«Тут описка, товарищ Сталин», – начиная понимать, что произошло, проситель с теплящейся надеждой посмотрел на Верховного. «Да нет, тут все правильно написано. Вы свободны, товарищ полковник», – холодно ответил главнокомандующий. Подполковник совершенно добродушно рассмеялся. Глядя на него, вымученно улыбнулся и штатский. – Виктор Васильевич, я надеюсь, мы поймем друг друга. Вы уже поняли, что у нас с вами был не допрос, а, так скажем, – подполковник замолчал, подыскивая слова, – непринужденная дружеская беседа. Видите, что никто не вел протокол допроса. Сейчас мы закончим наше общение, и вас отведут в камеру. Там я вам настоятельно советую подумать. Не только о себе, – жестко посмотрел на меня подполковник. – У вас ведь жена работает учительницей и маленькая дочь должна пойти в школу. Не хотелось бы, чтобы они стали родственниками врага народа. На миг у меня потемнело в глазах. Допрашивающий ударил в самую болезненную точку. Я невольно сглотнул появившийся в горле комок. Перед глазами встали Айжан и Маша. Заметив это, подполковник хищно улыбнулся и продолжил: – Настоятельно советую рассказать на допросе все, что вы знаете о подготовке антипартийного и антигосударственного переворота. К тому же следствие обладает всей полнотой информации о Берии, Судоплатове и Эйтингоне. А вам зачем их покрывать? Подполковник снова дружески улыбнулся: – А когда во всем разберутся, снова поедете служить на Тихий океан. Хотя, если захотите, можно будет перевестись служить и на Черное море. У вас ведь, насколько я знаю, в Корее было тяжелое ранение легкого? Чувствуя себя опустошенным, молча кивнул. * * * Лежа на жесткой койке, я отрешенно смотрел в потолок, под которым тускло горела лампочка. Сон не шел, несмотря на усталость. Мысли тяжело ворочались в моей голове. Эх, если бы можно было вернуть то время, что было еще несколько дней назад. Когда я был не подследственным, а заслуженным офицером с орденской колодкой на груди. А еще лучше раньше, когда мы с Айжан и Машей гуляли по каменистой набережной Урала в Чкалове. И почему отпуск всегда пролетает так быстро? А может, лучше оказаться в босоногом детстве? Помню, как я летом в колхозной конюшне запрягал старого мерина Ваську. Я тогда надел хомут и подвязывал гужи к дышлам, а Васька взбрыкнул и наступил мне на ногу… Чуть не отдавил тогда пальцы на левой ноге… – Подследственный, встать. Днем спать и лежать запрещается, – вернул меня из забытья голос надзирателя. После скудного тюремного завтрака, сидя на табурете, я заставил себя думать и вспоминать все то, что рассказывал мне Пинкевич про армейских генералов и что в сердцах при мне говорил генерал Павел Анатольевич Судоплатов Науму Исааковичу Эйтингону. Я тогда только приехал в Москву и зашел в кабинет на Лубянке доложить о прибытии. Как положено, постучав, я вошел в просторный кабинет начальника управления и, вскинув руку к фуражке, четко доложил Павлу Анатольевичу о прибытии. Кроме него в кабинете тогда были генерал Эйтингон и полковник Серебрянский. Я сразу понял, что им всем сейчас точно не до меня. – Да пойми ты, Яша, что Булганин совершенно не военный человек. Какой-нибудь командир стрелкового батальона больше него понимает в тактике и оперативном искусстве. Когда я с ним первый раз пообщался на совместном совещании с начальником ГРУ ГШ и Разведуправления Главного Морского штаба в Кремле, то мне просто жутко стало. Он понятия не имеет, что такое развертывание сил и средств, степени боевой готовности и стратегическое планирование. А я-то, грешным делом, начал ему втолковывать, что диверсии на тыловых складах ГСМ и авиационного вооружения гораздо важнее, чем атака американских аэродромов. Так он на меня как баран на новые ворота посмотрел. – Паша, а что ты еще хочешь от бывшего партийного работника? Он ведь в армии только политической пропагандой занимался. – Ну а министром обороны он стал только благодаря Хрущеву. Это его человек. Ну а кроме того, – усмехнулся генерал Эйтингон, – он алкоголик и питает большую слабость к балеринам и певицам из Большого театра. Это по сообщениям агентуры. А ты ему про какое-то стратегическое планирование и диверсии… – Наум Исаакович махнул рукой. – В тридцатые годы, когда Хрущев был первым секретарем Московского горкома партии, Булганин занимал должность председателя Моссовета. – Павел Анатольевич, я думаю, вопрос об отборе офицеров, сержантов и старшин в нашу бригаду надо обговаривать только с генералом Захаровым, начальником ГРУ, – подал голос Серебрянский. – И еще с адмиралом Бекреневым [18], – добавил Эйтингон и только тут посмотрел на меня. А я стоял тогда навытяжку возле двери, как мышь на кошачьей свадьбе, прекрасно понимая, что сейчас услышал то, что никак не положено знать младшему офицеру. Как говорится, меньше знаешь – крепче спишь. Так, значит министр обороны Булганин – человек Хрущева, а многие генералы держат зуб на министра Берию за то, что у них в свое время отобрали награбленное барахло. А ведь многих выгнали из партии и из армии, а не просто понизили в должности, как Жукова. Понятно, что все они, мягко говоря, не испытывают симпатий ни лично к Лаврентию Павловичу, ни ко всем нам, кто служит в войсках и органах МВД. Ну а после смерти товарища Сталина, как это всегда и везде бывает, началась борьба за власть. Это я хорошо помню. Благо нам в институте хорошо преподавали историю… А такой злопамятный человек, как Жуков, не забыл, как пришлось писать объяснительные про награбленные ценности. Значит, человек Хрущева… Хрущев… А ведь мне про него много рассказывал Пинкевич, порой закипая от ненависти. Было это во время отпуска, еще перед командировкой в Корею. Мы тогда сидели с удочками на берегу небольшой речки вдвоем. – Знаешь, что этот гад по пьянке ляпнул? – Саня посмотрел мне в глаза. – Я, говорит, Сталину и Берии смерть сына никогда не прощу. Это наш осведомитель из его домашней прислуги сам слышал. А как он Россию и русских ненавидит, не хуже любого эсэсовца из дивизии «Галичина». Все с ним ясно – троцкист недобитый… И куда только товарищ Сталин смотрит, – тяжело выдохнул Пинкевич. – Погоди, Саня, объясни толком. Он же сам русский из Курской губернии родом. Ты сам только что говорил. И что вырос он в рабочем поселке в Донбассе. А что случилось с его сыном? Объясни толком. – Да прирезали наши этого гада в лесу тогда, как барана, – зло сплюнул Пинкевич. – Саня, ты не психуй, а толком расскажи, – я отвернулся от блестящей ряби воды. – Ну, в общем, так, – начал рассказывать Пинкевич, поглядывая на поплавки удочек и периодически выбрасывая на берег то карасиков, то плотву, а один раз – колючего ерша. Я укладывал эту добычу в ведро, а об дергающегося ерша до крови расцарапал руку. Рассказ Пинкевича звучал так. – К началу Великой Отечественной войны старший сын Хрущева Леонид имел звание старшего лейтенанта Военно-воздушных сил. В тысяча девятьсот сорок втором году после излечения в госпитале он поправлял здоровье в санатории ВВС под Куйбышевом на живописном берегу Волги. Ну а когда заслуженные фронтовики оказываются на отдыхе, как тут обойтись без горячительных напитков… Ну и, само собой разумеется, в компании с прекрасной половиной человечества, – усмехнулся Пинкевич, потроша рыбу и бросая ее в закипающую в ведре воду. Я же, внимательно слушая Сашку, надергал растущей по берегу осоки и бросил в костер. Солнце уже почти зашло, и в воздухе замельтешили комары. Пинкевич поморщился от дунувшего на него белого дыма и продолжил рассказ: – В общем, когда вся честная компания хорошо набралась водочки и коньяка, Леонид Хрущев решил показать свое искусство в стрельбе из пистолета. Своей даме из числа девушек-военнослужащих поставил на голову яблоко и достал пистолет. Она, как ты понимаешь, тоже уже хорошо была под хмельком, если согласилась, чтобы ее голова была подставкой для мишени. Пить надо меньше, а больше закусывать… Живой бы осталась. Саня замолчал, бросая в закипавшую уху почищенные мной корни рогоза [19]. – Ну а дальше-то что? – не выдержал я. – Понятно, что… Дырка в башке у этой дуры, – хмыкнул Пинкевич. – Но если ты думаешь, что Леонид Хрущев после трибунала поехал искупать свою вину кровью в штрафной батальон, то глубоко ошибаешься, – глядя на пламя костра, глухо проговорил Пинкевич. – Его папаша в это время был членом Военного Совета то ли на Южном, то ли на Юго-Западном фронте. Большой человек, одним словом. Уж не знаю как, но он сумел это дело замять. Ну а Леониду все-таки пришлось отправиться на фронт. Ну а там, я точно не знаю, – Саня поворошил палкой в костре, – то ли летчик-истребитель Хрущев был сбит в воздушном бою, то ли сам перелетел к немцам. В общем, он сразу предложил немцам свои услуги, – добавил Пинкевич, снимая закопченное ведро с ухой с толстой палки из орешника, уложенной на две рогатины по краям костра. – Эх, жаль, Витек, крышки у нас нет. Сейчас в уху комарье и мошка набьется… – Да хрен с ней, с мошкой, ты дальше рассказывай, – я требовательно взглянул на Пинкевича. – Да чего там рассказывать… Немцы стали его возить на машине с громкоговорителем вдоль линии фронта, а он агитировал наших бойцов сдаваться. – Да, это не Яков Джугашвили, сын товарища Сталина, – вырвалось у меня. – Яблочко от яблони недалеко падает, – согласился Саня. – Так вот. Руководству нашего четвертого управления была поставлена задача – выкрасть младшего Хрущева и доставить в Москву. В общем, задействовали всю зафронтовую агентуру: и нашу, и военной разведки… Радиоразведка тоже хорошо поработала. В общем, довольно быстро вычислили место, где немцы держали Хрущева-младшего между его поездками на фронт. Наша омсбоновская группа была десантирована для захвата предателя. Поскольку в его окружение уже была внедрена наша агентура, все прошло как по маслу. – Картошку-то будем печь? – вдруг сменил тему разговора Сашка. – Да ладно, куда тебе еще, вон ухи целое ведро, – удивился я. – Ну да, – согласился Пинкевич и продолжил: – В общем, вывезли этого гада в лес, расчистили поляну под взлетно-посадочную площадку и отстучали радиограмму в Москву. Мол, готовы принять самолет для отправки предателя в Москву. А в ответной радиограмме было сказано, что нечего всякую мразь в Москву везти, судите его на месте… [20] Вот так оно было, Витек. Мне это мой земляк, радист этой группы, рассказывал. А уже потом, когда после Западной Украины я в военной контрразведке служил, то слыхал, что лично товарищ Сталин приказал так ответить. Несколько минут я ошеломленно молчал, не в силах поверить в услышанное. – Саня, так ведь сейчас этот Хрущев член Президиума Центрального Комитета партии. Как же эта вражина так высоко забралась? Пинкевич в ответ лишь горько усмехнулся и развел руками. – Генерал Серов [21], замминистра госбезопасности, это тоже его человек… Как и министр обороны, – чуть подумав, добавил Саня. – Ладно, давай уху есть. Ты как насчет ста граммов? Сашка достал из вещмешка армейскую флягу с чехлом из сукна. – Ладно, наливай, – махнул я рукой – после всего услышанного тогда говорить больше ни о чем не хотелось. Как еще выразился про Хрущева Саня? Троцкист недобитый… Я встал с табурета и начал вспоминать, что об идеях Троцкого нам говорили в институте. Как я тогда понял, фактически в рамках одной партии большевиков в двадцатые годы существовали минимум две враждебные фракции. Одна, под руководством товарища Сталина, объявила о построении социализма в отдельно взятой стране – России. Сталинский социализм должен был улучшить жизнь трудящегося человека. А значит, строить детские сады, школы и библиотеки. Ликвидировать безграмотность в России, где восемьдесят процентов взрослого населения в 1917 году не умело читать и писать. И после восстановления разрушенного Первой мировой и Гражданской войной хозяйства строить новые заводы, фабрики и железные дороги. Сделать страну экономически независимой от Запада. Автаркия – вспомнился мне научный термин, полная независимость экономики. А что предлагал Троцкий с его «мировой революцией»? Для этого он и прибыл в восемнадцатом из Америки в охваченную революцией Россию. Социализм в отдельно взятой стране невозможен… Все силы страны должны быть брошены на строительство мощной Красной армии, а она понесет революцию в Европу на острие своих сабель и штыков. Ни о какой ликвидации безграмотности и восстановлении промышленности и сельского хозяйства в России не может быть и речи. Более того, как и при царе, страна должна быть источником дешевого сырья для Англии и Америки, а русские красноармейцы должны были уничтожить экономических конкурентов заокеанских дельцов в Европе. Россия должна была по этому плану быть принесена в жертву во имя господства англосаксов. Как же тогда сказал товарищ Сталин? Я напряг память, меряя шагами свою камеру. «Оппозиция думает, что вопрос о строительстве социализма в СССР имеет лишь теоретический интерес. Это не верно. Это глубокое заблуждение» [22]. Да и весь русский народ для Троцкого был просто быдлом. В лучшем случае дрова для «пожара мировой революции». И после высылки из СССР Троцкий и его последователи в нашей стране вредили, как могли. Не зря их опекали почти все западные разведки. И свои ордена за ликвидацию Троцкого в Мексике перед войной генералы Судоплатов и Эйтингон получили не зря. А галицийский нацизм и ненависть ко всему русскому… Что я об этом знаю? А то, что мамаша хорошего сыночка воспитала, да и ее муженек, русский мужик из-под Курска, только в украинской вышиванке ходит. Как там в сказке сказано?.. Муж в семье – это голова, а жена – это шея, и куда она повернет, туда голова и смотрит. А как же наши-то все проглядели – Смерш, НКВД, НКГБ?.. Жена Хрущева ведь с Западной Украины… Этим ведь все и сказано. «Отставить эмоции, товарищ капитан-лейтенант! – дал я себе команду. – Давай лучше историю вспоминай и думай, что можно делать. Здесь и сейчас». История была моим любимым предметом в институте. По совету пожилого профессора, нашего преподавателя, сторонника идеи евразийства, я прочитал многое, не входящее в программу. «История – это не наука о прошлом, это наука о настоящем и будущем», – часто повторял наш преподаватель. Пожалуй, надо начать с того времени, когда и слова-то такого не было – «национальность». Но именно с тех времен – с тринадцатого и четырнадцатого веков тянутся корни галицийского, а уже в нашем двадцатом веке и украинского национализма. Хотя, вернее будет сказать нацизма, мысленно поправил я сам себя. Тогда, около тысячи лет назад еще домонгольская Русь состояла из множества славянских племен: кривичи, поляне, дреговичи, тиверцы, вятичи, древляне… Но кроме славян в лесах жили финно-угорские племена – меря, весь, чудь. В степях, где оседло на берегах крупных рек, занимаясь в основном рыболовством, а где кочуя, жили тюркские племена торков и берендеев. Принятие князем Киевским Владимиром православного христианства как государственной религии сплотило эту славяно-финно-угорско-тюркскую общность. Именно этот мудрый выбор князя Владимира еще через несколько веков приведет к рождению русского народа. В те далекие времена, встречаясь, люди спрашивали не национальность, это понятие появится в Европе только после буржуазных революций, а кто ты по вере? Ответом могло быть – правоверный, то есть мусульманин, католик, то есть западноевропеец, или православный. Причем уже позже православные русичи, говорившие кто-то по-мерянски, кто-то на тюркских языках, искренне считали себя единым народом. Именно православие отделило восточных славян от западных, принявших католичество, – предков поляков, чехов, хорватов, словаков. Словом, всех тех, с кем Русь, а затем и Россия воюет уже почти тысячу лет. А тогда, в тринадцатом веке, объединенная некогда единой религиозной идеей страна распалась на независимые, часто враждебные друг другу княжества. Киевское, Владимиро-Суздальское, Рязанское и другие. Особняком стоял господин Великий Новгород, который сейчас называют феодальной республикой. Друг с другом эти независимые княжества воевали порой еще с большей жестокостью и остервенением, чем с внешним врагом. И уже в это время князья и бояре Галичского княжества стали с большим интересом поглядывать на Запад и постепенно готовить прикарпатских славян к переходу в католичество… А вера для людей того времени означала в первую очередь не догматы и обряды. Знать все это было обязано духовенство. И эти богословские тонкости мало интересовали крестьянина, ремесленника или профессионального воина. Вопрос веры был намного важнее – кто свой, а кто чужой… Владимирское княжество, позже Москва, потом Россия и лежащая на западе католическая, а потом единственно цивилизованная Европа. А в тринадцатом веке из глубины евразийских степей пришли монголы. Пришли на территории всех этих русских княжеств. Но вовсе не для того, чтобы завоевать их и подвергнуть колонизации, а остаться здесь жить. Степнякам нечего было делать во влажных лесах Северо-Восточной Руси. Люди, выросшие в сухом климате центра Евразии с холодной морозной зимой и жарким летом, чувствовали себя в сыром лесу весьма неуютно, часто начинали болеть. Как сказали бы сейчас, болезнями органов дыхания. А антибиотиков тогда еще не знали. И, самое главное, в лесах было невозможно вести кочевое хозяйство – негде было пасти коней. Причина похода монголов на Русь была совершенно другой – вековая вражда с половцами. Эти два степных, близких друг к другу народа можно сравнить с современными поляками и русскими. И те и другие славяне, еще пятьсот лет назад прекрасно понимавшие речь друг друга. Но почти тысячелетие непрерывной войны поставило непреодолимую стену ненависти между нами и поляками. А тогдашние половцы имели сильных, как они считали, союзников – русских князей. Все русские князья уже давно породнились с половецкими ханами. И ехать в степь, чтобы в ханской семье выбрать в жены наследнику княжеского престола кого-то из «красных девок половецких», для тогдашних русских князей это было вполне нормальным явлением. Тогдашний половецкий хан Котян давно уже породнился с русскими князьями. И когда 1223 году в половецких степях появились два монгольских тумена [23], русские князья, естественно, выступили союзниками своих степных родственников. На реке Калке собрались дружины трех сильнейших князей Руси – Мстислава Удалого из Галича, властителя той самой будущей Галиции, Мстислава Киевского и Мстислава Черниговского. Объединенное русско-половецкое войско насчитывало около восьмидесяти тысяч человек. Половецким ханам и русским князьям победа казалась неизбежной. И предложение о мире русским князьям со стороны монгольских послов показалось лишь проявлением слабости, когда те объяснили, что не собираются ни завоевывать Русь, ни воевать с русичами. Но русские князья, формально будучи православными христианами, совершили крайне подлое преступление – убили всех монгольских парламентеров. Мерзость содеянного, кроме убийства безоружных людей, была еще и в том, что все монгольские послы были христианами. Более половины кочевников Великой Степи в те времена исповедовали христианство несторианского толка [24] – кераиты, найманы. Причем, не вдаваясь в богословские тонкости, они искренне считали себя такими же православными, как и русичи. Кстати, степная империя, основанная Чингисханом, была веротерпима, в отличие от Запада. Среди степняков были и мусульмане, и язычники-тенгриане, поклоняющиеся Синему Небу. После этого нарушения всех моральных норм для монгольского полководца Джебе битва стала неизбежной, и вполне естественным был приказ – пленных не брать. Согласно сборнику законов Чингисхана, Ясе, обман доверившегося тебе безоружного человека являлся непрощаемым преступлением. Тут мне вспомнился очень похожий случай, произошедший в сорок пятом году, когда мы работали на Дунае. Наши войска тогда окружили столицу Венгрии, Будапешт, и всем было понятно, что город немцам и венграм не удержать. Чтобы избежать разрушений и гибели гражданского населения, венгерскому командованию была предложена капитуляция. Венгерские генералы вроде бы согласились… Но на обратном пути по машине с парламентерами немцами был открыт огонь. Смертельно раненный водитель сумел выжать педаль газа, и машину занесло в расположение советских войск. Наши солдаты и офицеры увидели троих умирающих товарищей. После этого штурм был уже неизбежен, и в отношении защищавших город немецких эсэсовских частей действовал жесткий приказ – пленных не брать! То же самое случилось и на Калке. На свое несчастье, половцы имели еще одних врагов, которые стали верным союзником монголов, – бродников. Бродники или Черные клобуки, так по-разному называли моих казачьих предков в те далекие времена. Жившие в степях потомки торков, берендеев, частично смешавшиеся со славянами, исповедовали православие [25]. К половцам, разорявшим их кочевья и захватывавшим людей для продажи в рабство, мои далекие предки не испытывали ничего, кроме ненависти, и к их союзникам из русских княжеств симпатий тоже не имели. Я перестал мерить камеру шагами и, присев, стал вспоминать подробности битвы при Калке. Монголы и бродники имитировали отступление. Вентерь – так еще в начале нашего века именовали казаки этот тактический прием… Ложное отступление. Русско-половецкое войско бросилось в погоню. Но не все и не одновременно. Кто в лес, кто по дрова – так сказал тогда на лекции преподаватель. Конница растянулась вдоль пути преследования на большое расстояние, причем каждый хан и князь остался только со своей дружиной. Взаимодействие и связь отсутствовали напрочь. Теперь уже в каждом отдельном боестолкновении численно превосходящими оказались монголы и их союзники. Они пересели на свежих лошадей, что вели в поводу, развернулись и перешли в атаку. Сначала были разбиты половцы, а затем одна за другой княжеские дружины. Те даже не успевали выстроиться в боевой порядок. На плечах бегущих половцев монголы вламывались в ряды княжеских дружинников и легко сметали их. И если поход 1223 года был разведкой боем, то через четырнадцать лет на Русь пришло около тридцати тысяч степных воинов. Это были ветераны, прошедшие огни и воды. Поэтому неудивительно, что они прошли через разрозненные русские княжества, как нож сквозь масло, выполнив главную задачу похода: половцы были разбиты, а их остатки ушли на территорию современной Венгрии. Но для Руси главную угрозу составляли вовсе не монголы. Во-первых, государство, основанное Чингисханом, было веротерпимым, во-вторых, более половины степняков сами были христианами. А вот на западе был всегда страшный и беспощадный враг. После первых крестовых походов против мусульман на Ближний Восток германский император Фридрих II решил направить немецких крестоносцев из Палестины против православных. В 1237 году в Прибалтике немецкими рыцарями было образовано военно-монашеское государство – Ливонский орден. Его основная задача – захват Руси, окатоличивание покоряемого населения, уничтожение непокорных. Произошли знаменитая Невская битва и Ледовое побоище. Но это были выигранные сражения в войне против всего католического Запада, против которого небольшие русские княжества не могли устоять. И гибель Руси на Западе считали лишь делом времени. Но в 1252 году немецкие рыцари получили информацию о том, что князь Александр Невский побратался с Сартаком, сыном Бату-хана. Сартак был христианином, и названые братья обменялись нательными крестами. Соответственно, для Бату-хана князь Александр стал приемным сыном. В Новгород на усиление были отправлены боевые отряды степняков. Для монголов, исповедовавших принцип «за удаль в бою не судят», было вполне нормальным уважение и дружба с недавним достойным противником. А в это же время князь Даниил Галицкий, современник и антипод Александра Невского, сразу после ухода монголов в свои степи напал на союзных им князей, перебил всю аристократию, а население разогнал, частично продав в рабство. Политический курс Даниила состоял в том, чтобы выделить Галицко-Волынское княжество в самостоятельное государство, ориентированное на Запад. Папа римский, верховную власть которого признал Даниил, прислал ему даже королевскую корону. Да вот незадача – ее забрали у папского посланника поляки. Так зарождалась сама идея галицийского нацизма – на вражде к другим русичам. Но кроме Галичины и Волыни будущее украинство зародилось на территории Великого княжества Литовского, государства, захватившего все русские княжества, не вошедшие в состав монгольской Империи. И эти идейные предки украинских нацистов хорошо отметились после Куликовской битвы. Тогда, в 1380 году, и у темника [26] Мамая, и у русских имелись союзники. Союзником князя Дмитрия, будущего Донского, был законный хан Орды Тохтамыш. Он двигался на соединение с войсками своего подданного, московского князя, из заволжских степей. А на помощь Мамаю тоже двигался с войском литовский князь Ягайло. Никак не уменьшая героизма русских на Куликовом поле, отметим, что немаловажным для победы оказалось отсутствие в битве литовского войска. Восемьдесят тысяч воинов Ягайло опоздали всего на один дневной переход. Этим мы обязаны еще одному незаслуженно забытому герою русской истории – князю Олегу Рязанскому. Он, маневрируя со своей пятитысячной дружиной, сумел задержать литовцев. А когда воины Ягайло отогнали рязанцев, битва была уже закончена. Но литовцы все-таки отыгрались – они напали на русские обозы, уходившие с места битвы, и перерезали всех раненых русских воинов. А ведь большинство в литовском войске составляли русские из-под Киева, Чернигова, с Волыни. Они говорили на том же языке, что и убитые ими раненые, и еще пока называли себя православными… Но уже скоро Ягайло заключил союз с Польшей и папой римским и приказал своим подданным принимать католичество. После 1413 года все бояре и служилое сословие Литовского государства получали равные права с поляками только при условии принятия католичества. И вскоре оказывалось, что самыми жестокими гонителями православия и всего русского становились новообращенные католики, вчерашние русичи. Я улыбнулся, вспомнив, как нашего преподавателя сильно раздражала формулировка «монголо-татарское иго». «Монголо-татарское иго, сама эта теория была написана на немецком языке и только позже, в восемнадцатом веке, переведена на русский язык. Цель проста – хотели, чтобы в России все степные народы считали врагами. Кстати, «иго» по-китайски переводится как «единое государство». А вот про польско-литовское ярмо на шее русского народа наши русские западники не любят вспоминать», – часто говорил он. Да, русские и православные в польско-литовском государстве были людьми второго сорта, но тем не менее во всех войнах, которые вела Речь Посполитая против России, они принимали самое активное участие. И что лично мне крайне неприятно, эта завербованная в королевскую армию голота, тогдашние босяки, величали себя казаками. Это они, духовные предки Мазепы и Бандеры, осаждали вместе с немцами, венграми и поляками Псков во время Ливонской войны, Троице-Сергиеву лавру во времена Смутного времени. И именно они проявляли изуверскую, нечеловеческую жестокость, порой удивляя даже немцев и поляков. Одно уничтожение города Елец вместе с жителями в 1618 году чего стоит. Это гетман Сагайдачный [27] со своими душегубами отличился. После распада Речи Посполитой и вхождения почти всех русских земель кроме Галичины и Волыни в состав Российской империи на Западе не успокоились. Хорошо отработанная тактика воевать против русских руками других русских была принята к реализации в будущей войне разведкой Австро-Венгрии. С середины девятнадцатого века в Галиции, являющейся частью Австро-Венгерской империи, началось гонение на все русское. Галицийским русским, или русинам, как они себя называли, стали внушать, что они украинцы, особая европейская нация. Человек, хотевший занять место чиновника или учителя, должен был подписать следующее обязательство: «Заявляю, что отрекаюсь от русской народности, что отныне не буду называть себя русским, а лишь украинцем, и только украинцем» [28]. Особенно ненавидела все русское украинская греко-католическая церковь. После начала Первой мировой войны украинизация Галичины пошла семимильными шагами. Был создан концентрационный лагерь Талегроф, хотя точнее его было назвать лагерем смерти. Туда попадали исключительно те, кто продолжал считать себя русскими и русинами, не желая становиться украинцами. Геноцид населения, считавшего себя русским, шел полным ходом. Были образованы боевые формирования из «свидомых украинцев» – Легион украинских сечевых стрельцов. Они наиболее охотно, с большим увлечением сжигали села, признанные «русофильскими», и расстреливали крестьян с женами и детьми. Да и в самой Российской империи агентура влияния австрийского Генштаба тоже трудилась весьма плодотворно. Профессор Грушевский написал исторический опус, где объяснялось, что украинцы – это чистокровные европейцы, без малейшей примеси чужой крови, а вот москали – это исключительно потомки татар и финно-угров. Пропаганда «мазепинцев», как их тогда называли, облегчалась крайне слабой работой российских спецслужб. Как Отдельного корпуса жандармов, так и военной контрразведки. Хотя основная сложность ведущих украинскую пропаганду в России «мазепинцев» была в том, что те, кому адресовались эти идеи, даже не подозревали, что они… украинцы. Они искренне и вполне справедливо считали себя малороссами, русскими из Малороссии. Здесь даже мало помогала придуманная украинская азбука – «кулешовка». Поэтому после начала Первой мировой войны и первых поражений русской армии немецкая разведка пошла своим путем, несколько отличным от их австрийских коллег. В 1916 году в лагерях для русских военнопленных Радштадт, Зальцведель и Вейцлар была развернута вербовочная работа. И хотя поначалу, как говорили «профессиональные украинцы», «свидомых среди пленных было дюже мало», голод, холод и тяжелые условия плена делали свое дело. Число желающих служить в украинских частях германской армии постепенно росло. Пленным читали лекции, они должны были понять, кто такие украинцы, и забыть навсегда, что они были русскими или малороссами. Основная вербовочная работа шла в лагере Радштадт, где были сформированы кадры для 1-го Запорожского полка. К февралю 1918 года из бывших пленных в Германии была сформирована дивизия, переброшенная затем на Волынь. Она именовалась первой дивизией синежупанников. Солдаты этой дивизии именовались так из-за своей экзотической униформы – синих жупанов-кафтанов и шаровар. Головным убором была высокая белая папаха с малиновым шлыком. Подпоясывались украинские воины широким красным кушаком. Командовал дивизией генерал-майор Зелинский, взятый в плен в начале войны. Естественно, что он тоже отказался считать себя русским. Видя успешные результаты, германское командование начало формирование новых украинских частей на территории Германии и Австрии. Но офицеры должны были сдать экзамен по «украинознавству». Все эти многочисленные украинские части после поражения в войне Германии и Австрии составили армию гетмана Скоропадского, а позже Петлюры. Главным требованием в этой армии было ненавидеть Россию и воевать против русских. Тогда у петлюровцев не задалось, никаких побед над Красной армией в Гражданскую войну они не одержали. Отметились лишь еврейскими погромами и грабежами и убийствами мирного населения. После поражения в войне, в эмиграции в 1929 году была создана организация украинских националистов (ОУН). Организация объединила тех, кто был завербован в лагерях военнопленных и выходцев из Галиции, «профессиональных украинцев». Была оформлена идея «интегрального национализма». Примечательно, что украинский нацизм идейно оформился в то же время, когда в Германии зародился национал-социализм, а в Италии фашизм. Автором заповедей украинского национализма был Дмитрий Донцов, этнический русский из Мелитополя. Общий смысл был прост и понятен для самого тупого рогули: москаляку на гиляку [29], а кацапа на ножи! Кстати, у Донцова настоящая фамилия – Щелкоперов. Возглавил организацию бывший полковник австро-венгерской армии Евген Коновалец. Он дважды встречался с Гитлером, и немецкая разведка снова решила разыграть украинскую карту в будущей войне против СССР. Но советская разведка отслеживала происходящее, а не «ждала у моря погоды». В мае 1938 года советский разведчик, русский парень Павел Судоплатов, внедренный в ОУН под именем галичанина Павлуся Валюха, подарил Коновальцу коробку конфет. Тот, как и фюрер германской нации, обожал сладкое. Вот только полакомиться Коновальцу не удалось – при попытке открыть коробку сработало взрывное устройство. На посту лидера украинских нацистов оказался Андрей Мельник, не обладавший нужным боевым опытом и авторитетом. Ему составлял конкуренцию молодой лидер Степан Бандера. Масла в огонь вражды умело подливала советская разведка. В 1940 году ОУН окончательно раскололась на «мельниковскую» и «бандеровскую» фракции, потеряв в кровавых разборках тысячи рядовых членов и партийных функционеров. А вот что творили мельниковцы и бандеровцы из украинских шуцманшафт батальонов и карательных эйнзатцкоманд на оккупированной советской территории, слабонервным лучше не знать. Одна Волынская резня чего стоит [30]. Вот только зачем после войны Галичину и Волынь не отдали Польше? Как говорил Саня Пинкевич, там тех, кто считал себя русскими, уже и кости истлели. И все население без исключения исповедует украинский нацизм. Там в каждой семье в ту войну кто-то служил если не в карательном батальоне, то в дивизии СС «Галичина», если не в эйнзатцкоманде, занимавшейся уничтожением населения, то в охране лагеря смерти, какого-нибудь Бухенвальда или Собибора.