Кивнула. — Завтра сможешь выйти? — Да. — Сама пишешь? Странное возникало ощущение. Шлыков говорил с ней, будто знал ее давно и будто у них сложились доверительные отношения. И правда — ему шло это дружеское «Нико»… хотя и хлесткая фамилия тоже шла. — Нет, не пишу. Вы… ты уже по телефону спрашивал… — Не получается или не пробовала? — Не просили никогда. Я же просто корректор. Сказала — и пожалела. Царь Петр в охрану только здоровых лбов себе под стать брал. Небось и Шлыкову не хочется кого попроще. — Статья нужна. Всё о сноубордах. С юмором. Агрессивная. Если без картинок считать — планируй на разворот. Завтра приноси что получится. — Николай, но я их в руках никогда не держала, сноуборды эти! — А ты думаешь, журналисты пишут только о том, что в руках держали? Делай что хочешь, консультируйся где хочешь. Интернет позволен, но злоупотреблять не советую. Идея ясна? Оленька подумала, что рано сказала в «Доме и офисе», что уходит. Перед ней лег журнал с девицей на обложке; ничего так девица, в меру одета. — Посмотри, это пилотный номер. В продажу, понятно, не поступал. Заголовок тяжелый. — «Последний холостяк»… Да нет вроде… — Оля, ну не видишь разве? Не бьет по глазам. Хлеще нужно. Голову ломаем. — А почему не назвать просто «Холостяк»? Улыбнулся: — Потому что это просто. — Ну не знаю… Назвать «Холостяк» и внутри латинскими буквами написать «last». Ну, last, «последний»… Шлыков смотрел на нее, и она поняла — попала в десятку. Вот этой ерундой, полубредовой идеей она обошла всех дурочек, что смотрят на него и пускают слюни. Взял лист бумаги, написал размашисто: «XOLASTЯK». — Обалдеть. Олька… Оленька чувствовала, как губы растягивает улыбка. Будто расстояние между ними резко сократилось. Будто она выросла на семь сантиметров. Это «Олька» звякнуло веселой монеткой. — Пять мужиков голову ломали. Она молчала и улыбалась. Ей уже не надо было ничего говорить. — Егор, Света, Серега, кто там есть еще? Все сюда! И эти «все» сказали, что — здорово. 29 Вернулась домой в начале двенадцатого. Степа спал, Вовка пялился в телевизор, Нины не видать было. Только в метро вспомнила, что мобильный отключен — на автоответчике оказалось три Вовкиных сообщения. В одном докладывалось, что «карга устроила цирковое представление» (Нина), в двух других полезной информации было ноль, одни стенания, мол, когда придешь. Да еще через два часа пришла бы — они там остались почти все, но путь-то неблизкий, да и возвращаться в поздноте привычки нет. После легендарной идеи с названием (ведь осенило же!) народ сразу проникся, даже советоваться принялись, смешно. В общем, не просто вошла в команду, а с правом голоса. Оказалось, что номер делают на март. Вот тогда и возник этот вопрос: а какого лешего в весеннем номере про сноуборды писать? Но Шлыков уперся, мол, зима еще не кончится, а тема животрепещущая, на нее самое оно ловить читателя. В процессе дебатов выяснилось, что статейка поручена уже кому-то и положат ее на стол Шлыкову буквально на днях. То есть Оленьку тестируют, да и всё. Если нароет что-то интересное — впихнут в текст. Врезки сделают, например. Но в силу того, что никакой она не журналист, можно сказать, Шлыков так развлекается. Берут-то ее на должность корректора, но — Света сказала — писать Нико заставляет буквально всех, разве что уборщицу в покое оставил. Смотрит, на что человек способен. А потом, между прочим, относится к нему соответственно. Приятная девчонка эта Света. Ведь могла бы и не говорить, а сказала. Так что наваять следует не иначе как шедевр. Пойди наваяй — когда ни времени, ни малейшего понятия о предмете. Назавтра Шлыков велел подходить к трем, и, похоже, посиделки опять затянутся. Но это как раз то, что нужно: альтернатива этому неродному дому, Вовке, всему. — Оля! Я тебе дозвониться не мог! Стащила шапку, потянула с плеч шубейку, мягкий мех, так и хочется к щеке приложить. — Давай. Давненько Вовка не выползал в коридор встречать. А уж чтобы вещи принять… Что это с ним? Отдала шубку, села на табуретку — сапоги снять. Сто лет как она их не надевала, все больше в ботинках бегает, под джинсы-то; у нее теплые такие ботинки, Вовка их «роверсами» зовет, потому что фирма «Rovers» (ну это в его духе, он еще говорит: «Битлзы», не отучишь). А сапожки ведь тоже хороши, и главное — каблучок есть. — Подожди. Повесил шубку, сел на корточки, потянул за язычок «молнии» на сапоге. Молчала, смотрела на него. — Тебя так долго не было. Я вдруг представил себе, что ты вообще не придешь. Ну, началось нытье — как раньше, лет пять назад. В последнее время вроде как прекратил душить своей любовью, поутих, притерся. И вот — опять за старое. — Я? Не приду? — Останешься с этим… как его… Шлыковым. Учуял, как кот, все учуял. Даже не по себе становится, хотя бояться нечего, хуже не будет, чем это болото. — С чего это вдруг? Сцены ревности Вовка до сих пор еще не закатывал. Повода, конечно, не подворачивалось, но сказано же — ревнивцы ревнуют без повода. Вот и сейчас — где повод-то? — Не знаю. Я подумал, что мало тебе внимания уделяю, мы совсем перестали общаться, ты вечно у Алены, семьи нет… Но это не то… Я не то хотел… Я хотел сделать для тебя что-то… Быть нужным. Я же знаю, что тебе работа надоела, что ты поехать хочешь куда-нибудь… Увольняйся, а я две недели за свой счет возьму, дернем куда хочешь… К солнцу. В Тунис или Египет. Я посмотрел в Интернете, есть путевки горящие. Степке столько радости будет. А хочешь — вдвоем поедем? Хоть на неделю. Со Степкой ведь мама твоя посидит? Поздно. Как это все поздно. — Я не могу, Вов. Меня в «Холостяк» взяли. — Ну скажи им, что выйдешь через пару недель. — Вов, дай я разуюсь. Наклонился поспешно, стянул сапоги один за другим, поставил в угол. Они упали, распахнув голенища. — Нам номер через три недели сдавать. Поднялась, поймала свое отражение в зеркальном шкафу: такая непривычная самой себе — в этой черной узкой юбке, блузке приталенной. И вдруг — увидела себя его, Вовкиными глазами: чужая, далекая, кораблик, от причала отошедший. В единый вечер отдавший швартовы, погнавший веселую волну кораблик. Ей стало радостно и жаль Вовку, но тут уж не сделаешь ничего. Она улыбнулась. 30 — А где Нина? Оленька заглянула к сыну, прошла в комнату. — Уехала. Скис, как только она от Египта отказалась. По сообщению на автоответчике было видно: Вовку разбирало рассказать, что ж тут с Ниной приключилось. Но сейчас он потерял к этой истории всякий интерес. — Уехала? Уткнувшись в телевизор, вяло пояснил, что Нина встала поздно, несмотря на бегавшего Степана; съела салат и попросила взять у Алены кое-какие вещи. А потом уехала. — А почему? Оленьку меньше всего интересовало, почему уехала Нина. И слава богу, что называется. Но зачем-то спросила.