После завтрака Дерек объявил: — Через полчаса я отправляюсь ловить рыбу. — Здесь водится рыба? — поинтересовалась Дженни. — Это я и попытаюсь выяснить. — Кого вы ловите? Я хочу сказать, какую рыбу? — С этим тоже никакой ясности. Может быть, попадется русалка, а может быть, угорь. Мне нравится сидеть на берегу и наблюдать, как ничего не происходит, а если вам тоже нравится такое занятие, мы уж точно ничего не пропустим. Дженни это занятие тоже понравилось. Она лежала на берегу и наблюдала, как маленький поплавок весело кружится на воде, и говорила себе, что как только он остановится, она скажет: «Дерек»… Но он все никак не останавливался совсем… еще нет… еще нет… еще… — Дерек. — Наоми. Она обратилась к нему по имени. Худшее было позади. Поборов робость, она спросила: — Ты не будешь против, если тебе придется вляпаться в одну вещь? Он понял, что на сегодня рыбалка окончена. — Ты имеешь в виду варенье? Или осиное гнездо? — Убийство, — храбро произнесла Дженни. — Хочешь, чтобы я кого-нибудь убил? — сказал Дерек. — Полагаю, — продолжал он с сожалением, — вряд ли это Арчибальд. Дженни покачала головой. — Знаешь, — сказала она просто, — я Дженни Уинделл. — А не Глория Наоми Харрис? — Нет. Дерек кивнул. — Я был уверен, тут какая-то ошибка. Я знаком со всеми Харрисами — их сейчас осталось всего-то семнадцать тысяч, — а ты ни капли не похожа ни на одного из них. — Знаешь, это был мой платок. Дерек нахмурился. — Твой платок, — повторил он. — Дженни, — объяснила она. — Дженни. — Из-за замка Конуэй. — Замок Конуэй, — кивнул Дерек. — Говори все, даже то, что кажется тебе несущественным. Когда у меня в руках окажутся все факты, я сумею сопоставить их. — Ну, и конечно, меня там вовсе не должно было быть. Поэтому, понимаешь, я и спряталась. — Поэтому ты спряталась. Теперь я должен перебить тебя, чтобы рассказать печальную историю о моем свойственнике. Много лет назад Арчибальд, тогда еще он не был знаменит, написал длинную поэму белым стихом. Или, во всяком случае, длинную поэму. Во всяком случае, — сказал Дерек, — нечто очень длинное. Но забыл пронумеровать страницы, и так случилось, что рукопись уронили два или три раза, прежде чем она попала к наборщику. Наборщик уронил ее еще раз, а сын наборщика, которому поручили подобрать страницы, утащил несколько страниц из разных мест, чтобы делать самолетики. Остаток был опубликован под названием «Ариадна в Сток-Ньюингтоне[21]» и, вынужден признаться, получил высокую оценку арчибальдовых коллег-критиков. Но, — сказал Дерек с нажимом, — все дело в том, что в итоге поэма Арчибальда стала не тем, чем была. Поэтому, Дженни Уинделл, не могли бы вы сложить страницы вашей истории с убийством в нужном порядке и начать, хотя это может показаться неоригинальным, с самого начала? — Но разве ты не читал газет? — воскликнула Дженни. — Ни одной. Мы не получаем ничего, кроме «Санди пейперз». Поэтому начни с того, кто такая Дженни Уинделл… И Дженни рассказала ему. Когда она закончила, Дерек воскликнул: — Черт возьми! Дженни сказала: — Ужасно, правда? — Ужасно? Да нет, конечно. Это потрясающе. — Ты не возражаешь… — робко спросила Дженни. — Возражаю? О Роберт Льюис Стивенсон, о Артур Конан Дойл, о Фримен, Харди и Уиллис[22], то есть, Фримен Уиллс Крофтс[23], благодарю тебя. То есть вас. — Я поступила ужасно глупо? — Ты поступила очаровательно мудро. Если есть что-то более очевидное, чем все остальное, в этом мире — а, разумеется, что-то всегда бывает более очевидным, — так это то, что некоторые вещи нельзя объяснить полисменам. Для того чтобы убедить одного за другим полисмена, инспектора, коронера, адвоката и барристера в том, что вы с Гусаром были так поглощены беседой друг с другом, что ты, не посмотрев, вошла не в тот дом, понадобится около девятнадцати лет, и ты все равно останешься на том же месте. Нет, жизнь изгнанника гораздо лучше. — Да, я думаю, это было бы сложно. — Просто невозможно. Еще одна история в семействе Фентонов приключилась со мной. Когда я был маленьким, у меня был абердинский терьер. Однажды я упустил его, и отец попросил местного полисмена сказать, если вдруг кто-нибудь найдет пса. На следующий день полисмен пришел к нам, отсалютовал и сказал: «Сэр, я должен сказать, что животное, о котором идет речь, в последний раз видели следовавшим в направлении Чорлтона-кам-Харди». Представь только, насколько нужно ничего не понимать в абердинских терьерах, чтобы сказать такую вещь, ты поймешь, как прозаична наша полиция. Но Дженни представляла себе не абердинского терьера, следовавшего в направлении Чорлтона-кам-Харди, она пыталась вообразить Дерека маленьким мальчиком, грустившим по пропавшему другу… — А теперь, — произнес Дерек, — к делу. — К делу? — переспросила Дженни, вдруг очнувшись. — Да. Что мы собираемся делать? — Не знаю. Я думала, может быть, ты знаешь. — Тогда дай мне подумать. Дженни дала ему подумать. Ей тоже хотелось подумать. О том, как чудесно, когда кто-то думает за тебя… — Первым делом, — сказал Дерек, — надо непременно выяснить, что происходит в Лондоне. Поэтому сегодня ближе к вечеру можно будет увидеть, как я следую в направлении Мейдстоуна, где закуплю все утренние газеты. — Ой! — вдруг воскликнула Дженни. — Что «ой!»? — Я только что вспомнила! Я же просила Нэнси написать мне на почту в Танбридж-Уэллсе. — Ой! Прекрасно, в таком случае я проследую в направлении Танбридж-Уэллса и закуплю все утренние газеты там. — И получишь мое письмо? — И получу твое письмо. — А тебе его отдадут? — Надеюсь. — Я могу с тобой поехать? — Лучше не надо. Детективы могли проследить тебя до Танбридж-Уэллса. — Я выгляжу совсем по-другому. Правда. Я хочу сказать, прическа… совсем другой вид. Дерек посмотрел на нее. — Я узнаю тебя где угодно, будь ты Дженни Уинделл, Глория Харрис, Наоми Фентон, дриадой, наядой или ореадой. Несмотря на то что ты сделала со своими волосами. — Ну, ты, — протянула Дженни, словно это было совершенно естественно. — Да, я. Ты должна дать мне записку, в которой бы говорилось, что твой брат Уилбрахам Харрис из «Уилбрахам Харрис и компания», импорт консервированных фруктов, должен взять для тебя письмо. Я принесу письмо и газеты и мы проведем за ними весь вечер. Согласна?