Я переложила тяжесть мира на свои плечи, чтобы ему было удобнее, и напомнила себе, что если Атлас может удержать мир, то и я смогу удержать свой собственный. Дверь в комнату для собеседования распахнулась, и вышла взъерошенная блондинка. Ее каблуки издали звук цоконья, когда она поспешно пересекла пол между всеми нами, и это напомнило мне о моей матери, ее палец вилял, язык цокал, когда она отчитывала меня. —Козима Ломбарди. Моя голова вскинулась, и я увидела стройную рыжую, которая назвала мое имя. У нее были веснушки и изможденный взгляд, которому я мог сопереживать, это было явно стрессовое обслуживание требовательных бизнесменов и невротичных моделей. Я скромно улыбнулась ей, проходя мимо дверного проема, в котором она стояла, но она только моргнула и плотно закрыла за нами дверь. Я сделала глубокий вдох, чтобы сосредоточиться, притягивая каждую частицу уверенности, словно щит, вокруг себя, прежде чем повернуться лицом к панели для осмотра. Четыре человека будут моими судьями. Первой была, пожалуй, самая большая проблема для меня, Фрида Лив. Возможно, самая успешная модель в мире за последние десять лет, она была душераздирающе красивой. Ее золотистые волосы были коротко подстрижены, двенадцать лет назад она была одной из первых, кто усыновил радикального мальчика-пажа, и продемонстрировала совершенно симметричное лицо с поразительными бледными, сияющими голубыми глазами. Несмотря на ее красоту, выражение ее лица было непривлекательным, зажатым и искаженным, как будто кто-то разрывал ее на части. Я догадалась, что внутри нее кто-то был, в конце концов, поскольку она проводила собеседование на свою замену. Другой был пожилым мужчиной, глубоко загорелым, с глазами, похожими на выцветшую джинсовую ткань его застегнутой рубашки, и ослепительно белыми светлыми волосами. Это был Дженсен Браск, печально известный директор модного дома St. Aubyn, который часто заставлял своих моделей выполнять отвратительные умственные задачи, прежде чем нанять их. Моделирование может показаться гламурным, как однажды было записано, как он сказал, но оно требует настоящей психологической стойкости. Я была удивлена, что он был здесь, на втором кастинге, когда я знала, что это был только промежуточный шаг в процессе отбора. Он смотрел на меня с легким хмурым взглядом, когда я шла перед ними, мои руки по бокам, мое лицо тщательно лишено эмоций. Так всегда было на осмотрах, неизбежно состязании в гляделки, когда они бесстыдно судят о каждом физическом достоянии, до которого могли дотянуться глазами и воображением. По моему ограниченному опыту, рядом с ним сидела Уилла Перси, генеральный директор и основатель Looking Glass Models, одного из крупнейших модельных агентств в мире. Если я получу эту работу, это не только обеспечит мне масштабную международную кампанию, но и место в золотом списке Уиллы Перси. Это была прекрасно ухоженная афроамериканка, полностью одетая в Шанель, но взгляд ее глаз говорил не о классе, а о безжалостных, продиктованных бедностью амбициях. Я знала этот взгляд, потому что часто видела его в своих глазах, когда смотрела в зеркало. Последним критиком был не кто иной, как Джейс Галантин, человек, рядом с которым я буду работать моделью в рекламных кампаниях. Менее чем за три года он появился на американской модельной сцене и без промедления стал одним из самых громких имен в индустрии. Теперь он закрепил за собой место мужского лица бренда St. Aubyn и имел право наложить вето на любого, кого он хотел, как на свою сообщницу. Он пристально смотрел на меня, его квадратные черты лица сжались, когда он изучал меня. Я смело встретила его взгляд и медленно подмигнула ему. Он моргнул, прежде чем разразиться гортанным смехом, который был абсурдно привлекательным. — Кто это, Ренна? Рыжая проверила свой буфер обмена. —«Козима Мур, 17 лет, итальянка, Tivoli Models Roma». Судьи быстро нашли мой снимок в своих папках и некоторое время перечитывали его. Это был небольшой портфель, и я нервно сжала руки, когда Фрейда Лив отбросила его движением своего тонкого запястья. —Ваша самая большая кампания была в июне с Mila Cosmetic, — подтвердила Уилла Перси. —А совсем недавно белье Intimissimi? —Да, мне посчастливилось работать с одними из самых талантливых людей в Италии. Воспоминание о времени, проведенном с Intimissimi, согрело меня, и я почувствовала, как ко мне возвращается обычная уверенность, выпрямляя позвоночник. —Да, ну, это не маленькая национальная кампания. Фрида Лив уставилась на меня своими ледяными глазами. —Здесь, в Сент-Обине, все делается по-другому. У тебя неплохой опыт работы на подиумах… — Она небрежно пролистала фотографии моих прогулок по подиумам для Dolce & Gabbana и Valentino. — Но это не то, что ищет Сент-Обин. — Фрейда хочет сказать, — Дженсен стрельнул в коллегу многозначительным взглядом, — что St. Aubyn — международный дом моды с косметической линией, готовой одеждой и парфюмерией. Вам придется быть адаптивной, как хамелеон, и сильной, как дикая кошка. Мы хотим, чтобы женщины вызывали зависть, мисс Ломбарди. Мы хотим, чтобы Сент-Обин перешел от уравновешенной формальной одежды к изысканному сексу. —Для этого вам понадобится нечто большее, чем просто новое лицо, — сказала я, не успев сдержаться. Моя рука подлетела ко рту, но я так же быстро опустила ее. Не думать перед тем, как сказать, всегда было одним из моих самых больших недостатков. Они могли бы знать это до того, как наняли меня. Белая бровь Дженсена приподнялась на карамельном лице. —Правда, все начинается с дизайнеров, креативных директоров и компании, но заканчивается вами, и это все, что волнует потребителей. Я открыл было рот, чтобы задать еще один вопрос, но остановила себя. Это была не та среда, когда заурядная модель могла наводить справки. Джейс Галантин заметил мою нерешительность и кивнул, чтобы подсказать. —Почему бы тогда не нанять актрису? Теперь это стандарт, и я уверен, что к вам обратились одни из лучших, чтобы представить ваш обновленный бренд. Джейс кивнул, как профессор, довольный своей ученицей, хотя Фрида Лив злобно посмотрела на меня. —Новый генеральный директор хотел пойти другим путем. – На самом деле это испытание, – хрипло объяснил Дженсен, и в его усталых глазах вспыхнуло возбуждение. —О бренде. Можем ли мы взять безымянную красавицу и сделать ее звездой? Фрида деликатно усмехнулась, но двое мужчин проигнорировали ее. —Если это так, это принесет больше пользы бренду, чем актер с личностью, отдельной от бренда. Брук Шилдс и Calvin Kline Jeans, Адриана Лима и Victoria Secret. Он раскрыл ладони. —Новый образ требует нового лица. —Достаточно. — вмешалась Фрида, ее холодный взгляд смотрел мне в лицо. —Ренна возьмет тебя примерить несколько вещей. Я кивнула, мое сердце сильно забилось в груди. У меня тряслись руки, когда Ренна помогала мне натянуть разные вещи: белое платье из органзы, которое струилось по моему телу, как листы светящегося тумана, и блестящий красный костюм, сделанный из кружевных вставок индивидуального покроя, вырезанных в форме буквы V до пупка. Это была возможность всей жизни, и я понятия не имела, что делать, чтобы выделиться. Я думала о красивых женщинах снаружи, столь же способных, как и я, если не больше, и о своей семье в Неаполе. Неистовая решимость наполнила мою кровь, горячую и яркую. Когда я возвращалась в комнату в каждом наряде, я чувствовала, как сила сияет на моей коже, словно золотое ламе. Когда я вошла в белом платье, даже Уилла Перси казалась впечатленной. После трех платьев и четырех раздельных я снова предстала перед своим судейским составом, но атмосфера как-то изменилась, похолодела, и каждый из них апатично уставился на меня. Мне потребовалось всего мгновение, чтобы понять, почему. — Чао, Козима. Лэндон Нокс бездельничал в дверях, его седые с перцем волосы и борода сливались с тенями, создавая намек на человека без лица. Но я знала, как он выглядит на солнце, в тени, ночью и днем. Я знала, потому что агент, который стоял передо мной, был причиной того, что я стала моделью в первую очередь. Жестокая дрожь пронзила мой позвоночник. Мистер. Нокс. Его улыбка была тонкой на его красивом лице, когда он шагнул вперед к свету. — Я должен был догадаться, что ты будешь здесь и будешь карабкаться вверх по лестнице, как голодный кот. Презрение в его голосе вызвало у меня тошноту, но я вздернула подбородок. —Я тяжело работаю. —О, я знаю.— Теперь он был близко, почти прямо передо мной, и я с беспокойством посмотрела на своих судей, чтобы увидеть, не вмешаются ли они. Хотя двое мужчин и Вилла выглядели смущенными, Фрейя мило мне улыбнулась. — Но тебя здесь не будет, не ради Сент-Обина. Он наклонился ближе и понизил голос так, что его дыхание обдало мое лицо болезненно горячей волной. —Я же говорил тебе, когда ты уходила от меня, что ты больше не будешь работать в Риме. Я проглотила подступивший к горлу всхлип и посмотрела на Лэндона, человека, которого, как мне не так давно казалось, я отчаянно любила. — Тогда это ваша потеря, мистер Нокс. Я повернулась к своей судейской коллегии и скромно улыбнулась, хотя мои глаза горели от гнева. —Спасибо за ваше время, я больше не буду его тратить. С высоко поднятой головой и сжатыми кулаками по бокам я вышла из комнаты. И только когда я прошла мимо десятков красивых лиц во внешней комнате, когда я благополучно оказалась на безымянных улицах Рима, я прислонила голову к кирпичному зданию и поборола желание заплакать. У меня на лбу выступили капли пота, хотя я и стояла, спрятавшись в тени переулка рядом со зданием, но я была благодарна знакомой жаре и постоянной какофонии миланского уличного движения в полдень. Я прижалась затылком к прохладному камню здания, из которого только что так неудачно выбралась, и боролась с сокрушительным чувством неудачи, грозившим лишить меня дыхания. Нам нужны были деньги, которые эта работа могла бы принести. Я была основным кормильцем в моей семье из пяти человек, и хотя я работала моделью с четырнадцати лет, удар отвержения по-прежнему был особенно сильным. Я стиснула зубы при мысли, что Лэндон испортит мне поездку. Он был англичанином и редактором итальянского Vogue. Его особый интерес ко мне, когда я была еще девочкой, и был той самой причиной, по которой я теперь стала моделью. Когда-то, когда я была молода и впечатлительна, он был больше отцовской фигурой, чем мой собственный биологический отец. Он был не так уж и стар, сейчас ему за сорок, но по сравнению с четырнадцатилетней мной, он казался старым и безопасным в старости. В каком-то смысле он таким и был. Он никогда не пытался сексуально манипулировать мной, но именно здесь была проведена черта на песке. Это не мешало ему диктовать, что я ем, сколько сплю, что надеваю на прогулки, а потом даже дома с семьей и как себя веду с другими. Я всегда должна была подчиняться ему. Эти отношения были обречены на провал с самого начала. Видите ли, я никогда не была очень почтительна. Наши отношения закончились семь месяцев назад, в тот же день, когда меня положили в больницу с осложнениями анорексии. Я оттолкнулась от стены, дернула подол своей слегка прозрачной блузки и провела рукой по волосам, готовая отправиться в метро и обратно в свою крохотную общую квартиру на окраине города. Единственная причина, по которой я заметила проходящего мимо человека, заключалась в том, что его наушники были отсоединены от его iPod, а звук его музыки, похожий на жестяную банку, заставил меня обернуться, когда он шел ко мне по переулку. Он был красивым мальчиком, немногим моложе меня, но выражение его лица беспокоило меня. Его взгляд быстро метался между машинами, ползшими по улице, и когда перед зданием остановилась гладкая черная таун-кар, загораживая вход в переулок, он почти возбужденно переминался с ноги на ногу. Я осторожно подошла к нему, задаваясь вопросом, чего он так явно ждал. Я смотрела на него, но могла видеть, как кто-то вышел из машины и направился к зданию, которое я только что покинула. Мальчик подпрыгнул на цыпочках — раз, другой — и я узнала головокружительный страх в его позе, когда он рванулся вперед. Прежде чем я смогла сознательно обсудить решение сделать это, я последовала за ним. На секунду поглотил меня, когда я увидела безошибочный блеск пистолета в его руке, когда он сделал три петлевых шага вперед, его пальцы побелели на прикладе. Однако он держал его неловко, и я сделала вывод из его шаткой хватки. Как раз когда он собирался добраться до ничего не подозревающего мужчины из машины, я догнала его и крепко схватила за плечо. Я ждала нерешительности в его шаге, когда одна нога была выпрямлена, а другая продолжала парить в воздухе, вспоминая один из защитных приемов, которым Себастьян часами оттачивал меня и моих сестер, когда они были маленькими девочками. На это мгновение я задержала дыхание и с силой ударила ногой по внешней стороне соединения его ноги, где коленная чашечка соединяет мышцы ног. Раздался тошнотворный хруст, за которым последовал булькающий крик, когда он упал на землю. Я подняла взгляд от того места, где он лежал, глубоко дезориентированный, мое сердце жестоко колотилось в груди, и я посмотрела в серые глаза, такие же разнообразные и интенсивные, как грозовое небо в середине лета. На мгновение, меньше секунды. На этом дыхании двое мужчин из машины пришли в движение, водитель практически выпрыгнул из автомобиля, чтобы задержать потенциального нападавшего на земле, колено упиралось ему в позвоночник, когда он болезненно выкручивал руки нападавшему сзади,со спины. Я смотрела, как он извлек пару стяжек из-под своего дорогого блейзера и застегнул его. Не прошло и секунды, как на меня напал мужчина с серыми глазами. Мое дыхание вырвалось из моего тела в один сильный свист, когда его массивное тело безжалостно врезалось в мое, и мой позвоночник треснул, а затем прижался к кирпичной стене позади меня. Я попыталась вдохнуть, но задохнулась от шока, когда его толстое предплечье прижалось к моей шее в карающем захвате. Его глаза были всем, что я могла видеть. Эти огромные радужки, словно матовая сталь, обрамленные темно-коричневыми ресницами под тяжелыми, нахмуренными бровями. Я могла прочесть угрозу в каждом мазке этих оловянных глаз, в каждом дюйме, который они царапали по моему лицу, как скальпель по мягкой плоти. Он угрожал мне не потому, что я была изначальной угрозой, а потому, что он меня не знал. Более того, он не понимал моей мотивации. Зачем незнакомке компрометировать себя ради какого-то неизвестного мужчины, если у нее нет намерений? Я попыталась передать глазами — тоже металлическими, но золотыми, теплыми там, где его глаза были холодными, — что у меня нет другого намерения, кроме как вырваться из его объятий и скрыться с места преступления, которого я даже не совершала. Тем не менее, я не боролась с ним. Что-то низкое, что жило в глубине моего желудка, как первобытное существо, навеки застрявшее в темной пещере, сказало мне, что, если я буду сопротивляться ему, он убьет меня. И не нежно. Потому что эта угроза касалась даже большей, чем мои обстоятельства или подозрительный вопросительный знак, который я поставил. Этот человек просто был опасен. Опасность исходила от него, как гравитационное поле, дополнительное давление на мое и без того израненное тело. В его темных глазах была смерть, как и в глазах многих Сотворенных Мужчин, которые были стервятниками, кружившими вокруг падали моей жизни с момента ее зарождения. — Кто ты, черт возьми? Резкий тон его британского голоса прорезал туман моего отступающего адреналина, сильный и чистый, как щелчок хлыста. Он говорил по-английски, и мне стало интересно, не говорит ли он по-итальянски или на мгновение забыл, где мы находимся. — Женщина, которая только что спасла вам жизнь, синьор, — с придыханием ответила я, потому что его рука все еще была прижата ремнем к моему горлу. —Думаю, это должно дать мне право дышать? — Я повторюсь еще раз, — отрезал он. — Кто ты, черт возьми? Созвездия белых звезд вспыхивали на краю моего зрения, когда я изо всех сил пыталась дышать, поэтому я дала ублюдку то, что он хотел. —Козима Ломбарди. Мое внимание привлек шум с другой стороны автомобиля, дерзкие крики итальянской полиции, прибывшей на место происшествия, и низкий британский акцент водителя, который вывел нападавшего из строя. —Козима. Он попробовал мое имя, перекатывая гласные вместе, как это делают итальянцы. — Что ты только что сделала? — Я спасла тебе жизнь, — повторила я, поднимая руки и сжимая его предплечья в скафандре. Его мягкая насмешка обдула мои губы мятным дыханием. —Может быть, это слишком драматично. Риддик стоял рядом, в здании была охрана, и я знаю, как защитить себя. — Я видела пистолет, — процедила я сквозь стиснутые зубы, раздраженная тем, что защищалась, когда вела себя как добрый самаритянин. — Казалось, это единственное, что можно было сделать.