– Конечно, мэм. – Захарий достал молоток и стал легонько постукивать по крышке ящика. – Я полагаю, вы прочли и усвоили историю о злосчастном пастухе, изложенную доктором Ришераном? – Да, мэм. – Захарий сосредоточился на ящике, радуясь предлогу не поднимать глаз. – Позвольте узнать, каково ваше впечатление? Захарий сглотнул. – Чрезвычайно огорчительное, мэм. Миссис Бернэм мгновенно ухватилась за его слова: – Ага! Не потому ли, что вы почуяли опасность разделить судьбу того бедолаги? – Нет, мэм, – тотчас сказал Захарий. – Уверяю вас, мое состояние не столь серьезно. – Вот как? – В голосе мадам послышалось легкое разочарование. – А что до “Наставления”? Вы прочли внимательно? – Да, мэм. Миссис Бернэм открыла ридикюль, достала носовой платок и промокнула лицо. Захарий невольно вскинул голову, но, наткнувшись взглядом на шею мадам, тотчас опустил глаза к ящику и продолжил постукивать молотком по крышке. – Что ж, мистер Рейд, не будете ли вы так любезны перечислить возможные проявления вашего недуга? Я надеюсь, вы заучили их наизусть? – Да, мэм. Насколько я помню, в перечень входят головные боли, меланхолия, ипохондрия, приступы истерии, общая слабость, нарушение зрения, слепота, эмфизема легких, нервический кашель, туберкулез, эпилепсия, потеря памяти, умопомешательство, инсульт, нарушение работы печени и почек… Миссис Бернэм перебила его огорченным возгласом: – Постойте! Вы забыли неполадки с кишечником! – Вовсе нет, мэм. Просто не хотел быть… бестактным. Мадам рассмеялась, и Захарий, подняв взгляд, не мог не заметить алые пятна на ее щеках. – Ох, мистер Рейд! Будь я неженка, краснеющая при упоминании пирожков из печки, я бы вряд ли обременила себя поиском средства от вашего нездоровья! – Однако яркий румянец противоречил ее словам, и миссис Бернэм, будто желая отвлечься, схватила пяльцы и принялась за вышивание. Игла ее летала. – Прошу вас не щадить мой слух. Сестры-миссионерки, спасающие от греха язычников, и не такое слышат. Если при посещении какаториума у вас возникают сложности, не стесняйтесь в том признаться. Захарий вновь уткнул взгляд в ящик. – Нет, мэм, все благополучно. – Да? – В тоне миссис Бернэм опять проскользнуло разочарование. Она снова медленно промокнула лицо и горло. Взгляд Захария съехал с ящика и застыл на груди мадам, вернуть его обратно удалось лишь огромным усилием воли. Меж тем миссис Бернэм раскрыла брошюру и указала на абзац, отчеркнутый карандашом: – Доктор Олгуд любезно ознакомил меня со своей недавней статьей о лечении умственных расстройств и помешательства, вызванных сим недугом. Соблаговолите прочесть вслух помеченный кусок. Захарий набрал в грудь воздуху и приступил к чтению: – “Натиск безумия, порожденного онанизмом, можно отсрочить путем своевременного лечения, а именно: пиявки к паху и заднему проходу, клизмы с весьма щадящим раствором карболовой кислоты. В отдельных случаях может потребоваться более интенсивное лечение, как то: пиявки непосредственно к мошонке и перинеуму, введение небольших доз хлористой ртути через катетер в уретру, прижигание сальных желез и мембранозной части мочевого канала, хирургическое вмешательство для удаления поддерживающей связки полового органа…” Захария прервал вскрик. Миссис Бернэм уронила вышиванье, на кончике ее указательного пальца набухала капелька крови. Мадам сморщилась и спрятала пораненный палец в кулак другой руки. – О господи, я, кажется, себя проткнула. Захарий придвинулся чуть ближе, и взгляд его проследовал от уколотого пальца к густо покрасневшей шее миссис Бернэм, затем спустился на ее грудь, целомудренно прикрытую кружевной вставкой, но сейчас вздымавшуюся и опадавшую. Сквозь ажур вставки виднелась крохотная треугольная тень, как будто указующая путь в расселину, ставшую причиной недавнего позора на балу. Миссис Бернэм удрученно оглядела палец и рассеянно пробормотала: – Матушка всегда остерегала от того, что протыкает. Темный треугольник выглядел так соблазнительно, что Захарий, не сводивший с него глаз, вдруг остро почувствовал необходимость притиснуться к столу вплотную. Мимолетное движение это не укрылось от миссис Бернэм. Глянув на пунцового гостя, который как-то странно напрягся и навалился на стол, она все поняла, и с губ ее сорвался придушенный возглас: – Боже мой, невероятно! – Мадам вскочила на ноги и ошеломленно уставилась на сгоравшего со стыда визави. – Что, опять, мистер Рейд? Отвечайте же! Захарий свесил голову, не в силах вымолвить ни слова. Взгляд миссис Бернэм потеплел, став жалостливым, она сочувственно погладила гостя по плечу. – Бедный вы несчастный! Наверное, и сами не понимаете всю серьезность вашего недуга. Но не отчаивайтесь, я вас не брошу. Мы не сдадимся, и, возможно, вы избежите уготованной вам судьбы. Миссис Бернэм медленно прошла к двери, отодвинула щеколду и, обернувшись, сказала: – Пойду обработаю свою дыр… свою ранку. А вы оставайтесь здесь, приходите в себя. Вскоре я пришлю вам новые пособия, вы их изучите, и тогда мы опять встретимся. Прошу вас, мистер Рейд, не покидать комнату до окончания припадка и обретения достойного вида. В последующие дни Ширин всеми силами старалась изгнать из памяти встречу с Задигом. В целом она преуспела, но бывали минуты, когда слова “Но это правда, биби-джи… у Бахрама есть сын… спросите Вико…” застигали ее врасплох, всплывая в уме, точно пузыри со дна заиленного пруда. И тогда она бросалась в работу – выхватывала у служанки тряпку и начинала протирать стоявшие на полках сувениры из Китая: кивающих болванчиков, расписные веера, шары из слоновой кости с затейливой резьбой и прочее. Обычно приступ активности заканчивался тем, что она замирала перед застекленным портретом Бахрама, и порой ей казалось, что в знакомых чертах проскальзывает нечто неуловимое глазом. Словно в облаке, в котором все, кроме тебя, различают какой-то образ. Однако Ширин не видела резона копаться в прошлом. Что толку ворошить жизнь покойного? Всякое новое открытие навлечет еще большее бесчестье на нее и дочерей, и без того уже опозоренных. А потом вдруг однажды утром слуга доложил, что пришел Вико и хочет с ней поговорить. – Вико? – Сердце екнуло, Ширин присела на ближайший стул. – Что ему нужно? – Откуда я знаю? – удивился слуга. – Разве он скажет? – Да, конечно. Пусть войдет. Ширин сделала глубокий вдох и, собравшись с силами, сумела встретить гостя радушной улыбкой. – Кхем чхо, Вико, как поживаешь? – сказала она на гуджарати. Как всегда, управляющий, смуглый здоровяк, был одет на европейский лад, его светло-бежевый костюм выглядел безукоризненно. – Благодарю, как вы, биби-джи? – бодро ответил Вико, сверкая большими глазами навыкате. Широкая улыбка его и учтивость несколько успокоили Ширин. – Прошу садиться, – сказала она, указав на козетку. Однако в обществе хозяйки управляющий всегда оставался на ногах, вот и сейчас он покачал головой: – Нет-нет, биби-джи, я ненадолго, всего один вопрос. – Слушаю. – Я бы хотел устроить скромные поминки по вашему покойному мужу. Несмотря на все события, в Бомбее немало тех, кто желал бы почтить память сета. – Вот как? – Взгляд Ширин метнулся на портрет мужа. – Где намечается поминальная трапеза? – В моей родной деревне Васай. Я очень надеюсь на ваше участие, без вас все будет не так. – И когда? – На следующей неделе, биби-джи. – Что за спешка? – Понимаете, я хочу пригласить господина Карабедьяна, друга хозяина, а он скоро отбывает в Коломбо. Ширин вздрогнула. – Господин Карабедьян в числе гостей? – Разумеется, биби-джи. – Вико недоуменно вскинул брови. – Он был лучшим другом сета. Ширин отвернулась, подыскивая слова для отказа, и вдруг услыхала треск рвущейся материи. Опустив взгляд, она поняла, что безотчетно разодрала свободный край своего сари. Вико, разумеется, это видел. – Что случилось, биби-джи? Я вас чем-то огорчил? Теперь, когда Ширин выдала свое смятение, не было смысла притворяться. – Послушай, Вико… – Голос ее дрогнул. – Я должна кое о чем тебя спросить… – Глаза ее обратились к портрету на стене, и она чуть слышно прошептала: – Пусть небеса простят меня за то, что я скажу.