Слова были дерзки, но пыл его угас. – Лекция не затянется, – сказал Валин. – У нас есть законы. Наши законы не позволяют сильным уничтожить слабых и неудачливых. Лейт только головой покачал: – Точно, ты же во дворце рос! – Я не прав? – пропустив подколку мимо ушей, спросил Валин. – Великие и сильные Аннура вечно давят слабых и бедных, – огрызнулся пилот. – Мне ли не знать с моей семьей? Твой отец поднял налоги на кузнечный промысел – ты не в курсе? Конечно, откуда?! Штука в том, что император Аннура не делал разницы между огромными городскими кузницами с десятками подмастерьев и мелкими мастерскими на одного кузнеца с одним горном. Небольшой недосмотр, из-за которого мой отец влез в долги. Пилот с отвращением мотнул головой: – Он пошел к ростовщику. Тот ублюдок охотно ссудил монетку, но под такой рост, что в жизни не расплатиться. Отец отрабатывал долг восемь лет – восемь лет без единого дня отдыха, так и умер над треклятым горном, а долг за это время только вырос. Валин обомлел. За все годы среди кеттрал, за дни, когда они учились, и ночи, когда залечивали раны, он ни разу не слышал от Лейта его истории. – Послушай, – неуверенно заговорил Валин, – империя не идеальное государство… – Но это особый случай? – поднял брови пилот. – Исключение? – Он ткнул пальцем в Талала. – А он? Граждане нашей доброй благородной империи выслеживают личей и, собравшись толпой, радостно убивают. Без суда, без закона – огнем или веревкой. Талал медленно склонил голову. За все время спора он не проронил ни слова – стоял, скрестив руки на груди. Теперь он тихо заговорил: – У Аннура есть недостатки. Серьезные недостатки. В империи орудует множество лжецов и убийц. – Он перевел взгляд на пленников. – Я не хочу им уподобляться. – Да какого хрена?! – мотнул головой Лейт. – Разве я хочу? Только нельзя, чтобы они увязались за нами. – Тот, кто поступает правильно, вынужден рисковать. Пилот опять выругался. – Это знак согласия? – спросил Валин. Лейт коротко вздохнул и неохотно кивнул. Валин обернулся к Анник: – Ты что скажешь? – Свое мнение я высказала, – отозвалась она. – Командуешь крылом ты. – Вот и ладно, – подытожил Валин. – Мы берем лошадей, берем большую часть еды, берем апи, чтобы походить на настоящих ургулов. Я перевяжу узлы так, чтобы кто-нибудь из пленников за день-два сумел выпутаться. Мы двинемся на север… – А я думала, нам на запад, – перебила Гвенна. – На севере только степь и ледяной-ледяной океан. – Мы двинемся на север, – повторил Валин, – и будем идти полдня, чтобы они решили, будто взяли наш след. К западу свернем по ручью, когда найдем подходящий. Он развернулся на пятках, не давая никому времени возразить, и оставил крыло собирать вещи. Пленники сидели в дальнем конце лагеря; Хуутсуу, пока Валин шел к ним, успела вволю посверлить его взглядом. Пирр обернулась, когда он был совсем рядом: – Дай угадаю: ты не можешь заставить себя убить их? – Мы их свяжем и поедем на север, – коротко бросил Валин. Присягнувшая Черепу с ухмылкой хлопнула его по раненому плечу: – Как это я догадалась? – Я тебя найду, – пообещала Хуутсуу, пока Валин проверял узлы у нее на запястьях и лодыжках. – Ты дурак, что не послушал своих людей. – Послушай я их, ты была бы мертва, – ответил Валин, затягивая узел. – Ты размазня. – А связана ты. * * * За неполные две недели крыло хорошо продвинулось к западу, ночуя в низинах между холмами. Малорослые лошадки ургулов оказались тверды на ногу и совершенно неутомимы. Валин поначалу задумывался, как часто давать им передышку, но к ночному привалу с отчаянием убедился, что отдых требуется его ноющим бедрам и спине, а не лошадям. Судя по тому, как кряхтели и потягивались остальные бойцы крыла, он был не один такой. Он наметил маршрут севернее Белой, так близко к реке, что они часто видели ее вспененные воды, но достаточно далеко, чтобы не напороться на явившихся поить лошадей ургулов. Кое-кто предлагал свернуть южнее. Быстрее всего они попали бы в Аннур, доскакав до Изгиба и пересев там на судно до столицы. Этот путь был и самым очевидным. Если в Гнезде подозревают, что Валин еще жив, кто-то наверняка ведет наблюдение за доками и за стенами, следит за всем городом, поцелуй его Кент. Безопаснее было скакать сушей на запад. Безопаснее, но много-много дольше. Степь раскинулась на все стороны до самого горизонта – огромное зеленое море с волнами холмов. Не считая редких выходов известняка и малых куп кривых деревьев, здесь не было никаких примет: ни гор, ни лесов, лишь великая пустота под чашей неба. Даже ручьи выглядели одинаково: узкие, с низкими берегами и каменистым руслом, все они бежали к югу, к Белой реке. Валину было неспокойно на открытой местности. Ни укрытий, ни позиций для обороны. Низкие холмы мешали обзору, а защиты не давали. Валин не знал, не скачет ли параллельным курсом целое тааму ургулов, – те могли двигаться по соседней складке местности, и он до боли в шее вертел головой, непрестанно озирая зеленый горизонт. В один из дней Талал вдруг указал на юг. Валин прищурился. Вдалеке, за много миль по ту сторону Белой, виднелся ряд золотых холмов. Пески, угадал он. Большие подвижные барханы пустыни Сегир. Сегиру случалось пожирать целые армии, и чужие, и аннурские, – кости и оружие остались лежать под наметенным ветрами песком. Даже севернее реки почва под ногами их коней стала сухой и растресканной, вынудив Валина отвернуть от русла, чтобы продолжать путь на запад по зеленым травам. Дважды они замечали вдали стада бизонов – тысячи косматых бурых зверей, в три раза превосходивших размерами их лошадок. Несмотря на кривые рога, эти животные казались достаточно миролюбивыми: лениво щипали высокие стебли, прерываясь, чтобы втянуть ноздрями воздух. Если же они ударялись в бегство, все стадо разворачивалось разом и, с грохотом сотрясая землю, скрывалось за горизонтом. Под конец четвертого дня они выехали на гребень невысокого холма как раз вовремя, чтобы увидеть большой конный отряд – сотни три или четыре, – также двигавшийся к западу и опережавший их на полдня пути. Несмотря на многочисленность, всадники погоняли коней еще усерднее, чем крыло Валина, и поднятая копытами пыль грозовой тучей висела над землей, затмевая предзакатное солнце. После того Валин заметил еще три тааму, также спешивших на запад. Укрыться от них было нетрудно – стоило только избегать вершин и возвышенностей, – но движение такого множества ургулов обеспокоило Валина. – Куда, по-твоему, собрались эти поганцы? – спросила Гвенна. – Не представляю. – Валин покрутил головой. – Надеюсь только, что им с нами не по пути. Под жарким солнцем на лишенной тени земле отряду пришлось попотеть, но добил их дождь. Валин раньше обычного объявил привал. Восточный ветер весь день доносил запах бури, и Гвенна, хоть и не проронила ни слова жалобы, явно готова была свалиться с седла. Да и сам Валин чувствовал себя немногим лучше. Как писал Гендран: «Торопиться надо не спеша». Как ни рвался Валин в Аннур, на встречу с Каденом, как ни спешил найти тех, кто стоял за убийством отца, монахов и Ха Лин, впереди лежали еще многие мили степи, которые не одолеешь одним отчаянным рывком. Дождь начался, когда стемнело. Они были бы рады поставить апи и развести костры, но костер – это свет и дым, а апи стали бы ловушкой для половины крыла, да и обзору бы помешали. Лучше мерзнуть в полной готовности, чем лежать мертвым в тепле, так что все завернулись в бизоньи плащи – сырые шкуры плохо грели и сильно воняли, – проверили вооружение и сели перед сном пожевать вяленого мяса и твердого ургульского сыра. Валину досталась первая вахта. Плечо у него зажило, но на неосторожное движение все еще отзывалось острой болью. Остальные сбились в тесную кучку, словно окружили мечту о костре. Уснувшие, закутанные в тяжелые шкуры, его бойцы выглядели моложе своих лет и невиннее – почти дети. Даже седеющую Пирр скорее можно было принять за торговку рыбой или купчиху, чем за зловещую наемницу с руками по локоть в крови. Валину впервые за долгие недели выпало время поразмыслить о своем крыле, о том, от чего они отказались, покинув Гнездо, и о том, что ждет их впереди. Чувство ответственности легло на него тяжелой осенней изморосью. А потом дождь хлынул стеной. Крупные капли мигом вымочили ему волосы, остудили лицо, потекли за шиворот, развезли землю в грязную жижу, превратили ночную темень в черную мглу. Валин сидел прямо, заставляя себя забыть о пробиравшем до костей холоде, и руку держал на рукояти ножа. Он не замечал, как привык к своему обострившемуся слуху, пока шум миллионов дождевых капель не оглушил его, сделав растерянным и уязвимым. Валин поднялся на ноги, высвободил клинок из-под плаща и взошел на пригорок. При полной луне и при свете звезд можно было бы кое-что разглядеть, но пелена ливня лишила и этой малости. Дождь и земля под ногами – ничего больше. Он долго стоял так, потом вернулся к лагерю. Затылок щекотало тревожное предчувствие, в животе крутило. Гвенна бранилась, силясь устроиться поудобнее. Зашевелились и Талал с Пирр, искали местечко посуше. «К Шаэлю все! – решил Валин. – Все равно никто не спит». Верхом они продрогнут не больше, чем на земле. Отдохнут потом, когда погода разойдется. Конечно, люди нуждались в отдыхе, но ведь они кеттрал. Не умрут от ночи в седле. И сидеть на месте, когда часовые слепы и глухи, ему не хотелось. В пути они тоже могли столкнуться со всадниками, но тогда и сами окажутся верхом. И наготове. Валин уже нагнулся, чтобы растормошить Анник, когда дробь дождя внезапно и устрашающе обернулась боем копыт. Он успел распрямиться и отчаянным движением занес клинок, когда конные ургулы, нацелив копья, галопом ворвались с низкого холма в их жалкий лагерь. * * * Это была Хуутсуу. Разумеется. Но не только Хуутсуу. Лейт и Анник оказались правы. Другое тааму, много больше, в пять-шесть сотен человек, далеко на востоке встретилось с ее племенем. По всему, что Валин знал об ургулах, они должны были ее убить, принести Мешкенту кровавую жертву, но, как видно, все его познания обернулись бесполезными, если не хуже того. Они не только не убили ее и ее соплеменников – большое племя предложило ей лошадей и помощь в охоте за аннурцами. В горячке схватки Валину удалось свалить двоих, а Пирр каким-то чудом убила метательными ножами еще четверых. Остальных кеттрал застали врасплох. Не успев и глазом моргнуть, они очутились в кольце копий, острые наконечники дрожали в считаных дюймах от их глоток. Крыло и тогда готово было сражаться, руки потянулись к ножам и мечам. Анник, в глазах которой стояла смерть, успела наполовину натянуть тетиву, когда Валин, ворочая слова, как камни, отдал приказ сдаться. * * * В другом месте, в руках другого врага пленников могло бы утешить то, что их оставили в живых. Но не здесь. Валин хорошо помнил, чему его учили: ургулы берут пленных, чтобы позже принести их в жертву Квине. Если рассказы были хоть наполовину правдивы, им еще предстояло пожалеть, что их не убили на месте. Двенадцать дюймов отточенной стали в кишках решают все просто и быстро. Чего не скажешь о сдирании кожи, вытягивании внутренностей или сожжении на костре – обычной судьбе захваченных ургулами пленных. «Тем больше причин выбраться», – мрачно думал Валин, в сотый раз проверяя крепость ремней. Не то чтобы его осенил блестящий план побега. В степи нет тюрем, нет темниц и карцеров, зато ургулы не поленились хорошенько связать врагов. Валину, как и всему крылу, стянули запястья и лодыжки сыромятными ремнями, так что конечности мгновенно онемели, а потом его перебросили через спину коня и тоже привязали. Голова у него свешивалась ниже конского брюха, так низко, что копыта, когда скотина перешла на крупную рысь, чуть не задевали макушку, и видел он только летящую из-под них грязь. Лошадиный хребет на каждом шагу бил по ребрам. Раненое плечо готово было выскочить из сустава. Ургулы сорвали с них бизоньи шкуры, и промокшего под ледяным дождем Валина била неудержимая дрожь. Боль была мучительной и неотступной, но что боль! Пока конь уносил его на север сквозь ночь и бурю, Валин в сотый раз перебирал свои решения: отпустить птицу, оставить в живых пленников, ехать на запад, а не на юг. Ошибки били в глаза, как острие ножа, но трудно было сказать, что именно он бы изменил. Даже привязанный к лошадиной спине, Валин не мог вообразить себе убийство детей из лагеря Хуутсуу. А птица… Попытайся они улететь к югу, Блоха нашел бы их и перебил. «Что сделано, то сделано, – наконец решил он. – Где-то я свалял дурака. Вопрос в том, что делать теперь». Стоило труда просто удержаться от обморока, но Валин умудрился вывернуть шею, приподнять голову и, вопреки протестам выкрученных суставов, опереться локтями, высматривая сквозь пелену ливня своих товарищей. Кругом были десятки ургулов, подвижная стена конских и человеческих тел, и, хотя буря стала униматься, он сумел лишь мельком заметить Лейта и Гвенну, которых тоже мешками взвалили на конские спины. Наконец в промозглой предрассветной мгле ургулы остановились. Когда лошадь встала, Валину на миг подумалось, что это сон, что разум оторвался от страдающего тела. А потом кто-то полоснул ножом по веревке, и он свалился наземь, не сумев даже смягчить падения бесчувственными руками. Кеттрал, конечно, готовили к плену. Все еще связанный по рукам и ногам, он принялся сгибать колени, подтягивать к груди и распрямлять раз за разом. Затем перешел к рукам. Его учили сражаться со связанными руками, и он хотел быть наготове, если подвернется случай. Окоченевшие мышцы возмущенно ныли. До него дошел хохот ургулов, заметивших, как пленник червяком корчится на земле. Он не обращал внимания на их смех и продолжал двигаться, обдирая лицо о камни и мокрую землю.