— Так значит, твоя мать ее нашла? — Нет. Но ее ковен обнаружил свидетельства. Слухи. И он отправился за ней, чтобы все разузнать. — Они влюбились друг в друга? Орфей сомневался, что отец знал значение этого слова. Не говоря уж о том, чтобы испытать любовь. — Не знаю. Они переспали. В результате появился я. Но он не связал себя с ней, если ты об этом. — Потому что она была ведьмой? — В основном. Ведьмы непопулярны в человеческом мире, но еще меньше — в Арголее. — И что произошло? — Она растила меня в ковене до пяти лет. Потом умерла. Другие ведьмы были не в восторге от того, что на них свалилась забота о потомке аргонавтов, и отослали меня к отцу. Но поскольку у меня не оказалось отметок аргонавта… В его горле возник комок. Тот же проклятый комок, который появлялся всегда, когда Орфей думал об отношениях с отцом. Вот только… Сложно назвать это отношениями. Они были чужаками. Двумя людьми, которые из какого-то извращенного чувства долга жили под одной крышей и при этом едва разговаривали друг с другом. До самой смерти отца. — Наверное, тяжело пришлось. Да, тяжело. Орфей чуть не рассмеялся. Он был нежеланным сыном своего отца. Грифону предстояло стать продолжателем рода. Орфею же рано пришлось узнать, что значит быть отверженным. И это его спасло. — А твоя демоническая часть? — спросила Скайла. Он вновь пожал плечами. — Я с этим родился. Думаю, моя мать отчасти была демоницей. Я не знаю, поскольку почти ее не помню. За исключением лица. Гладкая кожа, шоколадные глаза, шелковистые каштановые волосы, с которыми он любил играть. Даже сейчас, если попытаться, он мог представить себе образ матери. Орфей забыл ее голос и проведенное с ней время, но помнил ее лицо. Скайла поджала ноги, повернулась к арголейцу и опустила голову на камень. — Демоны-полукровки — редкость, но они существуют и известны уже какое-то время. Правда, большинство из тех, кого мы встречали, — результат сношения человеческих женщин и самца-архидемона. Обычные демоны не способны к соитию. Да, Орфей тоже это слышал. И по-прежнему не мог объяснить, как и почему стал полудемоном. Он полагал, что его прокляли, что было вполне возможно. — Твой отец знал? — спросила Скайла. — О твоем демоне? Орфей уставился вдаль. — Нет. После реакции, вызванной моими медейскими способностями, я научился держать это в секрете. Даже Грифон не знает. — И как во все это вписывается Грифон? Он тоже потомок Медеи? Орфей вытянул ноги и скрестил руки на груди. — Нет. Его мать была арголейкой. Наш отец женился на ней спустя какое-то время после того, как я покинул дом. Грифон намного младше меня. — Избранный сын, и все же ты его любишь. Он нахмурился. — Ты придумываешь то, чего нет. Уверена, что ты не ведьма? Сирена улыбнулась. — Я слышу правду, которую ты так тщательно пытаешься скрыть. Никто не отправится в преисподнюю за нелюбимым братом. Почему ты не рассказывал ему о демоне? У Орфея сжалось сердце. Сирена ошибается. Его привела сюда не любовь, а чувство вины. Сильное чувство. За свою попытку поиграть в героя. За ранение Грифона в замке колдуна. За то, что никогда не говорил единственному близкому родственнику, как сожалеет, что был таким дерьмовым братом. Вина превратилась в пустоту и вновь распахнула дыру внутри Орфея. Затем возник гнев — единственное, чем Орфей мог заполнить эту бездну. — Потому что он аргонавт, а для демона, ведьмака-демона, это означает враг. И если ты еще не поняла, сирена, проклятый геройский ген Грифона мешает моим интересам. Взгляни вокруг. Мы не оказались бы здесь, если бы Грифон не попытался спасти мою проклятую душу, которой у меня даже нет. Раздражение сложившейся ситуацией бурлило внутри, грозя прорваться. Его идиот-братец никогда не прислушивался к правде, даже если сталкивался с ней вплотную. Потому что Грифон был настоящим героем до мозга костей. Он инстинктивно игнорировал зло и стремился к добру. Но с Орфеем Грифон промахнулся. В нем нет ничего хорошего, и неважно, насколько сильно Грифону хотелось верить в обратное. — С чего ты взял, будто у тебя нет души? — тихо спросила Скайла. Реальность. Пустота в груди Орфея расширилась, заливая гнев болью. Эта бездна грозила его поглотить. — Сила, отправившая душу Грифона сюда, должна была сделать то же со мной. В тот день нас обоих настиг одинаковый удар. Но я выжил, а он нет. «Потому что у меня нет души, которую можно уничтожить». — Возможно, сила твоего демона остановила смерть. — Возможно, ты просто наивна. Она улыбнулась. — У тебя есть душа, Орфей. Он склонил к ней голову. — У меня есть демон, сирена, как ты мне неизменно и с радостью напоминаешь. — В последнее время на него нельзя полагаться. Да уж, нельзя. И это тревожило аргонавта больше происходящего разговора. Здесь чудовище могло бы принести реальную пользу, но Орфей знал, что оно не собирается выходить наружу. Даже сейчас он чувствовал, как демоническая сила бурлит под кожей, но не пытается вырваться. Не считая этой дрожи, казалось, что демона вовсе не существовало. — Неважно. — У него нет времени беспокоиться о том, что с ним происходит. Надо сообразить, как найти Грифона. — Это не меняет фактов. А факты не лгут. Как сирена ты знаешь это лучше многих. Она не ответила. Повисло молчание. И это нервировало его сильнее, чем прежде. Стараясь отвлечься, Орфей сосредоточился на далеком красно-оранжевом сиянии, которое померкло, но не исчезло окончательно, словно даже ночь не могла смягчить боль и страдание. Скайла зевнула, улеглась на бок и подложила ладони под щеку. Как ни пытался Орфей бороться с собой, он устремил взгляд на сирену и наблюдал, как прилипшие к коже мокрые завитки волос мягко шевелятся от ветерка. — Мы найдем его, — прошептала Скайла. При виде ее закрывающихся глаз его грудь вновь наполнилась эмоциями. Сирена усмиряла внутреннюю пустоту Орфея, как никто прежде. Этого не умел даже брат. Хотелось бы списать все на ее заботу о сфере, но чем дольше они оставались вместе, тем сложнее было это сделать. Логика твердила, что Скайла могла забрать сферу, едва они обездвижили колдуна. Или отправить аргонавта одного в преисподнюю и украсть сферу в его отсутствие. Но Скайла не сделала ничего подобного. Она вместе с ним, здесь, где не должна быть. И рискует жизнью ради того, кого даже не знает. Рискует жизнью ради него. Орфей наклонился вплотную к ее уху, и ее аромат заполнил его чувства, искушая и соблазняя. — Почему тебя это волнует, сирена? Она зевнула. Но вместо того, чтобы открыть глаза и взглянуть, как ожидал Орфей, потянулась и обхватила его пальцы своими. Такими теплыми, мягкими и, ох, такими успокаивающими, как ничто прежде. — Демон, вопрос не в том, почему меня это волнует, — прошептала она, погружаясь в сон. — А в том, как долго. Глава 21 Утро в Тартаре не слишком отличалось от ночи. Воздух казался гнетущим и удушливым. От жары вся кожа Скайлы покрылась потом. И чем ближе становился Тартар, тем страшнее звучали отдаленные стоны, крики и мольбы о пощаде. Карабкаясь по зазубренным скалам, сирена внимательно наблюдала за Орфеем. Угрюмость, одолевшая его с того момента, как они пересекли порог мира Аида, усиливалась с каждым часом. Афина говорила Скайле, что воин не помнит свою прошлую жизнь, но сирена сомневалась, что он забыл и преисподнюю. Не единожды за этот день она улавливала на его лице выражение дежавю, когда аргонавт медленно разворачивался и осматривался. Впервые Скайла подумала о том, чтобы рассказать ему о прошлом: кто он, как они встретились, почему она с ним сейчас. Однако отказалась от этой идеи. Зачем? Он бы не вспомнил, да и какой смысл ворошить все сейчас, когда они почти нашли его брата? Возможно, если — когда — они выберутся, она найдет способ ему рассказать. Эта мысль завладела Скайлой, но что-то закололо в груди, словно предупреждение, мол, правда — это всего лишь древняя история и ничего хорошего не принесет. Орфей — не тот, что раньше, хотя душа его похожа на прежнюю.