– Нельзя вернуть в оборот слово, которое никогда не было в ходу. – Я тебя умоляю, Вэл, – драматично вздыхает Алан. – Duh очень даже было в ходу. Традиция родилась с первого же года старшей школы: мы встречались у дверей и вместе шли в другой конец здания, где незанятые металлические шкафчики образуют своего рода закуток, который мы прозвали альковом. Там мы втроем усаживались на пол спиной к стене, вытягивали ноги, едва не задевая пробегающих мимо школьников, и возбужденно спорили о том, кто с кем, кто что сказал или сделал, или не сказал и не сделал, или, «господи боже, представляете», что случилось или не случилось, «ну просто смешно», или «ужасно», или «нечестно», или «скучно». В алькове нас обычно наполняла уверенность, что здесь и сейчас мы проживаем лучшие дни нашей жизни. – Ладно, – говорит Вэл, пока мы скидываем рюкзаки и располагаемся на полу. – Если ты решил возродить duh, то я верну «клево». – Телеграмма-молния, – откликается Алан, – «клево» никогда не выходило из употребления. – Сам факт, что ты упомянул телеграмму-молнию, лишает тебя права рассуждать, что в ходу, а что нет. Я жую буррито, уставившись невидящим взглядом в бушующую поодаль толпу школьников и радуясь бессмысленной болтовне Алана и Вэл. Благодаря ей сохраняется иллюзия привычной жизни, и даже если это только иллюзия, она хотя бы отвлекает от «скелета в шкафу»: как наши пути разошлись на вечеринке у Лонгмайров два дня назад, о чем мы с тех пор ни разу не упомянули. Вэл слегка толкает меня в бок: – Эй, у тебя все еще отходняк или как? – Хм… нет. – Ты как-то отключаешься. – Извини, – отвечаю я, – печаль уходящего лета, наверное. Да еще наткнулся утром на Тайлера, так что весь день пошел насмарку, даже не начавшись. – На Тайлера Уокера? – Мэсси. – О боже, – говорит Вэл. – Да уж, сурово. – Дай угадаю, – вступает Алан. – Его потянуло на излюбленную тему? Насчет того, что ты педик, или щелкаешь целки как орешки, или у тебя маленькая сосиска? – Прямо в точку. Вэл морщится: – Ну я вас умоляю. – Тайлер неисправимый говнюк, – заявляет Алан. И добавляет с полным ртом: – И очень жаль, потому что внешне он весьма миленький. – Держи карман шире, – ухмыляется Вэл, а ее брат в ответ целует свой бицепс и звучно рыгает. – Если серьезно, – добавляет он, – попробуйте найти того, кто с таким упорством и безо всякого знания предмета заводил бы разговоры о сексе, как Тайлер Мэсси. Один из самых печальных девственников на свете. – А Ной тогда, по-твоему, кто? – спрашивает Вэл, кивая на меня. – Радостный девственник? Алан перестает жевать: – Где я это уже слышал? Я разглядываю носки ботинок и раздумываю, краснеют ли ноги от смущения. – Девятый класс. В подвале у вас дома. Алана начинает разбирать неудержимый хохот. Вэл удивляется, что смешного, и тогда Алан рассказывает ей о старой заморочке, когда в девятом классе ему выпал особенно неудачный день и все обзывали его особенно злобно, так что он по возвращении домой решил посвятить выходные обращению в традиционную ориентацию. – Ага, гениальная идея, – говорит Вэл. Алан стряхивает крошки с рубашки: – Ну и что, Вэл? – И что ты сделал? Алан не в силах справиться с хохотом, поэтому продолжаю уже я: – Он подумал, если посмотреть, ну в общем… порно для… гетеросексуалов… – Зовите меня ханжой, но меня смущает последнее слово, хоть я сам как раз из них. – Короче, ты, наверное, в курсе, что ваши родители подписаны на «Синемакс»[13]. – «Синемакс»? Да ты шутишь, – говорит Вэл. – Про Интернет слыхал когда-нибудь? – А ты слыхала про родительский контроль? – вступает Алан. – Про историю поисков, веб-фильтры и все такое? – Не говоря уже про вирусы, – добавляю я. Вэл качает головой: – Вы прямо как младенцы, аж слеза наворачивается от умиления. Погодите, а при чем здесь радостные девственники? Я снова утыкаюсь взглядом в ботинки: – Так назывался фильм в тот вечер. Вэл и Алан корчатся от смеха, и мне ничего не остается, как присоединиться к ним. – Значит, какие-то идиоты начали обзываться, – говорит Вэл, переводя дух, – и ты решил, что пора заняться конверсионной терапией? – Во-первых, мне было всего четырнадцать, – оправдывается Алан. – А во-вторых, они не просто обзывались. Помнишь, как я раньше фанател от «Железного человека»? – Раньше? – Тони Старк круче всех, Вэл. Всегда с новой подругой, и… ну не знаю, вряд ли мне подвернется в качестве ролевой модели крутой супергерой-гей. Тут подходит Джексон из нашей команды, парень под два метра ростом, и спрашивает, как поживает моя спина. – Вроде получше, – отвечаю я и добавляю для равновесия: – Посмотрим, как пойдет. Джексон по-приятельски тычет кулаком в плечо сначала Алана, потом меня. – Будь здоров, чувак, – говорит он, после чего испаряется вместе с нашим беззаботно-веселым настроением. Иногда я подозреваю, что Вэл и Алан догадываются: со спиной у меня все в порядке. Мы так давно дружим, что с тем же успехом можно притворяться перед зеркалом, рассчитывая обмануть самого себя. Впрочем, если они и знают правду, то не подают виду. По трансляции звучит песня – через две минуты нужно быть на местах. Мы собираем вещи и молча отправляемся по кабинетам. Я пытаюсь представить, как все было раньше, пока начальство не разделило расписание на две смены и все начали пользоваться шкафчиками, потому что на каждый день приходилось больше четырех уроков. (Если слишком углубиться в тему, становится грустно. Пустые бесполезные железные шкафчики. Почему-то они наводят тоску.) Алан наклоняется, чтобы завязать шнурок, оглядывается через плечо на собственный зад, потом на меня: – Любуешься, а? – Мечтать не вредно, – отвечаю я. – Господи, – говорит Вэл, – ну точно как дети малые. – Нет уж, извини, – возражает Алан. Он выпрямляется, и мы идем дальше. – Мы с Но гиганты среди карликов. Верно, Ной? – Ты и правда высокий. – Несгибаемые реликты более совершенной эпохи. – Алан, у тебя между зубами зеленый перец застрял. – Вэл тычет пальцем ему в рот. Он выковыривает перец ногтем и скрывается в кабинете. Прежде чем последовать за ним, Вэл говорит мне: – Твой лучший друг – идиот, ты в курсе? – Дык. – Клево. 22. dinge beginnen fur Norbert weirden zu bekommen [14]