– Мне бы хотелось извиниться и… вообще… – попыталась объяснить она и сразу умолкла, не желая продолжать вранье, прикрывающее настоящие мотивы. Десмонд бросил на нее подозрительный взгляд и, смирившись, протянул жетон. – Будь осторожна. Когда она оказалась перед тяжелыми воротами с остроконечными пиками наверху, смелости в ней поубавилось. Переборов смятение, она постучала дверным молотком – массивным кольцом в пасти волка. По ту сторону ворот громыхнул засов, и открылось небольшое окошко, откуда выглянуло рыхлое лицо. – Кто? – пробасил тюремщик. – Горъюст по делу Даэртона из Голодного дома, – ответила Флори. В горле пересохло и запершило. Она едва сдержалась, чтобы не закашляться. – Нас не предупреждали. – Я вас предупредила только что. Она ткнула жетон ему в лицо и подумала, что повела себя слишком дерзко, однако это сработало. Очевидно, люди, имевшие дело с законом и преступниками, не отличались мягкотелостью. На воротах загрохотал другой засов, и Флори пропустили внутрь. Тюремщик провел ее к дверям здания, сверился с какими-то записями и сказал следовать за ним. Воющий домишко изнутри напоминал крепость: каменные стены без окон, высокие потолки и ров посередине. По периметру дежурили люди с ружьями. Внизу держали заключенных, а стражники наблюдали за ними с верхнего этажа. Следуя за провожатым, Флори спустилась по лестнице в промозглый подвал, но самым жутким и неприятным здесь оказался неумолкающий вой. Несмотря на охвативший ее ужас, она двинулась мимо камер. В одной из них, забившись в угол, рыдала женщина; в следующей безрукий мужчина сидел над перевернутой миской и выл от беспомощности. Комки каши разметались по полу и стенам. Когда заключенный склонился над остатками пищи, Флори отвернулась, испытав брезгливость и шок одновременно. К другим арестантам она не заглядывала, хотя продолжала слышать завывания и стоны на все лады. Но что-то заставило ее вновь повернуться. В камере, мимо которой они шли, распластавшись на грязном матрасе лежала Ви, приговоренная к казни. Ее изможденное тело выглядело, как раздавленный подошвой богомол: почти плоское, с тонкими вывернутыми конечностями, обтянутое кожей зеленовато-серого оттенка. – Что с ней? – не удержавшись, спросила Флори. Тюремщик отмахнулся: – Сиганула из клетки после приговора. Думала, убьется сама, а в итоге только кости себе переломала, дура. – Он презрительно сплюнул и пошел дальше. В памяти вспыхнули моменты: клетка под потолком, вопль, падение… Она думала, что обморок стер эти жуткие воспоминания; оказалось, он лишь припрятал их в ее сознании. Камеры располагались по квадратам, и с каждым уровнем от края к центру коридоры становились все уже – настолько, что заключенные могли дотянуться до идущих. Никто не рвался из своих клеток, в них остались лишь сломленные и обессиленные люди. Флори боялась увидеть Дарта таким же, но когда ее подвели к камере, она застала его дремлющим на матрасе. Для узника он выглядел слишком расслабленным и спокойным, точно в тюрьме обрел дом, куда Флори наведалась без приглашения. Надзиратель дал им десять минут и ушел, насвистывая какой-то легкомысленный мотив, жутко неуместный здесь, среди грязных клеток в сыром подземелье. Флори слушала затихающий свист и наблюдала, как Дарт вальяжно поднимается, чтобы поприветствовать ее. – Кого я вижу… – нараспев сказал он, злобно сверкнув глазами. Ее это не смутило. У Дарта были все основания для обид и злости. – Я пришла помочь. – Спасибо, уже помогла. – Прости, я и понятия не имела, что… Не успела она договорить, как Дарт метнулся к решетке и сквозь зубы процедил: – Так если ты понятия не имеешь о том, что делаешь, какого демона ты лезешь? – Что с тобой? – выдохнула она вместо ответа. – Со мной все отлично, разве не заметно? Смотри, как тут уютно! – горько усмехнулся он, разведя руки в стороны. «Что они с ним сделали?» – с ужасом подумала Флори, испытывая грызущее чувство вины. В безотчетном порыве бросилась к нему, обхватила прутья и выпалила: – Мы вытащим тебя отсюда! Если ты знаешь хоть что-то… Она прервалась, потому что Дарт припал к решетке, и его лицо оказалось так близко, что удалось рассмотреть свежие синяки и запекшуюся кровь в уголке губ. Прикосновение его ладоней, накрывших ее стиснутые кулаки, было ледяным и жестким. Она осознала это слишком поздно, когда грубая сила вдавила пальцы в металлические прутья. – Мне больно. – Флори отчаянно дернулась, но хватка оказалась слишком крепкой, чтобы бороться с ней. – Отпусти! Он убрал левую руку, но лишь для того, чтобы ухватить ее за талию и грубо притянуть к себе. Флори впечаталась в решетку, ощутив холод металла. Прутья впились в грудную клетку, дыхание перехватило. – Раз ты представилась моей невестой, нужно извлечь из этого хоть немного выгоды. – Он криво ухмыльнулся и скользнул рукой вниз по ее бедру, пытаясь нащупать подол платья. Флори оцепенела от ужаса, не в силах оторваться от его глаз – черных, блестящих, опасных. Как сапоги следящих. Дарт тоже замер, словно пораженный тем, как быстро она сдалась. Эти секунды, казалось, тянулись бесконечно, а потом Флори вырвалась или он сам отпустил ее – она даже не поняла. – О, моя несговорчивая, упрямая невеста, – с издевкой протянул Дарт, – когда меня вздернут на виселице, ты будешь носить траур? – Я вытащу тебя отсюда, – тихо сказала Флори. Как бы странно ни звучали ее слова, ничего другого на ум не пришло. – Не давай ложных обещаний, госпожа… как тебя там… Ботаника? Этим глупым прозвищем Дарт назвал ее в первую встречу и раскрыл свою личность сейчас. Флори пыталась уловить в его холодном, жестком лице хотя бы что-то доброе. Хотя бы что-то от того человека, кому она верила и которого отчаянно хотела спасти. – Хватит на меня пялиться. Я не мартышка в клетке! – не выдержав, бросил он. – Проваливай уже. Флори в последний раз взглянула на него и стремительно зашагала прочь. На первом же повороте ее встретил тюремщик. Вся она была как открытая рана из эмоций, только слепой не заметил бы этого. – Он сегодня не в духе, – почти сочувствующе сказал надзиратель. – Наверно, эта работа не для меня, – ответила она, пытаясь доиграть свою роль до конца. – Я и про свою так думал, а потом привык. Время учит привыкать ко всему. Он был прав. На обратном пути вой и стоны из камер уже не вызывали у нее такого ужаса, и все же она испытала невероятное облегчение, покинув территорию тюрьмы. Десмонд ждал рядом с воротами и, сразу почуяв неладное, обеспокоенно спросил, что случилось. Она мотнула головой и прошла мимо, так что ему пришлось догонять. Только оказавшись в ржавой колымаге, Флори дала волю чувствам и заревела уже второй раз в присутствии Деса, не испытывая неловкости за свои слезы. Он пытался задавать какие-то вопросы, но вскоре сдался и оставил ее одну, притворившись, что пошел проверить колеса. Когда он вернулся, Флори уже успокоилась и смогла рассказать, что произошло в тюремных стенах. – А, хмельной, – хмыкнул Дес, хмурясь, – тот еще кретин! Вечно у Дарта проблемы из-за него. Но даже он никогда бы не причинил никому вреда и… особенно тебе. Потому что в любой, пусть и самой поганой, личности остается часть его настоящего. Эй, Фло, ты меня слышишь? Пламенная речь и благородный порыв оправдать друга могли убедить кого угодно, только не ее. Она запуталась в собственных заблуждениях и уже не могла отличить, где настоящий Дарт, а где иллюзия. Глава 9 Озерный дом Кухня была камерой заточения вот уже второй день подряд. Не успела Офелия отдохнуть от вчерашних пирогов, как ей поручили чистить овощи, усадили к мешкам, от которых несло гнилью, и выдали ржавое ведро для кожуры и шелухи. Сегодня в таверне собирались подавать похлебку, а значит, овощей нужен был целый котел. Офелия недовольно поморщилась, но спорить не стала. Все равно никуда не деться. Флори и Десмонд с утра ушли по делам, и до их возвращения за ней приглядывали кухарка Лу и посудомойка Тая. Лу была взрослой широкоплечей женщиной, похожей на дровосека, от одного ее вида с кухонным ножом бросало в дрожь. Такое впечатление она производила на всех работников кухни, а посудомойка Тая – хрупкая темноволосая девушка – была готова спрятаться под стол или нырнуть в кастрюлю с объедками, лишь бы не попасться Лу на глаза. За работой Офелия успокаивала себя фантазиями о том, как завтра Дарта освободят и все они вернутся в Голодный дом. То и дело она взмахивала руками, словно гнала прочь дурные мысли, нарушавшие счастливую картину будущего. Кто-то открыл окно и напустил мух. Тая носилась за ними по кухне, грозно размахивая полотенцем, создавая много суеты и не избавляя от назойливых насекомых. В какой-то момент она и сама стала похожей на огромную муху, что крутится вокруг и докучает всем. Вначале налетела на парня-разнорабочего, принесшего мешок овощей, а следом перевернула ведро с картофельными очистками, над которым сидела кухарка-помощница. Она и впрямь была столь неприметной, что могла сойти за выступ в стене. Охота на мух закончилась, когда посудомойка едва не снесла со стола натертые до блеска стаканы, за что получила нагоняй от румяной блондинки Солы в кружевном чепце. На кухне ее звали не иначе как стаканщицей. Вечером она курсировала по залу с подносом, а в дневное время занималась тем, что без конца драила стаканы и пересчитывала их. Всякий раз у нее получалось новое число. В перерывах между работой Сола увлеченно о чем-то рассказывала. Сейчас, например, она перемывала косточки завсегдатаям таверны. – Да она весь вечер пила, как рыба, а потом стала расспрашивать о хозяине. – Тут Сола перешла на медленную речь с придыханиями, изображая манеру посетительницы: – «Мы с подругами затеяли спор. Хотим знать, почему хозяин таверны скрывает запястья. Пригласите его к нам за столик». Я, конечно, ответила, что наш Десмонд – человек занятой и уж тем более не будет обсуждать свои тайны с пьяными сплетницами. – Прям так и сказала? – хмыкнул парень-разнорабочий, точивший ножи. Сола отмахнулась от него, что и стало ответом на каверзный вопрос. Офелии тоже было любопытно узнать разгадку, а потому она, воспользовавшись заминкой, спросила: – А разве платки на запястьях – и впрямь тайна? Разнорабочий издал крякающий смешок. Сола прикусила губу, как будто из последних сил держалась, чтобы не выболтать чужой секрет. Вторая кухарка по своему обыкновению промолчала, продолжив чистить картофель. А вот Тая ответила: – Нет, конечно. Давно известно, что он прячет татуировки. Мастер был пьян, сделал все вкривь да вкось. Такое лучше не показывать. – Ты же в прошлый раз говорила про клеймо воровской шайки, – задиристо сказал точильщик ножей. – Определись уже. – А ты не лезь, – огрызнулась Тая. – И не отвлекайся, а то палец себе оттяпаешь! Пока они спорили, Сола представила свою версию: – Да здесь и дураку понятно, что за следы у него на запястьях… – тут она сделала многозначительную паузу, позволяя Офелии домыслить. – Шрамы от порезов. Видели, какие у него глаза грустные? Как у побитой собаки. То-то и оно… – Сола, – одернула ее Тая и посмотрела с укоризной. Неизвестно, что вызвало осуждение: сама версия или сравнение работодателя с побитой собакой. – Я даже знаю ту даму, по которой он так убивался, – не унималась стаканщица. – Ты, что ли? – хохотнул разнорабочий. Он пока не торопился делиться своей версией, зато задирал других рассказчиц. Сола, тряхнув головой, недовольно фыркнула и не успела ответить, как из угла донесся тихий голосок кухарки-помощницы, окруженной картофельными очистками: