Нет, не задело. Не задело! Только тонкая длинная иголочка прошла сердце насквозь, когда он повернулся и вышел. Оленька набрала домашний номер. — Вов? Можешь меня сегодня вечером забрать? 41 Есть истории, что тянутся, тянутся, как резинка от детских варежек, а есть другие. И эти «другие» не успеешь осмыслить до донца, и все твои решения — не решения даже, а будто танец. Танец, которого ты не знаешь. Партнер ведет тебя, и ты льешься в потоке, течешь по его рукам. Ты легкая, тебе весело — и до тех пор, пока ловишь движение, что ждут от тебя, ты нравишься себе, и танец тебе по сердцу. Оступись — все пойдет насмарку. Вернее, тебе так будет казаться. Ты растеряешься и собьешься с ритма. А у «других» историй, как у быстрого танца, нет ничего важнее ритма. Оступилась — танцуй дальше. Они любят победителей, те, кто обучен быстрым танцам. Не останавливайся. — Не останавливайся на желтый! — Оленька терпеть не могла, как Володик водил машину. Чтобы он нарушил самое мизерное правило, наверно, с неба должны начать жабы падать — как в каком-то дурацком фильме, что он на днях смотрел. Ее раздражало все: даже его готовность ехать за ней каждый вечер. Конечно, скучно ему — Степана уложил, фильм с жабами посмотрел — что еще делать. А тут ответственное задание: в одиннадцать вечера ждать у подвальчика. Жалел он ее, приезжая, или делал это со скуки? Со скуки или, может, от любопытства? Хотел внутрь проникнуть? Но тут — нет уж. Пусть Шлыков думает, что она замужем за Марлоном-Брандо-в-молодости. Всю последнюю неделю сердце, как клавиши рояля, плясало. Она не понимала его, Шлыкова. Не понимала, что он делает с ней и зачем. Чего хочет. Он казался таким близким — как в кино, когда камера быстро-быстро наезжает: только что была фигурка на горизонте, и вот уже перед тобой глаза от края до края. Куда ж ближе. И эта близость беспокоит, будто есть она и нет ее. Работали всю неделю, и Нико сказал, ладно, на выходные свободны, но в понедельник — к десяти. Два бестолковых дня дома. Степка, да, конечно, Степка. Позвонить Нико на мобильный, сказать — давай встретимся. Живет — по московским меркам рукой подать, — в Северном Чертанове. Разведать барчик, где-нибудь здесь, на окраине, — наподобие того, с баклажаном, и позвать. Но это было бы слишком. А как иначе остаться с ним вдвоем? Он всегда на людях, к тому же ему и в голову не приходит, что у нее может быть что-то «не так». Она ведь замужем за Марлоном Брандо, о чем тут говорить? Глаза близко, от края до края, но будто это неправда, будто кино это. Сказал сегодня: «Олюшка, прекрасная, ты ведь далеко…» — Далеко. И что — бежать следом, спотыкаясь: «Близко-о-о»? — Не останавливайся на желтый! — повторила Оленька. Шлыков второй день проделывал этот фокус — чинно ехал следом, совсем немного, потом весело прокатывал мимо. Да знал он, что никакого Брандо нет. 42 — У меня гениальная идея. Решил открыть в гастрономе отдел сыров. Выстрою домик, такой цыплячье-желтый, с нарисованными кругами, чтобы издалека смотрелось, как «сыр из дыр». На полочках будут сыры лежать, и не просто, а с подробными аннотациями. Будем давать дегустировать. А для товара можно заказать пакетики разных размеров и бирки самоклеящиеся. Пакетики тоже желтые, и на них лепить бирку с названием купленного сыра. Здорово придумано? Алена придерживала телефонную трубку плечом, чесала Свинтуса и улыбалась. У Оси, как у Карлсона, все время моторчик крутился, идеи генерировал. — Здорово. А гастроном согласен? — Не знаю. Еще не спрашивал. Меня сегодня только осенило. Я уже название для домика придумал. — Иосиф сделал паузу. — «Сыроежка». Алена фыркнула: — Не подумают, что грибник завелся? — А потому и домик желтый, чтобы сомнений не оставалось. Можно повесить на него пару-тройку лозунгов, как в семидесятые годы, смешно будет. Например, «Догоним и перегоним Францию» — ну известно ж, что французы без сыра никуда. Или «Сыр всему голова». Пока все. Что там у Оли? Алена покосилась на Оленьку. Та съежилась на диване: днем глядеть вниз в окошко неинтересно. Как никогда раньше Олька походила на растревоженного кузнечика. Подтянула коленки к носу, обхватила руками, сидит. — Про статью ее начальник заявил, что это «джинса». — То есть? — То есть скрытая реклама ребятам, что кайты продают. — Ну не упоминать о них, и все. Я ж просто помочь хотел. — Тут, по-моему, уже не поможешь. — Алена в упор смотрела на Оленьку. — У них там роман и взаимное щекотание нервов. Она видела, как Оленька еще сильнее сжалась, будто зажмурилась всем телом. Приятно ей услышать словечко «роман». Но в самом ли деле у них шуры-муры или Ольке приснилось, не понять. Да и понимать-то не стоит, немного подождать — оно само выяснится. Так ведь нет, примчалась с утра пораньше советоваться, позвонить ей ему хочется, на встречу набиться. Видать, до того опостылела семейная жизнь, что хоть в петлю, хоть на шею начальнику. И не объяснишь, до чего это все глупо. Он ведь ее «прекрасной» назвал. — Ну… бог в помощь, как говорится, — Иосиф помешкал. — Ладно, позвоню позже. Васе привет. — Непременно, — фыркнула Алена. Кто-кто, а Вася очень нуждался в привете. 43 Алена занималась Юлькой, куда-то звонила, потом Свинтуса кормила, потом белье в стиральную машину запихивала, потом опять звонила. Все это время Оленька сидела на диване, терпеливо ждала. Один раз вставала чаю себе сделать. Вспоминала. Как не по себе ей стало, когда Шлыков бросил, не глядя на нее — таким ни холодным, ни горячим, — безразличным тоном: «Реклама ребятам нужна?» Она сперва не поняла даже, о чем он. А как сообразила… чуть не возненавидела Иосифа за любезно предоставленную идею: эта идея ей грозила вечным недоверием. А из недоверия ничего не растет, одни колючки. То есть получалось, что она «своих» хотела протащить, а Нико за идиота держала. К тому моменту ей удалось взять себя в руки. Днем раньше Шлыков вел себя так, будто не говорил накануне «фраз». Понятно, что забот полон рот, до того ли. Да и не бог весть какие фразы — «рад, что встретились», кому угодно такое скажешь… И сидючи в обществе баклажана, черкая заметки отважных кайтеров, она твердо решила не вестись на провокации. Он игнорировал ее, и она уже какой-то покинутой себя чувствовала, возвращаясь домой; вот, еще ничего не случилось, а она уже в зависимости — от человека, которого едва знает, который что сделал-то? Посмотрел ласково, по рукаву погладил. Ерунда какая. С этим человеком ее связывают просто рабочие отношения, и нечего ей свои желания и порывы тайные вешать на окружающих. И тут эта глупая история со статьей, и ей не до того, чтобы изображать из себя независимость, она подходит к Нико, не дождавшись, когда он уйдет в кабинет (он все время возле этой своей Светы); она подходит к нему, лепечет: — Нико, я этих ребят не знаю даже. Он отрывается от экрана: — Каких ребят? — Ну, кайтеров. Он смотрит на нее мгновение, и тут Света произносит: «А так?» — и он отворачивается, он тотчас забывает о том, что не ответил: — Так лучше. Куда лучше. А если вверх немного сдвинуть? Нет? Не пойдет? Оленька отходит. Ей выделили стол в уголке, она правит прямо на компьютере, так проще, чем потом правку с бумаги на экран переносить. Сердце не на месте. Причем Нико не дал себе труда прокомментировать тему: интересна ли? Все уперлось в то, что она намеревалась схитрить. Хоть плачь. Потом, вечером, начал названивать Вовка и допытываться, к какому часу подъезжать. Выглядело, как беспокойство образцового мужа. А что ей отвечать? Ведь могут до полуночи сидеть, а могут и часов в девять начать расходиться. Наудачу сказала — будь в половине одиннадцатого. И увязли допоздна, Егор сгонял за «крошкой-картошкой» и пивком, эти вечерние посиделки нравились всем… Работа не походила на работу — оттого только, что часы показывали десять вечера, обычные люди пялились в телевизор, детей укладывали, посуду мыли, а тут было маленькое братство, было пиво, шуточки, подколы, и никто никуда отсюда не рвался: другие в такую компанию просто так ходят, а им еще и деньги платят за удовольствие. — Деньги платят? — Нико прищурился. — Серега, это ты сказал? — Я, я… А что, начальство передумало? — Начальство? Ты о ком? — Ну, о них. Об организаторах. — А… я так понял, что обо мне. Могу запросто передумать. Если что. — Не погуби! — возопил Серега. — Детушки малые по лавкам… внебрачные… Нико хмыкнул и направился к себе. Оленька, конечно, решила, что это ей тайное послание. Предупреждение. Она немного подождала, схватила со стола первые попавшиеся листочки и с озабоченным видом пошла к Шлыкову в кабинет. Посмотрела на ходу на часы — пол-одиннадцатого, Вовка вот-вот подъедет, ничего, пусть ждет. Дверь была прикрыта, она стукнула разок и заглянула. Нико говорил по телефону. Поймала только «К двенадцати буду». Значит, у него кто-то есть. Но сейчас не до личных переживаний, на работе бы остаться. «Могу запросто передумать платить» — ну разве не намек? — Нико? Можно?