Паша кивнул, застегнул куртку, и мы прошли в конец рынка, где сели на пару брошенных ящиков. — Надеюсь, ты без оружия? Снегирев поднял руки. — Обыщите. — Ладно, шучу. Как успехи на мафиозном поприще? — Каком мафиозном? О чем вы, Кирилл Андреевич? — Так, о своем, о девичьем. Ты про стрельбу у метро слыхал? — А что, разве вы этим занимаетесь? — Такое ощущение, что ты знаешь, кто этим занимается, Один ноль в мою пользу. По таким вариантам все занимаются. Ты не в курсе, чья работа? — Про стрельбу я, конечно, слыхал, но чья работа, не знаю. Кирилл Андреевич, вы поймите, я вас очень уважаю, но даже если б и знал, то… — Он развел руками. — Сразу сказал бы? Паша усмехнулся. — Все острите? — А мне только и остается что острить. Ну, а мысли какие-нибудь на этот счет имеются? Я думаю, они должны быть, случай-то не рядовой. Паша закурил и, посмотрев по сторонам, произнес: — Вон, группку парней видите? Знаете, кто это? — Этот — Скворец, второй — Бычок, третьего не знаю. Кидалы. — Правильно. Они тут частенько ошиваются. Знаете, чего они больше всего боятся? Не в милицию попасть и даже не с кинутым где-нибудь встретиться. С людьми всегда договориться можно, а в милиции в худшем случае на кичу посадят. Они больше всего боятся кинуть кого-нибудь на чужой территории, в особенности, если это станет известно хозяевам этой территории. А поэтому они только здесь и крутятся. Здесь они делают СВОИ деньги и не лезут в чужой карман. — Платя при этом подоходный налог? Паша кивнул. — Ну, это-то понятно, — произнес я. — Но причем здесь стрельба? — Я не закончил. Чтобы кидать спокойно, надо не просто налог исправно платить. Надо его честно платить. Я усмехнулся. — То, что «Эспаньола» платит вам налог, я понял сразу, увидев в их ведомости на зарплату должность охранника. Кстати, Паша, Усольский уже давно умер, поэтому вы бы им другую фамилию дали. А то не солидно как-то. Можете влететь. Паша улыбнулся. — Бывает. Сменим. — Так ты хочешь сказать, что «Эспаньола» нечестно платила налог? — Я ничего не хочу сказать. О таких вещах вслух не говорят. — А как говорят? Шепотом? Ты мне тогда случаем не прошепчешь? Слушай, я что, допрашиваю тебя, что ли? Я не следователь и не прокурор. Стремно даже. Я про Усольского вас предупреждаю, а из тебя все вытягивать надо. Брось ты, Паша, хватит из очевидного секреты всякие строить. — Да я и не строю никаких секретов. Просто мне неприятности не нужны. — Да у тебя хоть раз были от меня какие-нибудь неприятности? — Лично от вас — нет, но дело здесь не в вас и даже не в ментуре вашей. Поэтому извините, мне пора. Дела. — Какие у тебя дела? Тоже мне, эко дело — карманников да кидал обирать. Самому не противно? Я поднялся с ящика и, не простившись, пошел к ларькам. Метров через пять Снегирев догнал меня. — Подождите. Хорошо, я скажу вам одну вещь, а дальше уж сами решайте. В том-то все и дело, что «Эспаньола» честно платила налог и в наших кругах очень хотели бы узнать, кто все это провернул, потому как этот «кто-то» взял не СВОИ деньги. ГЛАВА 4 Я сидел в кабинете Мухомора и слушал лекцию о вреде несвоевременного исполнения бумаг. Начальник был просто великолепен, упиваясь своим же красноречием, а поэтому я вышел от него с низко опущенной головой, охваченный искренним желанием раскаяться и тут же схватиться за авторучку. Но придя к себе, я обнаружил, что паста в ручке закончилась, а искать новую не хотелось, так что минуты через две желание мое напрочь исчезло. А еще через пять минут я уже забыл, что был у шефа. Сроки, сроки. Два месяца — это не срок. Я знавал оперов, у которых материалы по два года на исполнении находились. Нормалек. Заявители уж и забывали, что там два года назад случилось, и, когда их вызывали, долго напрягали память. Так что для волнения не было причины. Заглянул Филиппов. — Слушай, одеяло свое не одолжишь, а? С раскладушки. — Зачем? Темную, что ли, устроить кому-нибудь? — Нет, опознание надо сделать. — Опознание? А одеяло-то тут причем? — А, — махнул рукой Женька, извлекая из-под сложенной раскладушки байковое одеяло, — сейчас верну. Мне стало любопытно. Я вышел следом и направился в Женькин кабинет. Там, за столом важно восседал следователь из РУВД и заполнял какой-то бланк. — Ну что, нашел? — спросил он у вошедшего Филиппова. — Вот, — показал Женька взятое у меня одеяло. Следователь сдвинул со лба очки и оценивающе глянул да него. — Не очень, конечно, ну ладно, клади. Еще что-нибудь надо. Женька снова вышел. — Ты объясни, — спросил я у него, — что вы тут химичите? — А, — опять махнул рукой Филиппов, — следак выделывается. Видел, у меня в кабинете ковер стоял с обыска изъятый? — Ну. — Я потерпевшего нашел, у которого этот ковер увели, следователю сообщил. А он приехал и говорит, что «терпила» должен его официально опознать. Только для этого надо еще два таких ковра. А где я ему их возьму? Ковер-то какой-то уникальный, старинный, ручной работы. А этот упырь — ничего не знаю, давай еще пару ковров. Говорит — позвони в универмаг, одолжи там на пару часиков. Женька покрутил пальцем у виска. — Пусть он дурак, но я-то не хочу, чтобы и меня дураком считали. Корче, вот одеяло ему нашел, сойдет за старинный ковер. Но надо еще что-нибудь. — Вон у Мухомора на диване покрывало лежит, правда, не ручной работы и дырявое, но одеяла ничуть не хуже. — О, точно. Женька сбегал к Мухомору и вернулся с покрывалом. Я улыбнулся и вернулся к себе. Минут пятнадцать спустя Филиппов вернул мне одеяло. — Ну что, опознал потерпевший ковер? — Среди этих тряпок его бы и слепой опознал. Самое смешное, в протоколе знаешь, что написано? Потерпевшему предъявлено три старинных ковра, среди которых он и опознал свой по характерным приметам. — Здорово! Наверное среди примет было отсутствие дырок и кофейных пятен. — Да, примерно так. Женька вышел. Я усмехнулся. Ну-ну. Кто там мне насчет цинизма на мозги капал? Ах да, я забыл свою же теорию, что виной всему атмосфэра. Среда обитания. То есть если среда абсурдна, то и обитатели такие же… Вот это завернул! Опять на философию потянуло. Еще бы! После таких опознаний. А может, все-таки не все обитатели такие же? Может, только этот следак такой остроумный? О, господи, что это я? Не остроумный, а исполнительный. Добросовестный. Раз написано, что надо три ковра — будет три ковра. А то вдруг потерпевший или свидетель его не опознает? Поэтому хоть одеяло, но положите рядом. А то не по закону. Закон нарушать нельзя. Ни-ни. Мы строгие блюстители, никакой фальсификации. Правда, иногда не тех расстреливаем, но это редко, в запарке, в суматохе. Зато ковры мы как надо опознали. Абсурдно, но по закону. И не виноват этот бедный следователь. Все она — атмосфэра. А вас, товарищ Ларин просим не выделываться. Закон не вами писан, атмосфэра не вами создана, но жить в этой атмосфэре вы обязаны, а поэтому шагом марш ковры искать.