Я уставилась на слугу, кипящая и бессильная от ярости. Я хотела бросить ему в лицо приглашение и сказать, чтобы он пошел к черту, но я была не настолько глупа. Уже нет. Если Ноэль и научил меня чему-то, так это тому, что эти люди играли в игры, и все было просто движением по всем направлениям, ведущим их к большей власти, большему успеху. Эшкрофт ненавидел меня за то, что я поставила его в неловкое положение, но еще больше он ненавидел Александра, потому что бесконечно завидовал ему. Речь шла о мести, и, честно говоря, это было неразумно. Я знала, что даже если Александр больше не заботился обо мне, даже если ему никогда не приходилось с самого начала, он не был человеком, который любил делиться своими вещами. Он покончит с Эшкрофтом за то, что тот связался со мной. Все, что мне нужно было сделать, это найти способ сообщить ему о ситуации. И, возможно, тихий голос, который я научилась подавлять в глубине своего сознания, который говорил из моего сердца, сказал, что, если я так поступлю, он сам вернет меня. Я выбросила этот идиотизм из головы и начала искать другую конечную цель, но нашла ее слишком легко. Эшкрофт показал себя импульсивным stronzo. Возможно, он ошибется и выдаст что-нибудь, что я смогу использовать, чтобы его уничтожить. Чтобы уничтожить Орден. Я бросила разорванное приглашение на поднос и наклонила подбородок к слуге. — Скажи ему, что я буду там с колокольчиками. Неудивительно, что дом Эшкрофта в Нью-Йорке находился в Верхнем Ист-Сайде, в четырехэтажном каменном таунхаусе с виноградными лозами, покрасневшими от осени и распустившимися по фасаду. Дворецкий в ливрее открыл мне дверь, когда я позвонила ровно через час, и провел меня через роскошный, антикварный интерьер в офис в задней части дома, где Эшкрофт сидел за столом и курил настоящую деревянную трубку. Господи, этот человек слишком серьезно относился к себе. Он долго изучал меня сквозь клубящийся дым, пока дворецкий закрывал дверь, уходя. Я чувствовала его внимание, словно жирные пальцы, скользившие по моей коже. — Ты не одета в красное, — заметил он. — Я работала, когда ты меня «вызвал». Чтобы успеть сюда вовремя, мне нужно было приехать прямо со съемок, — объяснила я, водя рукой по сильно накрашенному лицу с тремя нарисованными леопардовыми пятнами возле глаз. — Мне также нужно встретиться с семьей на еженедельном обеде через два часа. Если я пропущу это, они, вероятно, вызовут полицию. Я переоделась из мини-платья в черные джинсы, розовую шелковую кофточку и блейзер, недовольная тем, что мои соски были ясно видны сквозь тонкий материал в холодной комнате. Эшкрофт непристойно облизал губы, изучая их. — Тем не менее мне придется наказать тебя за это. Я старалась контролировать свое дыхание, чтобы не допустить тошнотворного вздутия желчи в желудке. Мысль о том, что он прикасается ко мне, не говоря уже о том, чтобы принять на себя роль, которая когда-то принадлежала Александру, вызывала у меня рвоту до тех пор, пока я не потеряла бы сознание. — А так, — продолжал он лениво, — на данный момент у меня на уме кое-что другое. У меня есть работа, но я подумал, что было бы неплохо пока заняться ею, а моя горничная уехала по каким-то семейным делам, так что… — Он кивнул на аккуратно сложенную одежду на пуфике рядом с кожаным диваном слева от меня. — Переоденься. Я сглотнула, подойдя, чтобы взять крохотную черно-белую униформу горничной с оборками и воротником. — Ты шутишь, si? Он явно приспособился, поерзал на стуле и пристально посмотрел на меня. — Я никогда не шучу о сексе. Переоденься. Я хочу увидеть тело, ради которого Александр рисковал своей задницей, и получить удовольствие от осознания того, что теперь оно мое. Я тяжело сглотнула, пытаясь найти то почти забытое место в своем сознании, где я могла бы заблокировать кошмарную реальность своей жизни и сосредоточиться только на своем дыхании, на покое внутри хаоса. Это было труднее, чем раньше: ступени были покрыты паутиной и темны от запустения. Я глубоко и ровно вздохнула, сбросив одежду и быстро надев унизительный костюм. — Ах, — простонал он от удовольствия. — Посмотрите на эту полную грудь. Такая аппетитная вещь. Вещь. Пошел он нахуй. Я глубоко вздохнула и попыталась вспомнить, почему я это делаю. Чтобы не подвергнуться шантажу. Чтобы сохранить работу, которая мне нравилась, за которую я получала еду на свой стол и деньги в семейный бюджет. Чтобы вернуть Александра. Чтобы собрать достаточно компромата на Эшкрофта и, надеюсь, на Орден и уничтожить их. Моя спина выпрямилась, когда я закончила застегивать платье и посмотрела прямо в жадные глаза сатаны. — Иди сюда, — приказал он, откинувшись назад и раздвинув ноги, обозначая пространство между ними. Он плотски наблюдал за мной, пока я шла, а потом остановилась вне его досягаемости. — На колени, рабыня Эшкрофт, — потребовал он, протягивая руку, чтобы слегка ударить меня по лицу за мою наглость. — Ты знаешь, что надо делать. На колени, сейчас. Я упала, низко наклонив голову, так что мои глаза были устремлены в землю, мои колени были согнуты, а руки прижаты к бедрам. Покорность пронзила меня, как молния. Я ахнула от ощущения, что меня сгибают и складывают, как оригами, по приказу другого человека, а затем сгорая от стыда, зная, как глубоко во мне поселилось что-то вечно беспокойное. Мне не хотелось чувствовать себя так с Эшкрофтом, и я знала, что это была лишь дрожь по сравнению с дрожью правоты и тоской, которую я чувствовала с Александром, но это все равно вызывало у меня отвращение. Я пристально посмотрела на него, вместо того чтобы склонить голову в должном подчинении, и увидела, как Эшкрофт смеется. — Ты можешь бросать мне вызов столько, сколько захочешь, малышка. Я сломаю тебя красиво и медленно. — Он наклонился вперед и болезненно схватил меня за подбородок. — В конце концов, у нас есть все время мира. Сейчас здесь нет никого, кто мог бы спасти тебя. Мне не нужен был никто, чтобы спасти меня, кроме меня самой. Однако ему не обязательно было это знать, особенно когда я еще не придумала, как использовать это в свою пользу. — Теперь ты будешь убирать для меня. У меня сейчас нет времени играть. А на следующих выходных я отвезу тебя в клуб «Бахус» на Испытания. — Испытания? — Я осмелился спросить. Эшкрофт наклонился еще ниже и сдвинул руку так, что она крепко сжала мое горло. — Думай об этом как о ежегодной выставке питомцев Ордена. Хочешь знать, что это такое, милая? У меня такое ощущение, что с первоклассными ставками, как ты, меня ждет главный приз. Я упорно молчала. Он усмехнулся, а затем провел языком по моим сжатым губам, прежде чем прикусить нижнюю. — Я представлю тебя в качестве моего нового раба, покажу тебе все твои шаги на сцене, чтобы все могли это увидеть, а затем совет проголосует за того, какой раб самый желанный, самый красиво обкатанный. — Пошел ты, — выпалила я прежде, чем смогла сдержаться. — Я не буду выглядеть как собака, которую ты дрессировал для развлечения. — Ах, но ты будешь, — напомнил он мне, протянув руку к столу и бросив раскрытую папку мне на колени. По полу рассыпались глянцевые листы фотографий, на которых мы с Александром были в бальном зале Перл-холла, выложенном черно-бело-золотой плиткой. На некоторых кадрах он гонялся за мной через всю комнату, на других прижимал меня к полу, мой рот открывался от шока, а затем перерастал в полномасштабное желание. Они были яркими и ужасными, визуальное напоминание о первом и единственном разе, когда Александр взял меня против моей воли. Мое сердце грохотало, а киска стала тяжелой. Я вспомнила толстое, остро мучительное ощущение большого члена Александра между моих бедер, влажно скользящего по моей киске, когда он трахал меня в бальном зале, в гостиной, в конюшне, в оранжерее и во влажных цветах мака позади своего поместья. Я закрыла глаза, ненавидя себя за то, что скучаю по этому, но больше всего за то, что скучаю по нему. Человек, который купил меня, чтобы забрать, как безделушку, а потом так легко забыл обо мне, когда я сбежала. Мой стыд усилился, потому что именно его полное и абсолютное неприятие меня три года назад в Милане беспокоило меня больше всего, а не какой-либо аспект моего года рабства с ним. — Итак, видишь, — самодовольно сказал Эшкрофт, возвращая меня в настоящее, — ты будешь моей послушной маленькой сучкой, потому что тебе придется слишком много потерять, если я выпущу эти маленькие фотографии на свободу. Я проглотила острие ярости в горле, чувствуя, как оно режет мои внутренности. — Я сделаю это, но предупреждаю тебя, Эшкрофт. Если ты пойдешь на это, ты не проживешь долгую и здоровую жизнь. Я сама убью тебя до конца года за то, что ты сделал это со мной. Он громко смеялся, отбрасывая назад свои мышиные светлые кудри и держась за живот, пока смеялся и смеялся. Я представила, как разрезаю открытое горло ножом для вскрытия писем, лежащим на его столе, и на мгновение почувствовала себя лучше.