Внимательный читатель заметит, что хаблов должно было остаться три… Но это же «райо»! Внебрачный отпрыск аркебузы и осадного ружья!.. Пробил одного — добрался до второго! Не просто так ведь грешная старушка внезапно уподобилась ангелам и поднялась в воздух. Впрочем, как бы то ни было, самоубийственной атака отца Иоахима была бы лишь в том случае, если бы поблизости не было Сыча. Агент Акесекрета прицелился снова и, бормоча под нос то ли молитву, то ли проклятья, пристрелил ещё одного налётчика-людоеда. Последний хабл понял, что силы уж больно неравны и попытался дать стрекача — но первый же удар увесистой лавочки по уродливой тыковке обрушил его в дорожную пыль. А два добивающих удара лишили и без того некрасивую голову даже той формы, которую она имела до нападения… — Слава тебе, Господь милосердный! — сообщил в небо отец Иоахим, ставя лавочку торцом на землю и буквально повисая на ней от усталости. — И что ты тут делаешь, Сыч?! — Отчитываться приехал, — сообщил тот, подходя ближе. — А она что тут делает? Да ещё и в таком виде?! — возмутился священник, указывая на Сили. — Прячусь! — пискнула девушка, старательно прикрывая полушария груди, выглядывающие из корсета, руками. — А!.. Хм!.. — священник хотел сказать что-то ещё, но не стал. Время было явно неподходящим для накладывания епитимьи. Вместо этого он обернулся к церкви и зычно крикнул: — Эй! Кошёлка старая, ты жива? Ответил ему нестройный хор голосов, что мол, да, жива я. Похоже, не меньше двух десятков «старых кошёлок» решили подать голос. — Да не вы, прости Господи! А та, которая стреляла! — рявкнул отец Иоахим. — Жива она, святой отец! Жива! Только не шевелится! — ответил ему женский голос после непродолжительного шушуканья. — Головой, видать, об лавку стукнулась. — Роза, это ты, что ли? — переспросил отец Иоахим. — Так, ладно… Берите её и идите все к моему дому. Ну и ты, Сыч, давай за мной… Вдали затрещали выстрелы. Судя по направлению, посетители салуна как раз внепланово стали посетителями борделя — и что-то не поделили с аборигенами. Видимо, взгляды на правильное обращение с женщинами. Над просыпающимся от вечерней дрёмы Стеинхольвегом раздавались яростные крики и истошные визги хаблов… Во главе своей постоянной паствы отец Иоахим пересёк дорогу и вошёл в дом. Раскрыв чулан с алкоголем, он выудил из угла немалых размеров свёрток. Внутри него покоились и ждали своего часа ружья, револьверы и винтовки. К слову, собранные с трупов всех тех дельтианцев, которые имели неосторожность заглянуть в мирный городок. Свёрток был вынесен прихожанам и отдан на непостыдное разграбление. — Патроны нужны! — сообщила одна из старушек, с серьёзным видом проверяя изящный револьвер «хелена», украшенный цветочной гравировкой. — Кладите эту бесчувственную в доме! — приказал отец Иоахим. — И вперёд, к старому Михелю! Раз уж не ходит два месяца в церковь, так пусть хотя бы платит патронами! …В ту ночь хаблы впервые узнали, что маленький и мирный с виду городок людей может хранить в себе столь ужасающие секреты, прикасаться к которым не стоит — даже если собираешься закусить носителями этих секретов. И вообще еду стоит выбирать не там, где тихо, а там, где огрызаться не будут. Стеинхольвег огрызался. И огрызался так, что стремительный налёт хаблов на город — вдруг! — превратился в стремительный налёт города на хаблов. И спаслись те немногие аборигены, что вовремя обратились в бегство, лишь потому, что самые опытные бойцы города были слишком стары, чтобы долго преследовать шустрого противника… Конечно, в Стеинхольвеге не обошлось без жертв, но, добравшись до стойбища аборигенов, люди устроили в ответ столь жестокий геноцид, что сюда ещё долгие годы боялись захаживать что хаблы, что григио, что даже дикие звери вроде сандоклёров. Да что там!.. Вся Марчелика теперь знала, куда не стоит соваться, если не хочешь огрести… Порт Марчелика, Марчелика. 21 мая 1936 года М.Х. Письмо доставили с утра, когда уважаемый всеми метен Франциско Эдвин да Сидадедепауло — да, не всем везёт с фамилиями! — ещё крепко спал. Прошедший накануне приём мэров закончился грандиозными посиделками, и теперь губернатор провинции Флувиале приходил в себя, пил сок лимонного кактуса и ждал завтрака в своём кабинете — так как остальное семейство давно уже успело перекусить. Тут-то и привлёк его внимание конверт с тремя сургучными печатями… Губернатор протянул руку и внимательно посмотрел на оттиски. — Ассамблея, Совет и… А это чья? — он удивлённо уставился на изображение кошачьего глаза, а потом обратился к секретарю. — Пол, а чья это эмблема в виде кошачьего глаза? — Не имею представления, метен! — признался секретарь. — В самом деле… — губернатор отхлебнул ещё сока, немного подумал… А потом внимательно посмотрел на печать, как на личного врага. — В самом деле… Хоть он и не знал, кому принадлежит эмблема, но догадаться было несложно. Эмблему флота и армии губернатор видел не единожды — и перед ним были не они. А Совет и Ассамблея и без того поставили свои оттиски на письме… Оставалась лишь одна служба — которая вроде как есть, а вроде как её и нет. И служба эта никогда раньше не присылала писем губернаторам Марчелики… Метен Сидадедепауло почувствовал, как его руки начали почему-то дрожать. Пытаясь сдержать непроизвольные колебательные движения, он отложил пухлое послание и крепко-накрепко сцепил пальцы в замок. Ещё пару минут он смотрел на эмблему Акесекрета, а затем вновь потянулся к конверту и решительно сломал первую печать. После чего вдруг вспомнил, что неплохо бы удостовериться, что письмо не принесли по ошибке — и проверил адрес. Нет, никакой ошибки не было… — Когда принесли письмо, Пол? — спросил губернатор. — Сегодня рано утром, метен, — ответил Пол. — Я уже распорядился узнать, откуда прибыл курьер. Он сошёл с парохода «Слэмар Фреттир», который ночью заходил в порт. Пароход перевозил исключительно корреспонденцию из Старого Эдема… — Весь пароход под корреспонденцию? — недоверчиво уточнил метен да Сидадедепауло. — Именно так, метен, — подтвердил секретарь. Губернатор надломил вторую сургучную печать… И снова отложил конверт. Ему совершенно не нравилась сложившаяся ситуация!.. Обычно письма из Старого Эдема приходили всего с одной печатью — либо Совета, либо Ассамблеи. И только в крайнем случае с двумя… — А ты не узнавал, что за название такое странное у корабля? — спросил у секретаря губернатор, стараясь потянуть время. — «Флэмар Фреттир»… — «Слэмар Фреттир», метен! — почтительно поправил начальника Пол. — В переводе с одного из наречий Королевства это означает «плохие новости». Название парохода губернатору не понравилось. Пароход с таким название хорошие новости доставить не мог по определению… «Чему быть, того не миновать», — решил губернатор. И решительно надломил третью, последнюю печать, а затем вскрыл конверт изящным ножом. Документов внутри было много, но большая часть из них оказалась фотокарточками. И, взглянув на первую из них, губернатор хриплым голосом попросил секретаря: — Пол, будь добр, выйди на минуточку… — Да, метен! — удивлённо ответил тот, но приказание выполнил. На первой фотокарточке был счёт, который метен Сидадедепауло оставил в прошлом году в борделе — когда решил немного отдохнуть от семейной жизни… Там была такая горячая штучка!.. На второй фотокарточке, кстати, была и сама «горячая штучка», гордо оседлавшая целого губернатора провинции, который слегка утомился — и потому крепко спал. Судя по тому, как «штучка», чуть обернувшись, с победной улыбкой пялилась в объектив, в её исчезновении из борделя на следующий день не было ничего удивительного… Фотокарточки без стеснения вываливали на Сидадедепауло все его прегрешения за годы честной, пусть и не слишком законопослушной службы на благо Народной Аристократии… Бедный Франциско даже не удержался и потёр шею, на которой, как наяву, ощутил шершавую поверхность затягивающейся петли из пеньки. Надо сказать, документ, который сопровождали столь неприятные картинки, понравился губернатору ещё меньше. Но его он сразу читать не стал, хотя даже по первым строчкам, а точнее по шапке обращения, понял, что дело плохо. Очень плохо… «Метену Франциско Эдвину да Сидадедепауло, От Объединённой Комиссии по расследованию преступлений против государственной власти Международной Ассамблеи Колоний и Народной Аристократии, Объединённого королевства, Загорского Союза и Островов….» Губернатор дураком не был, иначе он не был бы губернатором. И бюрократический язык Старого Эдема перевести на человеческий вполне мог. Поэтому читал не то, что писали, а непосредственно перевод: «Государственному преступнику, проклятому неудачнику, от всего мира, который без уважения держит его за яйца…» Снова потерев шею, Сидадедепауло глянул на фотокарточки и пошёл разводить огонь в камине. И только когда задорное пламя, быстро охватившее сухие дрова, поглотило последнюю часть компромата, он вернулся к чтению. Конечно, плохо, когда тебя держит за яйца весь обличённый властью мир… Но вот этот самый мир — он хотя бы далеко. А законная жена — близко. И даже имеет эксклюзивное право входить без стука в кабинет. Читал губернатор долго. Отчасти потому, что ускользающий смысл написанного приходилось ловить, продираясь сквозь переплетения витиеватых выражений, отчасти потому что на прочитанное ему очень хотелось выразить свою реакцию… Поэтому периодически Сидадедепауло прерывался, чтобы огласить кабинет очередной сотрясающей воздух фразой в духе: «Да что они о себе возомнили?» Или… «Да как они могли такое подумать?!» А иногда… «Они серьёзно в это верят?» И даже… «Шли бы вы на хрен, ублюдки!» И даже, страшно сказать… «И Совет этот в жопу с его хотелками!» Впрочем, закончилось всё крайне удивлённым вопросом невидимому собеседнику: — Куда пошлют, если не справлюсь? — губернатор ещё раз перечитал место назначения и, забыв о том, что сам совсем недавно послал туда Совет, тихо спросил у кабинета. — Они вообще в своём уме такое писать?.. Раздался стук в дверь. — Войдите! — разрешил Сидадедепауло. — Метен, всё в порядке? — в кабинет заглянул встревоженный секретарь.