешенно смотрела на патефон. Вот такой был у нее характер. В ситуациях, когда любая другая девушка плакала бы, жаловалась, кричала и умоляла, она хранила гордое молчание. Ее кузены и кузины в один голос уверяли, что она попросту туповата. – Послушай, – пробормотал старик, почесывая плохо выбритый подбородок, – а может, не стоит драматизировать? Может, я и перегнул палку, когда говорил тебе о жителях Полюса… Кто знает, вдруг этот парень тебе понравится. Офелия внимательно вгляделась в крестного. В ярком солнечном свете его черты как будто заострились, а морщины стали глубже. У нее сжалось сердце. Девушка вдруг поняла, что человек, которого она всегда считала крепким, как скала, и неподвластным течению времени, на самом деле дряхлый старик. А она сейчас поневоле состарила его еще больше. Офелия заставила себя улыбнуться: – Что мне нужно, так это достоверная информация. В глазах архивариуса снова затеплились золотые искорки. – Надевай пальто, девочка, и пошли! Раскол Старик спускался по узкой лестнице, слабо освещенной тусклыми лампочками. Офелия, сунув руки в карманы пальто и до самого носа укутавшись в шарф, следовала за ним. С каждой ступенькой становилось всё холоднее. Девушке чудилось, будто она входит в черную ледяную воду. Она вздрогнула, когда ворчливый голос крестного гулким эхом отозвался от каменных стен: – Полюс… это же на другом конце света! Старик резко остановился, обернулся к Офелии: – Ты ведь умеешь летать сквозь зеркала… Может, тебе удастся иногда навещать нас, хоть ненадолго? – Нет, крестный, на такое я не способна. Сквозь зеркала можно летать только на маленькие расстояния. А преодолеть пустоту между двумя ковчегами… Нет, об этом и думать нечего. Старик снова выругался на древнем диалекте и продолжил спуск. А Офелия почувствовала себя виноватой в том, что обманула его надежды. – Я постараюсь навещать вас почаще, – жалобно сказала она. – И когда же ты отбываешь? – В декабре – кажется, так распорядились Настоятельницы. Крестный опять выругался, и Офелия подумала: «Слава богу, что я не понимаю этот язык!»