Глава 1 Это невыносимо! Как смеет это распутное ничтожество, жалкая пародия на королевского наследника предъявлять ультиматум Уитвортам?! Хотя Томас Уитворт стремительно старел и был на двадцать пять лет старше жены, все же его лицо почти не поддавалось воздействию времени. Правда, волосы его стали снежно-белыми, но о каких-либо глубоких морщинах и речи не шло. Пусть он был стар и мучился от боли в суставах, тем не менее вполне еще мог считаться красивым. Непомерная гордость и природное упрямство не позволяли ему выказывать боль, особенно в присутствии посторонних, хотя для этого требовалась вся сила воли. – Но теперь он регент! Официально назначенный! Англия и ее поданные отныне в его власти, – напомнила Харриет Уитворт, ломая руки. – И не так громко, Томас, пожалуйста! Его посланник еще даже из дома не успел выйти! Зато успел уже выйти из комнаты. Поэтому Томас позволил себе с облегченным вздохом рухнуть на диван. – Воображаешь, будто мне есть дело до того, что он может услышать? – прорычал Томас. – Пусть радуется, что я не пнул его коленом под зад, чтобы помочь вылететь из чертовой комнаты. Харриет поспешила к двери гостиной и на всякий случай плотно ее прикрыла, а затем повернулась к мужу и прошептала: – Если даже и так, не хотим же мы, чтобы принц-регент узнал наше мнение о нем! Она вышла за Томаса, графа Тамдона, самого завидного жениха того времени, будучи совсем молодой, и даже в сорок три года все еще по праву считалась красавицей. До сих пор Харриет могла похвастаться роскошными светлыми волосами и несравненными прозрачно-голубыми глазами. Она думала, что сможет полюбить мужа, которого ей выбрали родители, но он ничем не поощрял ее стремлений, так что взаимные чувства супругов никак нельзя было назвать пылкими. Томас обладал неуступчивым и жестким характером, но она уже научилась жить с мужем, не становясь жертвой его ярости, мало того, умудрялась никогда не становиться ее причиной. И, к сожалению, стала такой же жестокой и бесчувственной, как и он, и считала, что никогда не простит мужа за то, что превратил ее в копию самого себя. Но он, по крайней мере, пренебрежительно не отмахивался от ее советов, а иногда даже соглашался и принимал ее предложения. Учитывая то, каким человеком был Томас, это говорило о многом, так что, возможно, все-таки она была ему небезразлична, хотя он никогда этого не показывал. Впрочем, теперь Харриет уже и не нуждалась в его тепле и привязанности. Откровенно говоря, она втайне желала его смерти, чтобы вновь обрести свободу и быть собой… если только это возможно после всего пережитого. Но Томас Уитворт был слишком упрям, даже чтобы хотя бы умереть вовремя. Она принесла ему плед, укрыла колени и попыталась обмотать вокруг ног, но он оттолкнул ее руки и все сделал сам. Лето почти пришло, но даже в жару, когда другие потели, Томаса трясло от холода. Он ненавидел свою немощь и ноющие суставы. По большей части он заводил скандалы только потому, что постоянно злился из-за своего бессилия. Как обидно, что он уже не так молод и энергичен, как раньше! Но сегодняшний взрыв ярости был из-за принца-регента. – Какая невероятная наглость! – продолжал бушевать Томас. – Полагаешь, он не знает, что о нем думает народ? Гедонист, не интересующийся политикой, поглощенный только удовольствиями, которые способно доставить его положение! Он наверняка просто замыслил конфисковать наше богатство, поскольку, как обычно, из-за своей расточительности залез в долги, а парламент отказывается их платить! – Я в этом не столь уж уверена, – покачала головой Харриет. – Одну дуэль, несмотря на запрет, можно проигнорировать. Об этом упоминал посланник. Две дуэли могут вызвать недовольно поднятые брови, но все же и на это иногда закрывают глаза, поскольку никто пока не умер. Но последняя дуэль Роберта с этим северным волком вызвала слишком много шума, а позже и скандал. И виноват наш сын. Он должен был уклониться от дуэли. – И заработать клеймо труса? Конечно, он не мог уклониться! По крайней мере, на этот раз он едва не убил Доминика Вулфа. Ублюдок, конечно, еще может умереть от раны, и тогда его жестокая вендетта и наглый план регента содрать с нас деньги провалятся. – Думаешь, принц Георг блефует? Что ничего не сделает, если мы не заключим мир с лордом Вулфом, как он того требует? Боюсь, что нет. Одна дуэль – во имя чести, но три – явное покушение на убийство, а кроме того, люди слишком громко протестуют против дуэлей, и очень многие в этом случае поддержат регента. Может, мы покончим с этой враждой, или ты хочешь увидеть, как твой сын снова будет рисковать жизнью? Должна ли я тебе напомнить, что он уже трижды был ранен на этих дуэлях? – Мне не нужно напоминать об этом, жена. Но принц-регент так же безумен, как его отец, если воображает, что брак между нашими семьями закончит давнюю распрю и умаслит Доминика. Волк скорее загрызет твою дочь, если его вынудят жениться и уложить ее в постель. Харриет поджала губы. Ее всегда бесило, что муж неизменно говорит о Брук «твоя дочь». Не «наша дочь». И так было с того дня, как Брук родилась. Томас бросил взгляд на свою прекрасную дочь и с презрительным рычаньем отвернулся. Он желал сыновей. Много сыновей. Не писклявых девчонок. Но ничего не поделать, Харриет сумела дать ему только двоих детей. Остальные пять беременностей ей не удалось доносить. Но теперь она сказала то, что, по ее мнению, он хотел услышать, сказала так же безжалостно, как сказал бы на ее месте он сам: – Лучше она, чем Роберт. Роберт твой наследник, а Брук в этом доме – всего лишь еще один рот, который нужно кормить. Наследник Уитвортов выбрал именно этот момент, чтобы войти в гостиную. И, очевидно, услышал последнюю фразу. – Отошли ее немедленно, – скучающим тоном посоветовал он. – Волк не примет ее. И тогда он потеряет земли и титул, в то время как мы выполним коварное требование регента заключить «союз». Чего-то в этом роде Харриет и ожидала от сына, никогда не питавшего любви к сестре. Он был копией своего отца: такой же невысокий, но и такой же сильный и красивый, каким когда-то был Томас. К сожалению, Роберта сложно было назвать совершенством, но мать любила сына, несмотря на его недостатки. У обоих детей были черные волосы Томаса и его светло-зеленые глаза. Ростом и фигурой Брук пошла в мать, девушка была даже на несколько дюймов выше Харриет. О недостатках Роберта можно сказать, что он, к сожалению, был таким же гедонистом, как и принц-регент, и в свои двадцать три года уже завел несколько любовниц дома, в Лестершире, и в Лондоне. Но, честно говоря, когда он хотел чего-то добиться, он умел быть обаятельным. В остальное время характером он напоминал отца и презирал всех: и равных себе, и слуг. Томас был так взбешен визитом посланника принца-регента, что не позволил Роберту с обычным его высокомерием отмахнуться от происходящего. – Если бы ты по собственной вине не влип в такую же ситуацию, как прошлогодняя, если бы не нарушил слова… – Я не нарушал, – поспешно вставил Роберт. – Ты назвал эти дуэли пустяком, но решимость Вулфа получить сатисфакцию говорит о серьезности его намерений, что пустяком не назовешь. Какой дьявол подтолкнул тебя снова полезть на рожон? – Ничего подобного! Я встречался с ним в Лондоне всего несколько раз и клянусь, он не объяснил, по какой причине желает моей смерти. Полагаю, это ревность или какое-то оскорбление, которое я, сам того не заметив, ему нанес. Он ведет себя просто абсурдно, не желая объяснить, что именно ему не нравится. – В таком случае у тебя есть все причины отказываться от этих дуэлей. – Думаешь, я не пытался? Он назвал меня лгуном. Не мог же я игнорировать подобные вещи, не так ли? Харриет хорошо знала сына. Он был склонен замалчивать правду, если эта правда была не в его пользу. Но Томас верил сыну. Еще бы не верить! И он был не намерен наказывать своего драгоценного отпрыска! – Ты знал об этом возмутительном требовании принца? – немного успокоившись, спросил Томас. – Меня предупредили, что Георг может на это пойти, поэтому я и вернулся из Лондона. Он принимает идиотские советы своих прихлебателей, которые стонут, утверждая, что его кошелек по-прежнему туго завязан. Регент надеется, что мы не обратим внимания на его смехотворные предположения о том, что этот глупый союз положит конец насилию. Надеется, что сможет выполнить свою угрозу. Полагаю, вы не станете угождать ему подобным образом. – Так ты считаешь, что он не блефует? – К сожалению, нет. Наполеон в Европе убивает достаточно много англичан. Советники регента считают, что если английские аристократы тоже начнут убивать друг друга, это плохо повлияет на настроение людей. Поэтому принц делает все, чтобы подобные утверждения разделял каждый и всякий. И если он начнет грозить нам королевским молотом, чтобы наказать за неповиновение, он получит надежную поддержку. Томас со вздохом глянул на жену. – Где девчонка? Полагаю, нужно ей сообщить, что она выходит замуж. Глава 2 Теперь они будут ее искать! Брук резко поднялась со своего места под окном гостиной, где все это время просидела на корточках, и ринулась в конюшню. Она слышала все, даже то, что сказал родителям посланник регента. Брук как раз шла к конюшне, когда к воротам подъехал модный экипаж. Ее разобрало любопытство, и она решила остаться и узнать причину приезда незнакомца. Дома не принимали гостей – только когда приезжали в Лондон. Так что в графстве у них почти не было друзей. А Брук никогда ничего не рассказывали, поэтому подслушивать вошло у нее в привычку. Сначала Брук будут искать в ее комнате, затем в оранжерее и только потом в конюшне. Во всех трех убежищах. Но пока что она не хотела, чтобы ее нашли, поэтому даже не остановилась посмотреть, заживает ли вывихнутая правая передняя нога жеребца и не погладила новорожденного жеребенка. Она просто приказала мальчишке-помощнику поскорее оседлать Ребел[1] – ее лошадь. Брук назвала лошадь так, потому что сама была мятежницей, во всяком случае, в душе. Презирала жизнь, которую вела, и мечтала ее изменить. Конечно, это было невозможно, и Брук, в конце концов, была вынуждена смириться. Она не стала ждать конюха, который ушел на обед. Ему вовсе необязательно сопровождать ее, потому что Брук разрешено ездить исключительно по землям Уитвортов. Правда, земли эти были обширными. Их четверть занимала большая овечья ферма – основа богатства Уитвортов, многие годы торгующих овечьей шерстью. Конечно, никто из семьи понятия не имел, как стричь овец. Остальная земля либо пустовала, либо заросла лесом. И по пустошам, и по лесу можно было мчаться галопом, а это было именно то, в чем Брук сегодня нуждалась. Прежде чем родители сообщат ей «новости», ей требовалось достаточно времени, чтобы осознать все, только что подслушанное. Первой ее реакцией было крайнее недовольство Робертом, дуэль которого будет стоить ей давно обещанного лондонского сезона. На почве подготовки к этой поездке она даже сблизилась с матерью. А Брук не так уж часто ее видела. Не знай она мать лучше, подумала бы, что та предвкушает путешествие в Лондон. Скоро Брук предстояло сложить вещи и уехать отсюда. Ей уже купили сундуки и сшили новый гардероб. Харриет устраивала дочери сезон в Лондоне вовсе не из любви к ней. Просто этого ожидало от родителей девушки общество, а мать всегда делала то, что от нее ожидало общество. И Брук никогда не ждала чего-либо с таким нетерпением, как этой обещанной поездки. Вот тебе и обещания! И тут на нее нахлынул страх. Ей придется выйти замуж за абсолютно незнакомого человека! Но пока они с Ребел летели по лугу, она поняла, что подобная перемена планов может быть своего рода благословением, потому что это самый быстрый и надежный способ убраться подальше от этой семейки. Брук волновалась, что, приехав в Лондон, окажется не на своем месте, потому что практически не обладает никакими умениями, необходимыми леди, и поэтому ни одному мужчине не захочется на ней жениться. Теперь эти тревоги исчезли. И хотя разочарование и страх по-прежнему оставались, все же ей с трудом удавалось сдержать улыбку. Губы помимо ее воли так и растягивались в стороны… Она никогда прежде не испытывала столь противоречивых эмоций, но похоже, страх перед человеком, который «вполне возможно, убьет ее, как только затащит в постель», и перспектива жизни вдалеке отсюда не могли затмить радости от мысли, что она навсегда оставит дом. Конечно, она предпочла бы не быть брошенной в пасть волка, но любая судьба лучше, чем жить в семье, где ее не любили. Доскакав до леса, Брук придержала лошадь и направила ее по хорошо знакомой тропинке. Именно этой дорожкой они с горничной Алфридой ходили за травами. В своих бесчисленных путешествиях в самую глубину леса они сами протоптали тропу. На маленькой залитой солнечным светом полянке Брук спешилась и посмотрела на небо. Криком выплеснула ярость, потом выплакала страх и наконец рассмеялась от облегчения. Наконец-то она вырвется из-под власти бессердечных родных. Боже, она не станет скучать по дому и этим людям… кроме слуг, конечно. Элис, горничная, убирающая наверху, подарила ей к сезону коробку вышитых вручную лент. Брук рыдала, поняв, сколько времени и любви вложено в этот труд. А кухарка Мэри, которая при встрече всегда ее обнимала и совала в руку пирожок! Или Уильям, конюх, который из кожи вон лез, чтобы рассмешить Брук, часто впадавшую в мрачное настроение. Но она будет безутешна, если вместе с ней в Йоркшир не сможет поехать ее горничная. Слишком сильно будет тосковать по Алфриде Уичвей, которая была вместе с Брук с первых дней ее жизни. У Харриет почти сразу же пропало молоко, и Алфрида, недавно потерявшая ребенка, сначала стала кормилицей, а потом и горничной Брук. Эта тридцатитрехлетняя женщина с темными, как ночь, глазами и волосами стала ей настоящей матерью, куда более родной, чем Харриет. А также лучшим другом. Грубоватая, властная, иногда возмутительно резкая, Алфрида ни в малейшей степени не была услужливой, мало того, считала себя ровней всем окружающим. Причина, по которой Брук проводила так много времени, ухаживая за растениями в оранжерее, была проста: Алфрида желала иметь все необходимые ей травы, причем круглый год. Обитатели деревни Тамдон полагались на Алфриду, лечившую их болезни. Они приходили на кухню и передавали свои просьбы судомойкам, а уж те шли к Алфриде, которая отдавала им свои травяные отвары и настои в обмен на монетку. Алфрида помогала людям так долго, что Брук считала, что она уже успела изрядно разбогатеть. Хотя люди называли ее не знахаркой, а ведьмой, все же они выпрашивали ее зелья. Алфрида держала свое искусство целительницы втайне от семьи Брук, опасаясь, что ее обвинят в колдовстве и выкинут из дома. – Обычно у тебя есть причины плакать и злиться, но почему ты смеешься? Что тебя так обрадовало, куколка? Поездка в Лондон? Брук подбежала к выступившей из-за дерева Алфриде. – Не в Лондон, но все равно поездка. Пойдем, расскажу довольно хорошую новость… в некотором роде. – Довольно? – рассмеялась Алфрида. – Разве я не объясняла тебе опасность противоречий? – Тут ничего нельзя поделать. Меня отдают в жены врагу моего брата. Конечно, не добровольно, а по просьбе принца-регента. Алфрида вскинула брови: – Королевские особы не просят. Они требуют. – Совершенно верно, и угрожают страшными последствиями, если их требованиям не подчинятся, – добавила Брук. – Ты бы отказалась подчиниться? – Не я. Мои родители. Но они решили не проверять, блефует ли регент, и спешно отослать меня к этому человеку. Роберт считает, что он от меня откажется, так что, возможно, никто не принудит меня за него выйти.