– Конечно! – радостно подхватила Бертий. – Как же нам без солнца?! Я едва удержалась, чтобы не расцеловать Сандро. Как же легко он разрядил атмосферу! Он сам не отдавал себе отчета в своем даре гасить тлеющие конфликты. Улыбки расцвели на всех лицах, включая Эмерика, – ему тоже удастся заехать на пару дней в Прованс, как каждый год. – Я пробуду там весь август! Ты когда закрываешься, Стефан? Мы подстроимся под тебя, чтобы я освободила для вас комнаты. Заговорив о “Бастиде”, я забыла обо всем, тем более что Стефан открыл новую бутылку вина. Бертий как будто отложила на время свое недовольство и строила химерические планы, перечисляя всех, кто мог бы присоединиться к нашим безумствам. С этого момента ужин принял оборот, на который я уже не рассчитывала. Все мы весело загомонили, перебивая друг друга, подшучивая над собеседниками, а Бертий даже развлекала Эмерика забавными историями. Как будто напрочь распростилась со своим предубеждением. В конце концов я убедила себя, что мои умозаключения были продиктованы исключительно паранойей, успокоилась и наслаждалась каждым мигом этого вечера. Мы дурачились, чокались с Бертий едва ли не перед каждым глотком. Стефан и Эмерик увлеченно болтали о работе и никак не могли остановиться. Сандро валял дурака – рассказывал какие-то несусветные амурные эпопеи, слушая которые мы рыдали от смеха. Все клиенты обернулись к нашему столику, когда кондитер подал десерт – пять тарелочек с кусками великолепного торта-безе “Павлова”, как он объявил, “в честь наших танцовщиц”. Тут поднялся Сандро и заметил, что здесь есть и танцовщик, после чего исполнил несколько па самбы. Все зааплодировали, восторженно завопили, Стефан поблагодарил своего кондитера и нашего артиста, который порадовал всех выступлением, и пошел к стойке за бутылкой особой ромовой настойки в качестве дижестива. Все вернулось в обычную колею, у меня был прекрасный вечер, такой, о котором можно лишь мечтать, с любимым мужчиной и с друзьями. Для полного счастья мне не хватало только Кати и Матье. Такие мгновения были для меня спасением, без них я не сумела бы и дальше верить, что жизнь, которую я веду, того стоит, не смогла бы убаюкивать себя иллюзией счастья. Эмерик и я одновременно подняли глаза друг на друга. – Спасибо, что придумал эту встречу, – прошептала я. – На здоровье. Мне очень хорошо. Так приятно делать вместе обыденные вещи. Мы с трудом сдержали желание поцеловаться. Электрический разряд прошил нас. Эмерик едва заметно ухмыльнулся, потом снова включился в разговор. – Сейчас вернусь, – прошелестела я ему на ухо. Он снова погладил мое бедро, перед тем как отпустить. У лестницы я оглянулась и посмотрела на него, внезапно почувствовав себя некомфортно. Ошибаешься, Эмерик, это не называется обыденной жизнью. Вечером мы займемся любовью, после чего ты за пятнадцать минут придешь в себя, обрызгаешься парфюмом и вернешься спать под боком у жены, тогда как я засну в постели, из которой еще не выветрился запах наших объятий. Я стала спускаться, полуобернувшись к Эмерику. И сразу поняла, что зря была недостаточно внимательной. Мой высоченный каблук сорвался со ступеньки, и я полетела вниз, словно наблюдая со стороны за своим телом, существующим отдельно от меня. Я тщетно пыталась как-то затормозить движение, но пальцам не за что было ухватиться, они бессмысленно цепляли воздух. Мне чудилось, что падение длится бесконечно долго. Когда оно закончилось, это не положило конец моим мученьям, я почувствовала, как щиколотка – чертова щиколотка, достававшая меня уже несколько недель, – подворачивается, выкручивается и застывает под совершенно ненормальным углом, не сумев противостоять падению. Я проклинала себя за то, что до сих пор не обратилась к ортопеду. Я услышала хруст, словно рвали ткань, и закричала от боли. Стукнувшись головой о стену, я окончательно приземлилась на копчик. В таком положении я оставалась, как мне показалось, целую вечность, вцепившись одной рукой в ступеньку, а другой в стену. Вдалеке раздался шум отодвигаемых стульев, зазвучали испуганные крики. Я подняла голову и поняла, что пролетела практически всю лестницу. Там, наверху, надо мной, царила неразбериха, я была оглушена, но разглядела бросившихся ко мне друзей и Эмерика, а затем и бледное как мел перепуганное лицо Стефана, который остался в зале. Сандро первым оказался рядом, выругался на родном языке и переступил через меня. Бертий загородила проход Эмерику, остановившись на ступеньку выше, и нежно провела рукой по моему лбу: – Ортанс, ты меня слышишь? Скажи что-нибудь… Я вся дрожала и всхлипывала, по лицу катились слезы. – Ужас, – с трудом выговорила я. – Моя… моя нога… Она опустила голову и увидела мою вывернутую ногу. – Черт… Стефан! – заорала она. – Готовь лед, Эмерик, подымись к нему и поставь на кухне стул. Где-нибудь, где на него не будут натыкаться! – Но… – Не спорь. Немного поколебавшись, он пошел выполнять ее распоряжение, не понимая, что делать и куда себя девать. Я почувствовала, как Сандро снимает с меня туфли, скривилась от боли и изо всех сил зажмурилась. Надо держаться. Реветь нельзя. – Ортанс, ты не можешь здесь оставаться. Нужно подняться наверх. Мы поможем тебе встать. – Не знаю, смогу ли удержаться на ногах… Я так испугалась… Моя щиколотка раздулась, увеличившись в объеме вдвое, кожа краснела на глазах… Ногу словно резали ножом… Слезы неудержимо катились по щекам, я не могла их остановить. Бертий сжала в ладонях мое лицо, чтобы помешать потерять сознание. – Посмотри на меня, – мягко уговаривала она. Я послушалась. Ее взгляд обволакивал, успокаивал, придавал уверенности. Я цеплялась за него, словно за спасательный круг. – Все позади. Мы с тобой. Ты же не можешь вечно лежать на лестнице у сортира. И там, наверху, ждет Эмерик. Мы отвезем тебя в больницу… – Только не это! – задохнулась я. Нельзя же всех напугать и навесить такой груз на Эмерика. Я отчаянно мотала головой из стороны в сторону, несмотря на боль, молотками стучавшую в висках. – Все пройдет, надо подождать совсем немного, и все пройдет! Бертий прищелкнула языком, что было у нее признаком сильнейшего раздражения. Наверняка догадалась о причинах отказа. Но моя паника заставила ее уступить: – Но это же правда неразумно. Ладно, будь по-твоему… Тебе еще где-то больно? – Нет, все нормально… только немного саднят ягодицы, чуть-чуть руки и стучит в висках. Надо же, что я устроила! Она ощупала мою голову, нашла место, которым я стукнулась. – Изрядная шишка. Ладно, пора двигаться. Сандро просунул руки у меня под мышками и поднял меня. Я автоматически поставила поврежденную ногу на пол и еле сдержала вопль, уткнувшись ему в плечо: – Я не смогу. Не могу идти. – Я понесу тебя на спине. Нести на руках не позволяла узкая лестница, так что другого выхода не было. Он повернулся ко мне спиной, я обхватила руками его шею. Он поднял меня, как будто я ничего не весила, стараясь не задеть моей ногой стену. Бертий поднималась первой. Я не заметила ни как мы шли по лестнице, ни как пересекали зал ресторана. У меня кружилась голова. Я с трудом разомкнула веки, только когда мы добрались до кухни. Перепуганный Стефан встретил нас и повел в угол к стулу, пряча глаза, Эмерик растерянно смотрел на меня. Я впервые видела его таким – выбитым из колеи, не знающим, что делать. Нужно было его успокоить. Но мне было совсем плохо, и я ничего не соображала. Сандро осторожно усадил меня на стул. Подошел Эмерик. – Но, Ортанс… послушай, как ты ухитрилась такое сотворить? Я ожидала чего угодно, но не этого вопроса. – Эмерик, ты считаешь, сейчас время для расспросов? – оборвала его Бертий. – Подержи ее ногу, а я приготовлю пакет со льдом. Ей нельзя ставить ногу на пол. Он присел на корточки и осторожно взял в руки мою икру. Он явно боялся дотрагиваться до меня. – Да я не знаю… Я не нарочно. – Догадываюсь, – пробормотал он. – Извини… я… – Подвинься, – резко потребовала Бертий. Сандро сменил его, и Эмерик стал рядом, ласково гладя меня по волосам, нежно успокаивая. У Сандро было озабоченное выражение лица. Бертий протянула ему лед. – Сейчас тебе станет легче, – сказала она. – Я знаю, но… От жгучего прикосновения льда у меня перехватило дыхание. Нужно было помочь гематоме рассосаться, не дать щиколотке раздуться еще больше. Боль была нестерпимой, она сверлила, пронзала, словно лезвия бритвы, которые загоняли под кожу. Снова набежали слезы, и я прижалась лицом к Эмерику. – Ортанс, мне так жаль, это я во всем виноват, – ошарашил меня Стефан. От его немыслимой реакции я на время забыла о своих муках, подняла голову и поискала его глазами – он стоял в стороне и грыз ногти. – Ну что ты такое говоришь, при чем здесь ты? – Я сто лет назад должен был сделать перила на этой убийственной лестнице! Рано или поздно такое должно было случиться. Прости меня… черт, черт, черт! Вот ведь как не повезло! Бертий подошла к мужу, который кружил по кухне, не прекращая упрекать себя, и любовно погладила по руке. – Прекрати, Стефан, я сама была невнимательна, – сказала я. – Тащи скорее свою целебную ромовую настойку, мне сразу станет легче! Бертий послала мне благодарный взгляд. – Да и вообще это полная ерунда, – продолжила я, поймав кураж, и даже почти сумела засмеяться. – Завтра буду скакать, как коза! Никто из присутствующих не поверил ни единому моему слову. Никто, кроме Эмерика, который явно успокоился. С момента нашего знакомства я всегда старалась скрывать усталость, и у меня не было ни одной серьезной травмы. Иногда, конечно, что-то побаливало то там, то тут, но никогда ничего такого, как сейчас, когда мне, возможно, грозила полная неподвижность. Я чаще задышала, страх проникал в вены словно яд. Я нутром чуяла, что дело плохо. Я не просто споткнулась на лестнице. У этого падения будут последствия. – Прекрасно! – воскликнул Эмерик. – Выспишься как следует, и тебе станет легче. Я отвезу тебя домой. Я подумала, что Бертий пристукнет его на месте; Сандро поднял к нему изумленные глаза, продолжая прижимать лед к моей ноге. – Спасибо за предложение поработать таксистом, – пробурчала Бертий, подходя к нам. – Ты сможешь побыть с ней сегодня ночью? Он побледнел и стал что-то мямлить. Вот она, последняя капля, я была окончательно раздавлена. – Бертий, прошу тебя, – умоляла я. – Он здесь ни при чем, не нападай на него хотя бы сейчас. Она проигнорировала мои слова и продолжила: – Ты же понимаешь, что ее нельзя оставлять одну, нужно помочь ей лечь в постель, положить лед на щиколотку, а еще следить за тем, что происходит с гематомой… Хочу напомнить, Ортанс – профессиональная танцовщица, так что ее голеностопный сустав не просто помогает ей утолять свою страсть, он – ее орудие производства… Итак, Эмерик, повторяю свой вопрос: ты можешь заняться ею сегодня ночью, да или нет? – Но… она же сама только что сказала, что все не так серьезно… – А ты поверил, да? Понятное дело, тебе это не кажется серьезным, но разве ты не понимаешь, как она мучается и как ей страшно? Ты же ее знаешь и должен бы догадаться, что она не хочет нас волновать. Ортанс – она такая, на случай, если ты не в курсе. Он повернулся ко мне за поддержкой, я опустила голову. Бертий была права. Да, я мучительно нуждалась в нем сегодня ночью. Он присел на корточки возле меня, положил ладонь мне на щеку. – Я… Ты же знаешь, я бы хотел остаться и позаботиться о тебе… но… я не могу. К тому же уже поздно… Мне очень жаль. Я могу отвезти тебя… но… но… Добро пожаловать в реальность. Если бы он постарался, то обязательно бы что-нибудь придумал и остался. Всего один раз. Я много не прошу, пусть хотя бы один раз он сочинит ложь покрупнее, чем обычно, чтобы помочь мне. Но, судя по всему, это требовало от него сверхчеловеческого усилия. Я проглотила и слезы, и отчаяние, наклонилась к нему, прижалась губами к его губам.