Глава 1 Когда я была еще совсем маленькой, я, в попытке покормить диких уток, чуть не утонула в пруду, находящемся за нашим домом. На самом деле я смутно помню тот момент, но с тех пор я начала бояться любой жидкости, в которой можно было бы хоть как-то умудриться утонуть. Впредь к пруду я больше не подходила более чем на триста метров, потому как он стал для меня символом смерти. И хотя с каждым годом пруд становился всё мельче, а утки в нём всё упитаннее, я, к своим двадцати двум годам, так и не научилась плавать. Однако приобретенная мной в детстве аблутофобия[1] никак не влияла на мою любовь к дождливым дням и особенно вечерам. Конечно я никогда не была мазохисткой, обожающей гулять под дождем, любящей возвращаться домой после тяжелого дня с промокшими ногами или бежать по грязным городским лужам в тщетной попытке остановить свободное такси. Я скорее всегда была из тех многих, кто обожает во время дождей смотреть в окно, за которым начинают сгущаться осенние сумерки, и, согреваясь теплой чашкой кофе, думать о чем-то своем, далеком и непонятном даже для самих себя. Сегодня был именно такой вечер — вечер, когда капли дождя, отскакивающие от крыши нашего небольшого, старого, двухэтажного домика, заставляли мою душу расслабиться под звучанием ненавязчивой, вибрирующей тяжести своего падения. Две недели назад, после неполного четырехлетнего обучения в одном из лучших университетов страны, я вернулась из столицы в родной городок, который резко отличался своим размеренным темпом жизни от пульсирующего ритма мегаполиса. Я почти отучилась на терапевта и мечтала в ближайшем будущем стать дипломированным специалистом, но в свете последних событий не могла позволить себе платное обучение. В итоге мне пришлось бросить учебу и продолжить жить с тягостной надеждой на то, что со временем у меня получится восстановиться в университете. Коротко о моей семье. Мой отец, брюнет с большими ярко-голубыми глазами и средним телосложением, отличался своим необычным чувством юмора, которое зачастую лишь отражало суровую реальность окружающего его мира, и пристрастием к вкусному ужину, что почти не отражалось на его плотной фигуре. За свою жизнь он освоил две профессии: вальцовщик стана горячей прокатки и радиомеханик. После десяти лет на металлургическом заводе, второе место работы казалось для него манной небесной, которой он опасался лишиться последние полгода, в связи с массовыми сокращениями, связанными с фактическим разорением его работодателя. За минувшую зиму было уволено пятьдесят человек из семидесяти восьми и уже ни для кого не было секретом, что до конца весны фирма отца испустит последний вздох. Но об этом в нашей семье негласно договорились молчать, дабы не думать о, и без того плачевной, финансовой ситуации нашего очага. Мою мать можно определить в разряд опытных домохозяек, которые с закрытыми глазами способны одновременно кормить ребенка, гладить рубашку и решать вопрос с коммунальными платежами. Сначала она трепетала над своими четырьмя детьми, затем появились внуки и дедушка с бабушкой. Так она навсегда осталась вечной домохозяйкой, полностью довольная своей должностью женщины, на которой, в буквальном смысле, держится весь дом. Вставая в шесть утра, чтобы приготовить завтрак для домочадцев и ложась в десять часов, после финальной глажки белья или протирания пыли, мама всегда всё успевала. Она никогда не была пышной женщиной, однако за последние месяцы совершенно похудела от свалившихся на нашу семью проблем. На волосах появилась первая седина, которую она тщательно замаскировала дешевой краской цвета коньяка, вокруг глаз проступили новые морщинки, а в глазах начала отражаться первая за всю жизнь усталость. Мой старший брат, Дэниел, в отличие от меня, совершенно не представлял, чего хочет от своей жизни. Если я мечтала выучиться, получить диплом и сделать успешную карьеру медика, тогда он мечтал просто прожить очередной день, не сломав себе при этом шею. Жаль, что в итоге у него это не получилось. Когда ему было двадцать, он заявился домой с новостью о том, что готовится стать отцом. До сих пор помню, каким шоком стала эта новость для нашей семьи. И не столько потому, что парню было всего два десятка от роду, он не имел образования и зарабатывал копейки, работая водителем, сколько потому, что матерью его ребенка собиралась стать семнадцатилетняя Линда Фейн, еще даже не окончившая A-levels[2]. Родители не успели проглотить эту новость не поперхнувшись, как уже через неделю к нам, на постоянное место жительства, переехала будущая мать моих племянников, которая была всего на год старше меня. Она заселилась в спальню брата, поэтому ни я, ни мои сестры не встали на дыбы, из-за нашего притеснения на собственных квадратных метрах и, в итоге, мы неплохо ужились под одной крышей. Линда запомнилась мне тихой девушкой — намного тише, чем я или мои сестры. Она обладала мягкими, светло-русыми волосами до лопаток и невероятно быстро растущим животом. Родители сразу с ней поладили, так как всерьез считали, будто девушка в буквальном смысле пострадала от домогательств со стороны их старшего недотепы. Линду нельзя было назвать умной, но и глупой она тоже не была. Её смело можно было отнести в разряд «простых» девушек, любящих пожевать корочку лимона и послушать сплетни о соседях. Её родственники, живущие в соседнем городе, выгнали девушку из дома сразу после того, как узнали о том, что она залетела. Это было неудивительно — Линда была далеко не из обеспеченной семьи, в которой помимо нее воспитывалось еще два ребенка. В итоге её родители долго со сглупившей девчонкой не церемонились, молниеносно выставив её на улицу. Первые две недели, из-за острого токсикоза, Линда почти не выходила из своей спальни. Затем токсикоз сменился зверским аппетитом и к пятому месяцу, когда родители повели её на второе УЗИ, мы все уже всерьез верили в то, что её невероятно большой для своего срока живот — это всего лишь следствие активного поглощения углеводов. По словам мамы, когда наш отец узнал, что Линда беременна двойней — он с минуту немо стоял с выпученным глазами. Безусловно, все радовались подобной новости, тайком от Линды подсчитывая сбережения на черный день и экономя мелочь на проезд. Один младенец — это большое счастье, два младенца — это слишком большое счастье, с которым ближайшие несколько лет, едва ли не единолично, предстояло справляться родителям отца ребенка. Родители моего отца в нашей семье являлись эталоном по-настоящему сильной любви. Такое редко случается, но дедушка с бабушкой родились в один день с разницей в пять лет. Они познакомились, когда бабушке было всего восемнадцать, но она уже буквально болела мечтой стать фотомоделью. Именно с этой целью она пришла к молодому, но к тому времени уже весьма преуспевшему фотографу, Кристоферу Пейджу. Именно он сначала сделал её фотомоделью, затем сделал ей предложение руки и сердца, и, уже после её согласия, сделал ей ребенка. Так в свои двадцать лет моя бабушка успела стать узнаваемой личностью, любимой женой и любящей матерью. Вскоре после рождения моего отца, молодая семья переехала в этот город, влюбилась в него и добровольно решила навсегда в нем застрять. По неизвестным причинам, дети у пары больше не рождались, поэтому их безумно радовал факт наличия четверых внуков и они приходили в полный восторг от приближающегося рождения сразу двух правнуков. На фоне возвышенной любви дедушки и бабушки отношения моих родителей выглядели более потертыми, хотя, в отличие от стариков, они прожили вместе «лишь» двадцать восемь лет. Скорее всего, так получилось потому, что у них было больше детей, больше обязанностей и меньше времени на себя. Но они были неплохой парой. Отец постоянно подшучивал над мамой, а мама постоянно «гоняла» его за разбросанные вещи и ставки на скачки. Они ссорились пару раз в год, и-то потому, что так положено в долгой супружеской жизни. Родители никогда не шушукались между собой, в попытках выразить нежные чувства друг к другу, как это иногда делали Дэниел и Линда, которые регулярно ссорились по мелочам ровно один раз в неделю и лишь изредка проявляли «любовь» на людях. Со стороны эта молодая пара вообще выглядела так, будто она держится на куда более обыденных вещах, нежели любовь. Например, на подаче воды друг другу или массаже ног. За семь месяцев Дэниел так и не смог найти хорошо оплачиваемую работу и купить в наследство своим детям нечто большее, нежели пару синих и розовых пинеток. Не то чтобы он не мог изменить хотя бы финансовую сторону своей жизни, просто он даже не пытался. Со стороны казалось, будто Линда уже устала ожидать чуда. В её взгляде появились нотки отстраненности и безразличия к своему избраннику, пока в её животе просыпался всё больший голод. Однако не только Линда — все видели, что Дэниел слишком несамостоятельный для отцовства и слишком страдающий юношеским максимализмом, чтобы хотя бы попытаться взять себя в руки. На этом фоне родители частенько пытались вставить в черепную коробку моего брата хотя бы подобие мозга. В основном это происходило, когда Дэниел тратил деньги на пиво, пытался прогулять работу или забывал купить фрукты для Линды. Зачастую всё заканчивалось ссорами, из-за чего обстановку в доме, на тот момент, сложно было назвать спокойной. Дэниел никогда не был примерным сыном, братом или мужем и тем более не собирался становиться идеальным отцом лишь потому, что однажды не сумел правильно воспользоваться контрацептивом. Картина была плачевной и именовалась она «Расхлёбанный отец с женой-малолеткой». В конце июля Дэниел взял отцовский автомобиль, чтобы съездить с Линдой на запланированное обследование, так как её срок беременности подходил к концу. Лондон расположился не так далеко от нашего городка и брат настоял на том, что сопроводит Линду самостоятельно, без родительской опеки. В конце концов, он работал водителем, что могло произойти? Они задержались в Лондоне из-за очередного набега Линды на всевозможные бистро, поэтому возвращались домой поздней ночью. Как позже выяснилось, причиной аварии стал бесхозный пони, выбежавший на проезжую часть. По заключению экспертизы, Дэниел пытался вывернуть руль, что привело к перевороту машины при съезде в кювет. Автомобиль буквально впечатался в дерево, что усугубило ситуацию. Авария была обнаружена не сразу, из-за чего скорая помощь прибыла лишь спустя час. После того, как парамедики зафиксировали смерть Дэниела, у Линды был обнаружен слабый пульс. Если бы скорая помощь оказалась на месте чуть раньше, возможно её смогли бы спасти. Смерть Линды была зарегистрирована в 23.56. В 00:01 из нее буквально вырезали мальчика и, спустя полминуты, девочку. После этого события наша семья изменилась навсегда. Глава 2 В детстве мы всегда ссорились. Дэниел постоянно нас задирал, Эмилия, хотя и была всего на два года старше меня, всегда отбирала у меня игрушки, а я, в свою очередь, отнимала игрушки у Тэмми, которой не повезло родиться спустя два года после меня. Если честно, до сих пор не понимаю, что именно сподвигло моих родителей завести четверых детей подряд, с разницей рождения всего в два года. Более чем уверена в том, что я на такое никогда не решусь. После смерти Дэниела пыл между мной и сестрами словно утих и, если раньше мы ссорились каждый день, сейчас мы начали ограничиваться одной ссорой в месяц. Отец, ранее выглядевший на пять лет моложе своего возраста, вдруг постарел до своих лет, мама стала так тихо передвигаться по дому, словно лишилась своего веса, а нас с сестрами словно контузило первой в этой жизни потерей. Как выразились врачи, нам еще повезло — дети не просто выжили, они остались совершенно невредимыми после подобного месива. Двойняшки появились на свет недоношенными, поэтому некоторое время провели в местной поликлинике, в инкубаторах, днями и ночами находясь под бдительным наблюдением врачей. Когда же пришло время забирать детей домой, родители всё еще не отошли от шокового состояния. В тот день мама снова не смогла встать с кровати, поэтому за детьми отправился отец с дедушкой и бабушкой, а мне с Тэмми пришлось заниматься самым страшным. Перед уходом отец виновато на меня посмотрел, но я понимала, что заставлять его это делать — слишком несправедливо. От Эмилии можно было не ждать помощи, так как она наотрез отказалась принимать в этом участие и отправилась на очередное собеседование, по итогам которого позже стала секретарем. Помню, как Тэмми исступленно смотрела на меня, стоя на пороге спальни Дэниела, не в силах заставить себя переступить порог, отчего самую мучительную часть работы мне пришлось выполнять самостоятельно. Я буквально швыряла вещи брата и Линды в огромные картонные коробки, почти не пытаясь хоть как-нибудь их отсортировать. Быть в комнате брата спустя всего лишь две недели со дня его смерти было тяжело, но дотрагиваться до его вещей было просто невыносимо. Тэмми нервно наблюдала за тем, как я с остервенением металась по комнате, хватаясь за фоторамки, книги и духи Линды, как швыряла в коробки носки, компакт-диски и бейсбольные мячи Дэниела. Она терпеливо поправляла неровно уложенные рубашки, после чего подписывала коробки черным маркером: «Одежда», «Постельное белье», «Книги и канцелярские принадлежности», «Мелочи»… Мы должны были успеть справиться с «очищением» комнаты за полтора часа, но, благодаря моей поспешности, мы смогли уложиться в час: укомплектованные картонные коробки были подняты на чердак и оставлены в самом дальнем углу; разложенная тахта, которая прежде служила кроватью для Дэниела и Линды, не без труда была сложена пополам; все необходимые принадлежности для младенцев (от памперсов и присыпок, до влажных салфеток и игрушек) были разложены в новом комоде, который отец купил накануне вечером; две колыбельные кровати, которые дедушка собрал за пару дней до трагедии, были заправлены чистым постельным бельем… * * * Начались бессонные ночи. В первую же ночь мы поняли, что не справляемся с малышами. Мама до сих пор не пришла в себя от шока, папа тоже не до конца понимал, что с ним происходит, Эмилия твердила, что ей необходимо выспаться перед первым рабочим днем и вскоре вообще отказалась принимать во всем этом «балагане» участие. Тэмми же смотрела на всё округлившимися глазами и спустя два часа полноценной борьбы окончательно сдалась, отправившись спать, в то время как я пыталась успокоить сразу трех детей — Дина, Элис и папу. Около четырех часов утра, по призыву папы, к нам явились дедушка с бабушкой, которые буквально спасли ситуацию. Следующую неделю старики ни на шаг не отходили от правнуков. Они были настоящим тандемом, умело делая всё в паре — от замены памперсов, до кормления младенцев. Их изредка подменяла только я — единственная, кто не игнорировал, или не имел причин игнорировать вопли двойняшек. Чуть позже подключилась и рассыпающаяся от горя мама. В этот момент дедушка с бабушкой решили на некоторое время отстраниться от помощи с младенцами, посчитав, что мама быстрее придет в норму, как только начнет самостоятельно заниматься внуками. В итоге, мама с каждым днем всё больше и больше втягивалась в работу с детьми, и я понемногу начала отходить от состояния вынужденной бессонницы. Вскоре мама и вправду обрела во внуках новую волю к жизни, но прежде чем она это осознала, мне пришлось провести еще один месяц без сна и покоя. Я и прежде не была сильна в учебе, так что не было ничего удивительного в том, что последние два месяца не самым лучшим образом повлияли на статистику моих оценок. Хорошо, что в шестнадцать лет, вещи вроде подтягивания спортивных показателей или изучение французского даются гораздо легче, чем в тридцать. Я не только снова нагнала свои прежние показатели, но и подняла их на двадцать один процент. После всего, что я увидела за прошедший год (несовершеннолетняя беременность Линды, смерть брата, рёв младенцев), я с уверенностью пошла к поставленной перед собой цели, с болтающимся на ней ярлыком, на котором курсивом было выведено слово «Независимость». Прежняя мечта поступить в университет впервые стала реальной миссией. Мне с детства сложно давалась учеба, но в старших классах я изо дня в день трудилась на школьной скамье и мои труды постепенно начали приносить плоды. За следующие два года я поднатаскалась по базовым предметам и, в итоге, смогла поступить на терапевтическую кафедру, на которой денно и нощно грызла гранит науки. Всё шло по плану, пока не объявилась мать Линды с громким заявлением о том, что желает усыновить двойняшек. С этого момента между нами начались дорогостоящие судебные тяжбы. Почти весь семейный бюджет уходил на немощного адвоката, но другого мы просто не могли себе позволить. В итоге дедушка с бабушкой переехали к нам, чтобы сдавать свою двухкомнатную квартиру по неоправданно-низкой цене, так как в нашем городе в принципе сложно сдать в аренду то, что превышает размер десяти квадратных метров, а мне пришлось покинуть университет, так как я больше не могла себе позволить оплачивать обучение. Во время учебы я работала в ночной забегаловке, но мои доходы не могли покрыть и половину стоимости моего обучения за год, из-за чего большую часть денег мне приходилось брать у родителей. Именно поэтому я сделала вид, словно ушла из университета по собственному желанию. Родители, конечно, вздыхали для приличия, но в их вздохах больше слышалось благодарное облегчение, нежели настоящее сожаление. Зарплата отца покрывала коммунальные платежи и непредвиденные расходы вроде пластыря на разбитые колени Дина или новые сандалии для Элис. Пенсия стариков плюс деньги за сдачу их квартиры уходили на тяжбы в суде и юридические вопросы. Небольшой же заработок Эмилии делился на нужды самой Эмилии и мелкие потребности семьи, после чего у нас оставалась только мизерная зарплата Тэмми, которая подрабатывала горничной в местном четырехзвездочном отеле — эти деньги уходили на пропитание семьи из девяти человек. Мы в буквальном смысле сводили концы с концами ради того, чтобы наших двойняшек не отобрала незнакомка, которая, в свое время, не побоялись вышвырнуть из дома собственную, беременную дочь. Судебные тяжбы тянулись невыносимо долго и невероятно мучительно. Спустя два месяца безрезультатных трений, крыша нашего дома всё еще тряслась от дрожи своих обитальцев над их личным счастьем в виде двух пятилетних детей. * * * Миновало две недели после моего возвращения из Лондона, а я всё еще не смогла найти себе работу. В таком небольшом городке эта задача оказалась действительно проблематичной. На одно рабочее место претендовало минимум трио, максимум — квинтет[3]. Я снова и снова просматривала, уже затертые до дыр в мониторе, объявления о работе, практически потеряв надежду найти что-то стоящее. Да что там стоящее — я готова была идти работать уборщицей сортиров, лишь бы только не обременять семью. Благодаря бирже труда, за последние двенадцать дней я побывала на десяти собеседованиях, но никуда так и не смогла устроиться. Чаще всего очередь до моей кандидатуры даже не успевала доходить — кто-то успевал отхватить лакомый кусок первее меня, реже я попросту не подходила по параметрам. Точнее сказать, не подошла я всего дважды: на вакансию бармена, так как не умела жонглировать бутылкой, не разбивая её или нос собеседника (отчего на бирже на меня стали смотреть с опаской), и на вакансию официанта, так как я на первой же минуте случайно опрокинула поднос с кремовым супом на администратора. После седьмого собеседования через биржу труда, я отправилась на поиски в интернет, но большинство поданных вакансий уже были закрыты, хотя еще и не были удалены с информационного ресурса. Правда три собеседования я всё же смогла выбить для себя именно через интернет: визажист, диджей и закройщик. После этих собеседований, в резюме, в разделе «коротко о себе», мне можно было смело дописывать: «Не умею красить физиономии престарелых дам; у меня отбито чувство ритма; мои пальцы настолько неуклюжи, что вполне способны покончить жизнь самоубийством, проколов швейной иглой с десяток раз каждую из своих фаланг». Еще чуть-чуть и я готова была поверить в собственную никчемность, но пока я еще готова была побороться хотя бы за место разносчика прессы. Глава 3 Моя спальня была невероятно маленьких размеров — пять на пять шагов. Однако, не смотря на всю свою скромность, она являлась едва ли не верхом роскоши в этом доме. Все спальные комнаты располагались на втором этаже, кроме скромной комнатки дедушки с бабушкой, которая, впрочем, была минимум в два раза больше моей. Сразу за моей комнатой следовала спальня Дина и Элис, в которой зачастую происходили дикие вещи, вроде «поединка смеха», суть которого заключалась в перехохотании друг друга посредством криков. По другую сторону коридора располагалась самая просторная комната в нашем доме — комната Эмилии и Тэмми, в которой, не смотря на весь простор, чаще всего вспыхивали скандалы на пустом месте. Как же счастлива я была, когда, по возвращению домой, додумалась разгрести кладовую для швабр (которая, благо, была оборудована небольшим, прямоугольным окошком) и затащить в нее старую, двуспальную раскладушку, которую прежде, на случай ночевки гостей, мы хранили на чердаке. Тэмми тихо завидовала моей смекалке, я же тихо жалела её заторможенность. Со старшей сестрой было сложно ужиться. Кто как не я знала об этом, съезжая из шикарных апартаментов в захудалую кладовку. Свой переезд я провернула после скандала, который Эмилия закатила в первое же утро после моего приезда, доказывая, что я без спросу взяла её фен. Да, я взяла его на минуту, но не видела в этом той трагедии, которую умудрилась рассмотреть под увеличительным стеклом прав на частную собственность моя старшая сестра. После этого инцидента я вдруг решила реализовать недавно прокравшуюся в мою голову идею. Перенеся из кладовой все швабры, тряпки и чистящие средства в подвал, я за полчаса избавилась от въевшейся пыли, вымыла платяной шкаф, проветрила свои новые «апартаменты», после чего перетащила в них раскладушку и все свои вещи — благо у меня их всегда было не так уж и много. Когда сестры вернулись домой после рабочего дня, одна из них невольно обрадовалась произошедшей перемене, а вторая всхлипнула от того, что не додумалась до этой гениальной идеи сама. На широком деревянном подоконнике я организовала себе уютный столик и поставила на него свой ноутбук десятилетней давности, который прежде принадлежал моему отцу. Он буквально достался мне по наследству, так как на семейном совете было решено купить новую модель старшей сестре — ведь она к тому времени уже работала секретарем, и ей ноутбук был просто жизненно необходим! — а мне отдать старую, потому как я усердно готовилась к вступительным экзаменам. Бедной Тэмми, на правах младшей, снова ничего не досталось, но на тот момент, когда в нашей семье началась дельба ноутбуков, отсутствие части Тэмми родители выставляли в качестве наказания за её хулиганское поведение. Сейчас же, в свете последних событий, она и вовсе лишилась даже малейшего шанса на приобретение подобной вещи, но, если честно, она в ней уже и не нуждалась. Тэмми не была зарегистрирована в социальных сетях и, кроме как для погашения задолженности по мобильному счету или редкого просмотра новостей, ей больше ни для чего ноутбук был не нужен. И-то для этих целей она пользовалась либо услугами общественных компьютеров в библиотеке, либо моим ноутбуком, который стал для нее доступен лишь по моему возвращению из Лондона. Ноутбуком Эмилии безнаказанно могли пользоваться только родители, для созвона с друзьями по скайпу. Остальные не имели ни желания, ни сверхмощных нервных клеток, чтобы лишний раз теребить фибры хрупкой души этой девушки. * * * Я в сотый раз обновила своё резюме на сайте РНГ[4] и чуть не ударилась головой о низкий потолок, вскочив со своего скрипучего стула. Так как я уже с десяток раз билась макушкой о наклонный потолок, я инстинктивно резко присела и прижала ладонь к затылку, боясь в очередной раз нарваться на наказание свыше. Кто-то впервые обратил внимание на моё резюме! До этого момента только я делала попытки откликнуться на вакансии, но почти никто не обращал на меня внимание. Я не была уверена в том, что моё резюме не имело популярности из-за отсутствия моего фото — скорее всего, в этом городе попросту не было вакансий и с этим уже пора бы было смириться. Однако сейчас я зашла на свою страницу в РНГ как раз с целью загрузить своё изображение, чтобы хоть как-то привлечь удачу к своему фейсу, как вдруг увидела единицу напротив пометки «Мой успех». Я всё еще не могла поверить в свой успех, поэтому мысленно улыбнулась тому, как эта информация выглядит: «Мой успех — 1». Вдруг появилось ощущение, будто я, незаметно для самой себя, с нуля перекатилась за грань дозволенного невезения в нашей семье — на минус одну ступень. Не в силах выкинуть подобные мысли из головы, я грешным делом подумала, что это всего лишь спам или просьба не сорить своей никчемной резюмешкой по всем сайтам. Поэтому, прежде чем открыть письмо, я успела заранее разочароваться. «Мы ознакомились с Вашим резюме и предлагаем пройти собеседование завтра в 10.00 по адресу Б***-стрит-10». Всего одна строчка, заставившая меня улыбаться до ушей в течение следующей минуты. Впервые не я напросилась, а меня пригласили на собеседование! Как мало нужно человеку, ищущему работу вторую неделю к ряду, чтобы ощутить терпкий вкус успеха, разливающийся по ухмыляющемуся сознанию. «Кто завтра определенно не пойдет на биржу труда, как планировал это еще пару минут назад? Я не пойду! Я отправлюсь на Б***-стрит-10 и получу свой кусок от трудоустроенного пирога!» — Возбужденно пронеслось в моем, затуманенном от счастья, подсознании. Я была настолько возбуждена, что чуть не упала лицом на клавиатуру от отчаяния, когда пробила адрес своего собеседования. Как я могла забыть, что переулок Б***-стрит живет отдельной жизнью от нашего города и фактически является отдельным государством? Аристократическая улица с исключительно изысканными коттеджами, фигурно подстриженными газонами и роскошными автомобилями, от названия марок которых язык заплетается в узел. Мысленно я уже шла в сторону биржи труда, как вдруг что-то внутри меня щелкнуло. Я называю подобные щелчки внутри себя «бойцовской кнопкой». Моей семье нужны деньги и если эти буржуи готовы раскошелиться хотя бы на фунт, тратя время на моё убогое резюме, я возьму этот фунт. * * * С утра моя решимость немного потускнела и скукожилась в уголке моего сознания. Субботние завтраки в нашей семье всегда состоялись чуть позже привычного времени, так как отец, Эмилия и Тэмми обычно предпочитали хорошенько отоспаться после трудовой недели. Однако сегодня все, за исключением Дина и Элис, встали с утра пораньше, в остром предвкушении моего собеседования у миллиардеров (если верить словам отца, я шла минимум к нефтяным магнатам). — Вот им наказание за роскошь, — начал «подбадривать» меня отец, намазывая масло на еще теплую булочку, которую с утра купила в лавке на соседней улице Тэмми. — Пусть вкусят нашей Глории кусочек, чтобы жизнь им медом не казалась. — В данном случае не вкусят, а выкусят, — остроумно заметила Эмилия. — И всё же я надеюсь, что Глория как-нибудь умудрится вернуться к нам целой, а не покусанной. Ты думаешь пойти в таком виде? — спросила мама, только сейчас обратив внимание на мои черные джинсы, легкую алую рубашку с небольшим декольте, которую я купила всего полгода назад для «особенных дней», даже не подозревая о том, что такими «особенными днями» станут дни моих собеседований. — Я на все собеседования так хожу, — непонимающе встряхнула плечами я.