Я был на кухне и наливала виски «Гленфиддик» в большой стакан, когда Александр произнес эти слова спокойно, как будто обсуждая погоду. Я проигнорировала его, сосредоточившись на своей задаче, вытащила из шкафа два хрустальных стакана и наполнила их тремя щедрыми пальцами янтарного ликера. Не предлагая Александру второй стакан, я поднесла первый к губам и позволила пылающей жидкости пролить струйку тепла по задней части моего горла. Я бросила пустой на столешницу из черного гранита, а второй бросила обратно, прежде чем снова наполнить первый и предложить один Ксану. — Выпиешь? — спросила я, слегка задохнувшись от жжения алкоголя. Мне нужна была бодрящая боль, чтобы успокоиться сразу после того, как Данте вылетел. Мой желудок похолодел от нерешительности и страха, что мой Данте ушел навсегда. Мне нужно было тепло виски, чтобы сжечь это чувство, хотя бы на время. Александр смотрел на меня сквозь тени моей неосвещенной квартиры, и в темноте его гнев доминировал над его лбом, словно терновый венец гнева. — Козима, если ты переспала с моим братом, обещаю тебе, я убью его, — повторил он, на этот раз со всей значительной силой своей доминирующей личности и яростью, стоящей за словами. Я скрестила руки и на мгновение задумалась, стоит ли мне сказать ему правду. Я спала с Данте. Много раз. Когда я впервые переехала в Нью-Йорк, у меня была мешанина эмоций, которую едва сдерживала тонкая кожа и хрупкие кости. Я плакала больше, чем говорила, и мне потребовались недели, чтобы улыбнуться. Только Данте принес мне утешение: горячая порция шотландского виски, чтобы успокоить мой впалый живот, бархатное одеяло, обернутое вокруг моих плеч, чтобы предотвратить лихорадку, еще более острую, чем та, которую я чувствовала в первые несколько недель в бальном зале Перл-холла. Он держал меня, пока я не усну, насильно кормил и делал все, чтобы заставить меня улыбнуться. Я заменила одного Мастера другим, хотя Данте был значительно добрее и бесконечно менее вреден для моего сердца. Он даже подружился с Синклером, когда я жила с ним, пытаясь вовлечь другого человека в команду, чтобы вытащить меня из дома и заставить снова жить. — Да. — Признаваясь, я посмотрела Александру прямо в глаза, высоко задрав подбородок и расправив плечи. Мне не пришлось бы стыдиться своей нужды или своих отношений с его братом. — Я спала с ним десятки раз, когда впервые приехала, хотя никто из нас особо и не спал. Ярость Александра наполнила воздух ароматом бензина и горячего камня. Я знала, что он готов взорваться, развалиться на части и превратиться в ад, который он не имел права зажигать. Я подняла руку, чтобы остановить его, и пожелала, чтобы она не дрожала. Удивительно, что я вообще стояла после всего, через что мне пришлось пройти за последнее время, поэтому я позволила себе слегка дрожать в пальцах. — Мне снились адские кошмары, которые не давали мне спать часами. Я просыпалась, рыдая и корчась так сильно, что поранилась бы, если бы Данте не удерживал меня, и даже тогда иногда я причиняла ему боль. Я так много плакала, что похолодела, и мое тело так сильно дрожало от шока, что я вообще не могла удержаться на месте, чтобы заснуть. Все это время он лежал рядом со мной, потому что знал, в отличие от кого-либо еще в моей жизни, даже от моей семьи, особенно от них, что я прошла через ад и вернулась в мир живых чем-то иным, чем полностью человеком. Что-то призрачное, сломанное и темное. Я бросила на Александра долгий испепеляющий взгляд, ненавидя его в тот момент так же, как три года назад, после того как он выпотрошил меня в Милане. — Если ты хочешь осудить меня за то, что я приняла единственное утешение, которое я могла, от единственного мужчины, в котором я когда-либо могла надеяться найти его, тогда давай, но из-за этого ты будешь менее мужественным. Мы стояли лицом друг к другу на мгновение, которое казалось остановленным во времени, когда все глубоко, но бесконечно мало изменилось от ночи ко дню. Наконец, когда Александр двинулся ко мне, я тяжело вздохнула, даже не осознавая, что задержала дыхание. Он догнал меня тремя длинными резкими шагами и прижал к себе так, что пальцы моих ног свисали до пола. В следующую секунду его рот оказался на моем, его глаза открылись на моих, когда он взял мой рот в крепком, но пытливом поцелуе. Только когда я приоткрыла губы для его скользящего языка, он закрыл глаза и расслабился в объятиях, простонав в меня, как мужчина, находящий сладкое облегчение. Когда он отстранился, он прижался своим лбом к моему, его глаза все еще были закрыты, как будто он не мог смотреть на меня, пока признавался. — Я большой ревнивец, поэтому мне ненавистна сама мысль о том, что он вообще что-то для тебя значит. Я признаю это. Тем не менее, я знаю, что это моя вина, что тебе пришлось обратиться к нему, и поэтому я знаю, что должен и буду с этим жить. Прости меня за грубость в моем гневе. — Ты скотина не только в своем гневе, Ксан, — сказала я мягко, прощая его своим нежным поддразниванием. Его глаза сверкнули, сверкая, как бриллианты в бархатной шкатулке. — Ах, но я не буду извиняться за то, что издевался над твоим телом. Тебе это слишком нравится. Дрожь, сотрясавшая мое тело, согласилась с ним раньше, чем мои слова. Его смех дымился прямо перед моим лицом, пьянящий и достаточно сильный, чтобы одурманить меня. Я хотела слышать его веселье каждый день, пока не умру, и меня не волновало, что я знаю, что для этого мне придется потрудиться. — Что теперь? — Я спросила, потому что была настолько ошеломлен изменениями, которые последние три дня принесли в мою жизнь, что не мог отличить верх от низу или лево от правого. Я хотела навсегда остаться в этой головокружительной новой реальности, но знала, что моя жизнь никогда не будет такой простой. На пути к нашему спокойствию все еще было слишком много всего, чтобы мы могли долго расслабляться. Александр провел одной из своих больших красивых рук по моему лбу и по покрову чернильных волос на моей спине. — Позволь мне искупать тебя и смыть сальные взгляды мужчин в клубе «Бахус», пока я объясняю тебе кое-что. — Звучит хорошо, — выдохнула я, но не пошевелилась, потому что была в его объятиях, и какая-то паниковавшая часть меня беспокоилась, что что-то произойдет, если я отпущу его хотя бы на мгновение. Его улыбка была легкой и нежной, как будто он знал и, вероятно, знал именно то, чего я боялась. Он развернул меня лицом к ванной, каким-то образом зная, где в квартире находятся моя спальня и ванная, и хлопнул меня по заднице, как всадник по боку своей лошади. — Иди и начинай принимать ванну. Прежде чем присоединиться к тебе, мне нужно сделать телефонный звонок. — Эшкрофт? — спросила я, повинуясь ему, и пошла по короткому коридору в свою комнату. — Позже, — твердо напомнил он мне, прежде чем повернуться ко мне спиной и пройти в гостиную, чтобы ответить на звонок. Я выключила свет в своей комнате, не желая видеть проницательный взгляд Александра на красной заправленной кровати, которая была удивительно похожа на мою собственную из Перл-холла, или на перекрывающихся розовых и красных коврах под ней. Я включила его в своей большой ванной, чтобы найти масло St. Aubyn д'Оро, и добавила его в воду, которая лилась в широкую ванну-джакузи. Пока я ждала, что она наполнится, я подошла к своему позолоченному зеркалу, расстегнула верхнюю половину рубашки и посмотрела на свое усталое, но ликующее выражение лица, пытаясь различить, что изменилось в моем лице, что заставило меня чувствовать себя по-настоящему красивой впервые за многие годы. Моя обнаженная грудь была разделена оставшимися следами веревок, розовыми и белыми полосами, похожими на полосы леденца, на моей золотистой коже. Они выглядели столь же съедобными, и на одну дразнящую секунду я представила, как Александр шепчет по ним губами, проводя языком по следам, как будто у них есть вкус, и этот вкус был чистым, дистиллированным подчинением. И я поняла, что заставило меня казаться такой другой в своем отражении. Впервые за многие годы мое тело было сыто, а сердце наполнилось надеждой. Выигрышная комбинация придала моей коже сияние золота под следами от веревки, а глаза лучились, как две горящие звезды. Александр появился в отражении позади меня, его черный костюм заполнил весь дверной проем. Его глаза томно скользнули по моему телу, отмечая, как его рубашка с поясом плохо сидит на моем теле и как мои волосы вьются гладкими петлями, словно каллиграфические надписи, на белой ткани. — Знаешь ли ты, — спросил он тем приглушенным, глубоким голосом, который мог тронуть меня, как никто другой, — что ты самая изысканная женщина, которую я когда-либо имел честь видеть? Мой голос был где-то в моем животе, пылая на горячих углях моей накопившейся, но растущей похоти. Я покачала головой, когда он подошел ко мне и остановился прямо за моей спиной. Его пальцы обвили мое плечо, мягко прошлись по моей щеке, а затем один за другим обвили мою длинную колонну горла. Только тогда он подошел ко мне, крепко притягивая меня за руку, пока я не почувствовала его эрекцию, твердую и опасную, как заряженное ружье, прижатой к моему позвоночнику. — Такие золотые, эти денежные глаза, — пробормотал он, наклонив голову и прижавшись губами, а затем прижавшись зубами к моей шее над моим трепещущим, заикающимся пульсом. — И все же ты нечто более драгоценное, чем золото. По крайней мере, для меня. Я тихо застонала, вжимаясь задницей в его твердый член, а своим нежным горлом — в его зубы. — Ксан. — Ммм, — согласился он с моей невысказанной мольбой, погружая другую руку в открытый материал, зияющий на моей груди, так, чтобы он мог провести одним грубым пальцем по следам веревки, обрамляющим мои сиськи. — Мне нравится видеть свидетельства своего присутствия на твоей коже. Мои бедра резко двинулись назад, мои соски явно выступали сквозь тонкую рубашку, пока он продолжал тщательно подогревать мое возбуждение. В клубе «Бахус» я кончала сильнее, чем когда-либо, и все еще жадно жаждала еще большего от него. Его зубы почти болезненно сомкнулись на моей шее, а затем он исчез; холодный воздух, где его тело было словно острие ножа против моей чувствительной кожи. Я уставилась на него, нахмурившись от тревожного замешательства, когда он отошел, чтобы проверить воду в ванне, как будто мы не собирались снова трахаться. — Раздевайся и залезай, моя красавица. Вода готова. Я сбросила рубашку, оставаясь неподвижной, пока она падала на землю вокруг меня, потому что чувствовала себя более чем обнаженной под горячим взглядом Александра. Я чувствовала себя лишенной проводов, расчлененной и проверенной, как изготовитель бомб, столкнувшийся с самой большой проблемой. Глаза Ксана скользнули по каждому дюйму моей плоти, пылающие и глубокие, как горячая вода, делая мою кожу розовой и нагревая пах. Только закончив визуальный осмотр, он сел на край ванны и протянул мне руку, молча приказав взять ее и войти в ванну. — Ты не присоединяешься ко мне? — спросила я, когда моя нога погрузилась в жгучую воду. Мне хотелось повторить тот единственный раз, когда я купалась с ним, после выкидыша, когда он держал меня на руках и заставлял меня чувствовать, будто я самая драгоценная из всех его вещей. Когда Александр улыбнулся легкой понимающей улыбкой, я нырнула за занавеску своих волос, чтобы скрыть свое смущение, и скользнула в воду, погружая голову под пузырьки так, что единственное, что я могла слышать, было мое заикающееся сердцебиение. Когда я вышла на поверхность, он ждал меня. Его пальцы сжали мой мокрый подбородок, чтобы он мог обратить мой взгляд на свои каменные мрачные глаза. — Я буду ухаживать за тобой, пока объясняю тебе некоторые необходимые вещи. Если бы мне пришлось залезть с тобой в ванну, боюсь, у меня не хватило бы сил сосредоточиться на словах, а не на наших телах. Горячий камень желания застрял у меня в горле. Я тяжело сглотнула, прежде чем спросить: — Это плохо? Я скучала по тому, как ты прикасаешься ко мне. — Я прикасаюсь к тебе сейчас, — сказал он, подчеркивая свою точку зрения, скользя пальцами от моего подбородка вверх по покатой линии подбородка и к волосам над моим ухом. Другая его рука скользнула между моей грудью, вверх по острым выступам моих ключиц, слегка сжимая мое горло. — Мне не нужно причинять тебе боль, чтобы показать, насколько ты мне принадлежишь, моя красавица. Я владею тобой каждым прикосновением руки и нажатием губ. Я владею тобой каждым словом, которым мы обмениваемся, и каждым вздохом, который мы делаем, даже когда тебя нет рядом. Его пальцы собственнически сжались. — Что я чувствую, когда делаю это? — Как будто я твоя, — Я слегка ахнула сквозь препятствие на шее. Похоть растеклась между моими ногами, словно горячий песок. Он одобрительно промычал, передвинулся и потянулся туловищем дальше к краю ванны и потянулся за шампунем по другую сторону от меня. Я с пересохшим ртом наблюдала, как его большие умелые руки выдавливали гель и намыливали его между ладонями. Мои глаза уже закрывались, когда они приземлились на мою голову, разглаживая густую копну моих волос и крепко массируя мою голову. Мой вздох превратился в пар, слизывающий поверхность горячей воды, и уплыл к потолку. — И как ты себя чувствуешь, Bella? — снова спросил он, наклоняясь, чтобы тепло произнести эти слова мне в ухо, прежде чем провести губами по моей щеке. Он поцеловал каждое из моих закрытых век, как монеты в подношении Харону. Мое горло заболело от внезапного желания заплакать от его нежности, но я проглотила его и хрипло прошептала: — Как будто я твоя. — И разве это не правда?