Он помолчал, разглядывая Тристе. Та отвечала ему испуганным взглядом – так заяц смотрит на явившегося вынуть его из силков охотника. – В любом случае, отдав им ее, мы наберем пару очков. Теперь в мир выходит не так много кшештрим. И совсем редко ишшин их находят. – Она не товар, чтобы ее на что-то выменивать, – сказал Каден. – Нет. Она куда опаснее. – Я не то, что ты думаешь, – тихо, без капли надежды проговорила Тристе. – Не знаю, как я прошла врата, но я не то, что ты думаешь. Тан опять всмотрелся в ее лицо. – Возможно, – бросил он наконец и обратился к Кадену: – Оставайся здесь. Так безопаснее. Я возьму девушку и переговорю с ишшин. Каден оглядел продуваемый ветром островок. – Безопаснее? – подняв брови, повторил он. – В любую минуту из этих врат могут выйти ишшин. Если они не поверят мне, когда я приду с тобой, то, неожиданно застав меня здесь, точно убьют на месте. – Юноша покачал головой. – Нет. Я это начал, я и доведу до конца. Кроме того, ишшин мне нужны. Узнать то, что мне требуется, мог бы и ты, но мне нужно с ними поговорить, завязать отношения. Он понятия не имел, как Тристе прошла кента, не представлял, как встретят Тана бывшие собратья, не знал, как поступит, если окажется, что Тристе лгала, но факт оставался фактом: кшештрим затеяли заговор против его семьи, убили отца, и, значит, Каден теперь император. Он не правит Аннуром – пока не правит, – но пойти к ишшин в его силах. – Я с вами, – тихо сказал он. Тан выждал несколько ударов сердца, всматриваясь в ученика. – Безопасного пути все равно нет, – кивнул он наконец. – Это как же? – тихо взмолилась Тристе. – До того, как я прошла врата, ты уговаривал Кадена туда не ходить! – Как раз потому, что ты прошла врата, я передумал. – Не понимаю… – прошептала она. – Там, и только там я смогу узнать о тебе правду. Тристе обратила испуганный взор на юношу: – Каден… – Я должен знать точно, Тристе, – покачал тот головой. – Если он ошибается, я тебя освобожу. Я сам тебя выведу, даю слово. Но ради отца, ради родных я должен знать. Девушка отвернулась, бессильно поникла. Тан сделал знак Кадену: – Сними свой пояс. Свяжи ее. Мертвым узлом. – А ноги? – Ноги спутай. Тут недалеко. Каден снова огляделся: пройденные им кента оказались на острове не единственными. По краю обрыва выстроились десятки тонких хрупких арок, словно весь этот клочок земли был когда-то фундаментом огромной башни. Он представил, что за страшная буря могла бы ее разбить: бастионы, откосы, крепостной вал – смыть все это в море, оставив лишь врата, двенадцать каменных арок, разверстых, как безмолвные рты. – Эти врата, – качая головой, рассуждал он, пока снимал с себя пояс. – Нин о них рассказывал? Эти врата хранили правители рода Малкенианов. Только сейчас Каден начал осознавать, какую власть они давали. За несколько шагов переноситься на другой край империи… Неудивительно, что Аннур простоял столько веков, между тем как другие королевства рассыпались и гибли. Император, способный за несколько шагов перенестись с севера Вашша на запад Эридрои, – почти бог. Кадену едва не мерещилось, как из кента выступает отец – по обыкновению, в задумчивости упершись подбородком в грудь. Но нет… Санлитун мертв. За врата теперь отвечает Каден. – За дело, – велел Тан, указывая ему на Тристе. Каден встал коленями на сырую землю. Когда он переворачивал девушку на живот, та поймала его взгляд. Руки Кадена действовали грубее, чем ему хотелось бы. Он привык связывать коз и баранов, а не людей, и слишком туго затянутый ремень врезался в ее мягкую кожу. – Оставь петлю, чтобы ее вести, – сказал монах. – Тебе это нравится, – с омерзением в голосе заметила Тристе. – Нет, – тихо ответил Каден, – не нравится. Она сжала зубы, когда он затянул узлы, но взгляда не отвела. – Прожив жизнь в храме Сьены, поневоле узнаешь кое-что о мужчинах. Министры, монахи – все вы одинаковы. Вам это доставляет удовольствие. Все вы сразу чувствуете себя такими сильными. Каден не понял, рычит она или всхлипывает. Он хотел возразить, уверить, что это только из осторожности, но Тан не дал ему времени: – Не спорь с ней. Заканчивай, и пойдем. Каден колебался. Тристе жгла его взглядом, в ее глазах стояли слезы. Потом девушка отвернулась. Но до того он успел запечатлеть сама-ан ее ярости – лицо человека, которого предали. Он глубоко вздохнул и сделал еще один виток, прежде чем затянуть узел. Коза выбралась бы из таких свободных пут, но Тристе не коза, а затягивать туже он не хотел. Все происходящее представлялось ему ошибкой. «Я не делаю ей больно, – напомнил себе Каден. – И если Тан прав, это вопрос жизни и смерти». Здравая мысль, и все же он чувствовал, как то, что хин называли «животным мозгом», возмущенно бьется в стальной клетке рассудка. Покончив с узлами, он по указанию монаха поднял Тристе на ноги. Девушка шаталась. Острие накцаля не отрывалось от ее горла. – Сюда. – Тан кивнул на врата у дальнего края острова. – Она первая. – Все это ни к чему, – произнесла Тристе. Она словно забыла о Кадене, говорила со старшим монахом так, будто младшего здесь не было. «И это за всю мою к ней доброту…» – подумал юноша. Каден с удивлением ощутил в себе обиду и попытался затоптать эмоции, как затаптывают выпавший из очага уголек. Тан не ответил, лишь слегка шевельнул копьем, вынудив девушку сделать шаг. – А которые ведут в Рассветный дворец? – осторожно спросил Каден. Возможно, старый монах не ошибся, возможно, Тристе и вправду кшештрим. Злоумышленница, преследующая некие туманные цели, и в этом случае Каден исполнит, что должно. Сумеет ли он ее убить? Он попытался вообразить: это как зарезать козу… Точное движение ножа, хлещет кровь и воздух из горла, последняя судорога – и конец. Если окажется, что Тристе в ответе за резню в монастыре, за смерть Акйила и Нина, за Патера, за отца, он, наверное, сумеет это сделать. Но если она невиновна, если у Тана помутилось зрение, тогда Кадену не помешает разбираться во вратах. – Они как-то помечены? – Отсюда в Рассветный дворец нет хода, – ответил Тан. – Нин верно говорил о кента династии Малкенианов, но кшештрим создали не одну сеть. Об этом острове, об этих вратах твой род ничего не ведал. Как и хин. – Тогда откуда ты… – нахмурился Каден. – Знания ишшин древнее и полнее, чем знания хин. Монах остановил их перед аркой, неотличимой от остальных. Вблизи Каден увидел врезанную в замковый камень надпись – одно слово или несколько, не понять. В Аннуре, как выяснилось, водились знатоки, способные разобрать эти угловатые значки, но Кадену не довелось учиться у аннурских знатоков. Он разглядывал надпись, сдерживая любопытство осторожностью, но заговорил не он, а Тристе: – Куда они ведут? – Что же ты не прочитаешь? – ответил Тан. Девушка закусила губу, но промолчала. – Неподходящее время ты выбрала для уловок, – заметил монах. – В Ассаре ты на этом языке читала. – Я не кшештрим, – упорствовала девушка. – Хоть и могу прочесть. – И что здесь сказано? – настаивал Тан. – Тал Амен? – помолчав, отозвалась Тристе. – Нет. Тал Амьен. Каден покачал головой. – Неподвижное… я? – щурясь, попыталась перевести она. – Отсутствующее сердце? – Мертвое Сердце, – заключил Тан. Страх погладил Кадену спину холодным пальцем. Арка не отличалась от остальных: тонкая, неподвижная, почти гостеприимная. Сквозь нее виднелись чернохвостые морские птицы над волнами, разбивающееся о волны солнце. Угадать, что ждет на той стороне, было невозможно, но перевод Тана пророчил прием еще менее радушный, чем предложил этот пустынный остров. – Мертвое Сердце. – Каден пробовал слова на вкус. – Что это? – Там темно, – сказал Тан. – И холодно. Когда войдешь в кента, задержи дыхание. – Кто пойдет первым? – Она. – Монах копьем подтолкнул Тристе. – Если сторожа станут стрелять, пусть лучше ее проткнут стрелами.