Всё время, оставшееся до встречи со следователем, он ломал голову над тем, во что мог вляпаться друг его дочери и что вообще могло понадобиться от него следователю. Так и не найдя ответа, он озабоченно следил за движением, казалось, уснувших стрелок. Вздохнул с некоторым облегчением только тогда, когда можно было отправляться к месту встречи. Как ни торопился Геннадий Иванович, но слегка опоздал, умудрившись застрять в небольшой, быстро рассосавшейся пробке. Когда он подошёл к кафе, то не увидел никого, кроме невысокого парня, подпрыгивающего на месте, как мячик. Весельчаков скользнул по нему взглядом и стал смотреть на стоянку, поджидая вновь прибывающие автомобили. Ведь следователь, надо думать, не пешком придёт. – Вы Геннадий Иванович Весельчаков? – раздался голос за его спиной. – Да, – проговорил, оборачиваясь, мужчина, – но я вас не знаю. – Так я вас тоже, – весело ответил парень, – сейчас прямо и познакомимся, хотя по телефону мы вроде бы уже и представлялись друг другу. Но ничего страшного, можно и ещё разок: – Александр Романович Наполеонов, следователь. – Геннадий Иванович Весельчаков, – на автомате ответил мужчина, всё ещё никак не свыкнувшийся с мыслью, что этот прыгающий мячик и есть следователь. Догадавшись о его сомнениях, Наполеонов достал удостоверение и развернул корочки перед глазами Весельчакова. – Да, простите, – пробормотал тот. – А я, знаете ли, уже начал примерзать, дожидаясь вас, – подмигнул ему следователь. – Простите, пробки, – ещё раз извинился Геннадий Иванович. – Пойдёмте в кафе, там и поговорим, а то я совсем окоченею. Март называется, – обиженно проговорил следователь. И Весельчаков не понял, на кого он обижается: на него или на холодный месяц март. Зайдя в кафе, они заняли столик у стены. – Здесь хорошо хотя бы кормят? – спросил Наполеонов. – Вполне. Я всегда здесь обедаю. Особенно здешним поварам удаются блюда из кур. – А Бонапарт их, помнится, не жаловал, – произнёс следователь, как показалось Весельчакову, ни к селу ни к городу, но тут он вспомнил, что фамилия следователя Наполеонов. Шура же, в свою очередь, увидев вытянувшееся лицо визави, поспешил объяснить: – Наполеон родился и вырос на Корсике в небогатой семье. Самым доступным мясом для семьи было куриное. Потом будущий император поступил на службу, и молодых офицеров тоже кормили по преимуществу куриным мясом. Вот он его и возненавидел, даже запретил поварам его готовить, когда стал консулом. Ситуацию переломил Лягюньер, который, считая себя королём кулинарного искусства, не привык идти на поводу у чужого мнения, даже если это мнение императора. Он умел готовить курицу так, что распознать в кушанье, что оно было приготовлено из куриного мяса, было невозможно. Бонапарт оценил кулинарный дар нового повара и разрешил ему подавать на императорский стол блюда из курицы. – Да, да, – проговорил Весельчаков, который не помнил подобного факта из биографии французского императора, но вполне удовлетворился объяснением следователя. Подошёл официант, и Геннадий Иванович машинально проговорил: – Мне тоже, что и всегда. – И мне тоже, что ему, – с такой поспешностью добавил Наполеонов, что официант невольно улыбнулся, но тотчас снова натянул на лицо маску вежливой почтительности. Весельчаков тоже не смог сдержать улыбки: – Но вы ведь даже не знаете, что я заказал. Вдруг вам не понравится. – Понравится, – уверенно ответил Наполеонов, – не будете же вы заказывать нечто несъедобное. – Логично, – отозвался слегка оттаявший мужчина и добавил: – Летом здесь вообще прелестно. – Да? – В скверике много берёз, цветов, фонтанчик, после обеда можно прогуляться или посидеть на лавочке. – Ах, в этом смысле, – проговорил Наполеонов, думая о своём. Ели они молча, хотя и движения, и мимика Весельчакова выдавала его нетерпение. Но Наполеонов не торопился. Блюда, заказанные Геннадием Ивановичем, пришлись ему по вкусу, и он наслаждался едой. Закончив есть, Наполеонов вытер губы и руки салфеткой и проговорил, обращаясь то ли к себе, то ли к собеседнику: – Я был почти уверен, что Лёнчик успел всё рассказать вам. – Да что всё, в конце концов?! – воскликнул, уставший томиться в неизвестности Весельчаков так громко, что на них стали оглядываться другие посетители кафе. – Извините, Геннадий Иванович, – ответил следователь, – просто позавчера ночью друг вашей дочери стал свидетелем убийства. – Свидетелем чего? – изумлённо переспросил Весельчаков. – Убийства. Чего вы так удивляетесь? К сожалению, время от времени они случаются и на нашей малой родине. – Господи! – проговорил мужчина, точно не слыша последних слов следователя. – Ведь я проводил его почти до дома! – Вот именно, что почти, – заметил Наполеонов. – Там осталось два шага шагнуть. – Ну, допустим, не два, а больше. – Какой там больше! До дома Лёнчика было рукой подать! – Хорошо, не будем спорить. Только скажите, почему вы не проводили его до подъезда? – Так не разрешил он! – Почему? – По глупости! Боится, что кто-то увидит, что его, такого большого мальчика, провожают. – И что? – Ничего! – нетерпеливо отмахнулся Весельчаков. – Подростковая психология. А я старый осёл! – По-моему, вы льстите себе, – улыбнулся Наполеонов, наблюдая за самобичеванием собеседника. – Это ещё почему? – насторожился мужчина. – Потому, что осёл – это счастливое животное. – Скажете тоже, – фыркнул Весельчаков. – А вот и не скажите, – бодро произнёс следователь, радуясь тому, что разрядил накалившуюся обстановку. – Как сейчас помню слова старого шута Фрёлиха из книги Юзефа Крашевского «Графиня Козель»: «Мяса ослиного не едят, толстая шкура отлично защищает от побоев, а когда длинноухому вздумается запеть, все разбегаются в разные стороны, и он наслаждается покоем. И к тому же он неприхотлив, может даже старой метлой прокормиться. Разве есть на свете более счастливое существо?» – Если только с этой точки зрения, – улыбнулся Весельчаков не столько от слов следователя, сколько от сознания того, что с Лёнчиком ничего не случилось. В душе он поклялся себе, что теперь упрямство парня не помешает ему провожать его в случае необходимости до квартиры. – Геннадий Иванович, – сказал следователь, – теперь, когда вы больше не волнуетесь о Федотове, постарайтесь вернуться мысленно в тот поздний вечер. – Это не трудно, – отозвался мужчина. – Тогда расскажите мне обо всём, что тогда произошло. – Так ведь и рассказывать-то нечего. Дети и я вместе с ними увлеклись, они готовились к олимпиаде. Когда посмотрели на часы, испугались, так много было времени. – Разве родители Федотова не звонят вам, если сын задерживается? – У Лёнчика только мама. Она за день так наработается, что с ног валится. И потом она знает, что всегда может положиться на меня. – То есть Лёнчик не первый раз задерживался у вас допоздна, – скорее констатировал, чем спросил Наполеонов. – Не первый, – подтвердил Весельчаков, – но так поздно он домой ещё ни разу не отправлялся. – Почему же вы не оставили его ночевать у себя? – Потому, что он не хочет. И я, и моя жена предлагаем ему это всякий раз. Но этот упрямец… – Кажется, юный ослик идёт по стопам будущего тестя, – не удержался Наполеонов, чтобы не подколоть Весельчакова. – Это ещё бабушка надвое сказала, – улыбнулся мужчина. Но по его улыбке следователь догадался, что Геннадий Иванович против кандидатуры Лёнчика возражений не имеет. Мужчина подтвердил его предположения, что Лёня башковитый парень. Далеко пойдёт. – Это всё хорошо, – проговорил Наполеонов, – но вернёмся к интересующему следствие вопросу. – Спрашивайте. – Расставшись с Лёнчиком, вы сразу отправились домой? – Помилуйте, куда же можно ещё идти в такой поздний час. – Мало ли, – неопределённо отозвался следователь.