Однако все шло не по плану. Ему уже дважды звонили «сверху». На него не пытались надавить, никаких указаний о том, чтобы он немедленно закрыл дело или отпустил преступницу, не поступало. Но вопросы типа: «Есть ли связь между фактами?», «Был ли ордер?», «На каких основаниях производился обыск?» – можно было счесть давлением. Энтузиазм Чхве постепенно угасал. Он должен был раскланиваться перед молодыми офицерами, новоиспеченными выпускниками полицейской академии, а ведь сам он не просиживал в участке – постоянно рисковал жизнью. «С другой стороны, что звание лейтенанта принципиально изменит?» – думал он. Дело Ынчжу выглядело тупиковым. Проблемы начались, уже когда они арестовали подозреваемую без единого мотива. Именно Чхве настоял на аресте. Лучше всего было бы получить чистосердечное признание, а не давить на подозреваемого, тем более без судебного ордера. Чхве сосредоточенно просматривал материалы дела. В этот момент зашла коллега и сказала: «К вам пришли». Чхве поднял голову и увидел пожилого мужчину в инвалидном кресле, медленно въезжающего в кабинет отдела по расследованию убийств. – Вы по какому вопросу? – Здравствуйте. Я здесь, потому что слышал, что у вас моя невестка. Только тогда Чхве заметил Хосона, который толкал коляску отца. Он выглядел подавленно и смущенно, будто ребенок, сжимающий мамину руку на пороге учительской. – Если вы пришли по делу Ли Ынчжу, то вам лучше вернуться домой и немного подождать, мы вам… – Уважаемый господин следователь, я пришел сюда не за тем, чтобы ждать. Присядьте, я вам все расскажу. – Извините, я сейчас занят, поэтому… – А вы выслушайте! Старик говорил громко и эмоционально. Его лицо было испещрено морщинами, кожа покрыта пигментными пятнами, но во взгляде – ни намека на близкий конец. Он передал Чхве шелковый сверток, который до этого лежал у него на коленях. Следователь посмотрел на старика с недоумением. – Сверху лежит сертификат, подтверждающий мое участие в качестве делегата в Объединенном самостоятельном гражданском собрании Кореи 1978 года, – сказал старик. Следователь не мог вспомнить, где он слышал название этого органа управления, но, повинуясь воле пожилого человека, молча стал рассматривать документ в рамке. Старик продолжал: – Под ним документ, в котором говорится, что я был главным представителем от молодежи. Мне его в полиции вручили. А дальше благодарность, которую я получил от «Движения за новую деревню». Тогда его руководителем был Чон Кёнхван, брат тогдашнего президента Чон Духвана. Великий человек! Военный, политик, журналист. Он участвовал в формировании гражданских общественных объединений! Было дело, я с ним даже выпивал. Чхве смотрел на документы, которые показывал ему пожилой мужчина, на его заслуги и подвиги. Сами грамоты и благодарности, похоже, хранились где-то на шкафу. На это указывала пыль по краям, видимо, рамки достали в спешке и не успели толком протереть. – Я вам это показываю, чтобы убедить, что правильно воспитывал своих детей. Мой сын и мухи не обидит, и жена у него такая. Она последние годы ухаживает за мной. Где моя невестка и где убить человека? Когда я думаю, чья же это была идея, то сразу в голову приходит ваш начальник. Вы не подумайте, я хоть и парализован, но уши все слухи слышат. О нем ничего путного не говорят. Лентяй он, ходит по району и только зарплату зря получает. Стыдно быть таким полицейским, стыдно! Старик говорил без остановки, казалось, что он не замолчит никогда. Монолог продолжался бы часами, но он устал и попросил сына принести стакан воды. Следователь Чхве сочувствовал Хосону и решил обратиться к нему, пока старик пил: – Сейчас мы ведем расследование, это наша работа, поэтому возвращайтесь домой и ждите. Мы не арестовываем невиновных. Старик допил и продолжил командным голосом: – Я звонил домой погибшему Кану. Номер попросил у начальника полиции. Несмотря ни на что, сын Кана был добр ко мне – люди, повидавшие жизнь, как я, чувствуют сразу по голосу. Я рассказал ему, что мою невестку арестовали по делу об убийстве его отца, и он спросил, зачем ей это. Даже домочадцы Кана думают, что версия с убийством – нелепость. Сын погибшего рассказал, что у отца были слабые ноги. В прошлом месяце он упал, ему пришлось даже обратиться в больницу с растяжением связок. Разумеется, в полиции вся эта информация уже имеется, я прав? – Я понимаю, о чем вы говорите, но расследование преступления – дело не такое простое. – Простое или нет, голова на плечах должна быть, логика! Старик повысил голос. История его жизни в документах, которые он принес с собой, телефонный разговор с семьей покойного – ничто из этого не добавило ясности, но Чхве был впечатлен. В старике чувствовались сила, напористость и необычная прозорливость, подпитываемые непоколебимой самоуверенностью. Его словам невозможно было не поверить. Кроме того, старик смотрел в самую суть. Мотивы убийства выходили за рамки здравого смысла, земля на ботинках не была неопровержимой уликой, как и показания свидетеля, которые этот уважаемый человек отрицал. – Какая ширина ручья? – Не знаю. Метров пятьдесят. – Неужели посреди ночи там можно было что-то рассмотреть с такого расстояния? – Кан Инхак стоял в освещенном месте, так что вполне возможно. – Разве лицо получится рассмотреть с такого расстояния? Что-то видно, кроме силуэта? – Но нам точно описали действия и внешний вид подозреваемой. Однако ордер не выдали в силу недостаточности оснований. Свекор Ынчжу потребовал, чтобы следователь Чхве еще раз встретился с пожилой соседкой Ынчжу и свидетелем. Показания очевидца не изменились. А вот соседка, как и ожидалось, на этот раз уже не могла точно сказать, вернулась подозреваемая в двенадцать ночи или в час. Чхве и так утратил уверенность, а отсутствие доказательств только усугубляло положение. Кроме того, недавно произошло странное убийство жены врача. Расследовать это громкое дело бросили всех местных полицейских, убийством Кан Инхака заниматься никто не хотел, тем более никто не понимал, было ли это вообще убийством. «Вот всегда так… – подумал следователь. – В каждом деле всегда есть что-то необычное и странное, то, что мы не можем объяснить логически. Недостаточно зацепок, не хватает времени и людей. Раскрыть дело – значит понять мотив преступления, который не противоречит фактам и здравому смыслу». Ли Ынчжу освободили и отправили домой, а следователь Чхве принес искренние извинения. «В самом деле, кто еще в современном мире живет с парализованным свекром?» – на мгновение он почувствовал угрызение совести за то, что он заподозрил добропорядочную женщину в убийстве человека, которого она никогда даже не видела. Уходя, Ынчжу даже не взглянула на следователя, ее муж поступил так же. Они сели в их белую «Хёндэ Сонату», припаркованную во дворе полицейского участка, и уехали. * * * Вернувшись домой, Ынчжу приняла душ и сразу отправилась спать. В последнее время муж ночевал в кабинете, так что она могла побыть одна. Свекор лежал у себя в комнате и сегодня не звал ее. Дети уснули за книжками. Возможно, муж предупредил их: ложиться спать и не ждать их возвращения. С наступлением ночи дом погрузился в тишину. Все члены семьи уснули. Все, кроме Ынчжу, которая продолжала ворочаться. Она и подумать не могла, что когда-нибудь станет подозреваемой. Ынчжу не убила бы того мужчину, если бы хоть на секунду задумалась о возможном свидетеле. Она убила его с полной уверенностью, что никто об этом никогда не узнает. «Кто же меня увидел?» Глава 2 Поправимое и непоправимое Шесть часов утра. Ынчжу проснулась и стала по привычке готовить завтрак. Услышав громыхание посуды на кухне, ее муж спустился вниз и сказал, чтобы она сегодня поспала подольше – он сам займется отцом. Но Ынчжу отказалась. Она уже встала, да и лучше просто стряпать что-нибудь на кухне, чем лежать и думать о свидетеле. Всего за несколько дней дом стал для нее чужим, все вокруг казалось таким далеким, будто оторванным от реальности. Не понимая, что именно она чувствует, Ынчжу накормила детей завтраком, услышала от них, что они ее любят, и прошептала в ответ: «И я вас», затем убрала со стола. Хосон хотел было что-то сказать ей, но передумал и вернулся в кабинет. Ынчжу приготовила кашу и отнесла ее свекру. Тот пожаловался на больную спину. – Давайте помассирую спину? – Не надо. Ожидая, пока свекор все медленно доест, Ынчжу включила новости. Курс валют, объем экспорта, котировки акций, убийство жены врача… Она молча уставилась в телевизор. Как только свекор доел кашу, она вытерла ему рот, уложила в постель и вышла из комнаты. В доме было тихо, словно его окружала толща воды. Ынчжу пила кофе и размышляла, кто может быть тем самым таинственным свидетелем. Он откуда-то все видел – Ынчжу понимала, что ходит по краю. Вдруг ее охватили тревога и беспокойство. Она прекрасно понимала, что тревоги и страх и дальше будут преследовать ее, и это ее угнетало. Еще несколько дней назад она была образцовой домохозяйкой, что же пошло не так? Ынчжу поставила кружку с недопитым кофе в раковину и быстро вышла из дома. Во дворе она столкнулась с пожилой соседкой. Увидев Ынчжу, та выпучила глаза, остановилась, но потом все же подошла к ней и сочувствующе спросила: – Ну как ты, держишься, голубушка? – Голубушка? Стараясь скрыть острую неприязнь, она посмотрела на соседку. Очевидно, та имела в виду слухи про ее визит в полицейский участок, которые расползлись по округе. Ынчжу с радостью прогнала бы эту нахалку из дома, но она сразу поняла, к чему это приведет. Квартирантка подумает, что совесть Ынчжу нечиста, и по всему району опять пойдут сплетни. Да и не стоила соседка таких нервов после всего пережитого. Дело еще не закрыли. Следователи могли вернуться в любой момент. – Спасибо, все нормально, – сказала Ынчжу и вышла со двора. Соседка, которая заметно нервничала во время разговора, с облегчением вздохнула. Конечно, новость о том, что невестка хозяина дома связана со смертью мужчины у ручья, потрясла всех местных жителей и дала повод для пересудов. Никто не мог поверить, что Ынчжу совершила убийство. Да что там совершила, даже имела малейшее отношение к нему. Соседке действительно было жаль Ынчжу. Она попыталась вспомнить детали той ночи. Кажется, Ынчжу вернулась домой в начале первого. Женщине стало казаться, что следователи специально задали ей вопрос с подвохом. Ее стали одолевать угрызения совести. Но вскоре все ее мысли снова заняли карточные долги, и она вернулась в свою комнату. Выйдя за ворота, Ынчжу, как обычно, поднялась на холм, чтобы сделать зарядку. Стояла ясная летняя погода, цикады трещали особенно громко. Она стала вспоминать, как двадцать лет назад они с Хосоном впервые оказались вместе в этом районе. Тогда он считался элитным. Многие дома были спроектированы с учетом коэффициента полезной площади, так, чтобы под одной крышей могли жить три-четыре поколения. В те времена было модно отделывать фасады красным кирпичом, кто-то даже строил дом с просторным двором и садом. Для Ынчжу, которая со школы жила в двадцатиэтажке, дом с большим двором казался несбыточной мечтой. Он символизировал беззаботность и спокойствие, тепло и достоинство, а еще светлое будущее с ее милым Хосоном, который был старше ее на четыре года. Они шли по тихим улочкам этого района, мимо домов с просторными дворами, мимо изгородей из плетистых роз. Он нежно держал ее за руку, будто вел ее в новый мир, о котором она совсем ничего не знала. В тот момент Ынчжу была готова пойти за любимым хоть на край света. Она верила, что там, за воротами дома, ее ждет двор и сад с высокими деревьями. Дом Хосона располагался в глубине района. Там дворы и сады были большой редкостью, вокруг теснились домики из красного кирпича, которые в основном сдавались в аренду квартирантам. В тот день Хосон повел ее к дому по самой длинной дороге. Гораздо быстрее было проехать одну остановку на автобусе, спуститься к ручью, а там и до дома недолго. Ынчжу иногда спрашивала себя, почему Хосон повел ее по длинному пути. Может, хотел показать ей розы. А может, не хотел показывать все эти фабрики возле ручья. В любом случае в доме, возле которого тогда остановился Хосон со словами «Вот мы и пришли», не было ни сада, ни изгороди из роз. За широко распахнутыми воротами – они всегда были открыты, потому что там, насколько Ынчжу помнила, жили десять семей – она увидела дом с пристройкой и залитый цементом унылый двор. Хосон виновато улыбнулся, будто извиняясь за обманутые ожидания. Но тогда она была настолько поражена размером дома, что у нее не было времени расстраиваться из-за несбывшейся мечты. Ее свекор рассказывал, что, когда в семидесятые начался спрос на школьную форму, производством которой он занимался, он купил землю рядом с фабрикой и построил там дом. Он считал, что настоящий мужчина должен построить свой дом до сорока лет, и сделал все возможное, чтобы успеть это осуществить. Снаружи свекор отделал дом гранитной плиткой, которая была популярна в семидесятых, а на окна установил железные решетки, чтобы не залезли воры. Для сада он выбрал самые дорогие саженцы. Хосон иногда вспоминал тот день, когда семья переехала в этот район. Они подъехали к дому на личной машине с водителем. Все местные – от взрослых до сопливой детворы – сбежались посмотреть на них. Свекор любил детей, потому что все они носили школьную форму. Каждый раз, встречая на улице ребенка, он наставлял его: «Подрастай скорее и иди в школу». Кроме того, свекор любил политику. Он был твердо убежден, что, если заручиться поддержкой должностного лица, можно без проблем получить разрешение на строительство фабрики, покупку земли и даже личного автомобиля. Безопаснее всего можно получить лицензию, заплатив нужным людям, а не дожидаться ее в установленном порядке – так он полагал. Благодаря интересу к политике свекор в 1978 году баллотировался в Объединенное самостоятельное гражданское собрание. Вообще-то он мечтал попасть в парламент, но все обстоятельства были против него, поэтому он пошел на компромисс сам с собой и согласился на должность выборщика. Ему повезло, поскольку это место предназначалось директору местной школы, но тот погиб в автокатастрофе. Свекор вложил много денег, чтобы получить возможность участвовать в выборах. Несмотря на попытки жены его разубедить, он продолжал твердо верить, что в Республике Корея невозможно вести дела, не имея никаких связей с представителями власти. В конечном итоге свекор стал выборщиком и участвовал в церемонии инаугурации 1978 года, которая проходила на центральном стадионе в Сеуле. Тогда он волновался сильнее, чем сам президент Пак Чонхи, который победил на выборах. Дома устроили застолье, а всем работникам фабрики он выдал премию. По этому случаю они всей семьей даже пошли в ателье, чтобы сделать фотографию, которая до сих пор висит в комнате на втором этаже. То время было вершиной славы свекра Ынчжу. Через год после выборов Пак Чонхи застрелили, что стало большим потрясением для отца Хосона. Смерть президента спутала ему все карты. Он и подумать не мог, чтобы кто-то, кроме Пак Чонхи, мог занять пост президента. Свекор Ынчжу наблюдал, как в США Форд сменял Никсона, Картер – Форда, подобная система казалась ему странной и неэффективной. В его представлении стране было достаточно одного президента, как и одного завода по производству школьной формы. Но это потрясение было не единственным. Свекор, который был убежден, что в стране может быть только один такой завод, узнал об отмене единой школьной формы. Используя свое научное и рациональное мышление, он тщательно изучил демографическую ситуацию в стране и пришел к выводу, что между серединой шестидесятых и началом семидесятых родилось рекордное число детей. Все они пойдут в школу, так что его бизнес будет приносить прибыль, даже если он не будет расширяться. Но эта мечта разбилась о суровую действительность. Именно тогда свекор перенес первый инсульт. Выздоровление шло медленно, он перестал призывать ребятню скорее подрастать и идти в школу. Он смотрел на мир крайне скептично и с большим недоверием. «Я не могу быть уверенным, что завтра утром солнце взойдет на востоке», – часто говорил он.