Так это начиналось Южная ночь черна и коротка. Вот и эта — в кромешной тьме, на небе ни луны, ни звёздочки, только успела зловещая тень с двуствольным ружьём в лодке укрыться в зарослях чакана, а всплески летнего рассвета уже зацвели по воде, летящей в быстром течении стремительного речного потока. Но тот, кто поспешил, успел. Приговоренные им к смерти только-только осторожно подбирались к засаде. Судьба и расчёт опытного ловца вели их в руки возмездия. Словно призрак бударка с двумя силуэтами проскользнула в туманной дымке мимо стерегущего её охотника и развернулась против течения и едва приметных вешек, качающихся на плаву. Здесь, в этом заветном месте, начиналась одна из засекреченных снастей с гирляндой страшных стальных крючьев, предназначенных единственной рыбе на Каспии, получившей в народе особую привилегию именоваться «царской». В эти места не имел права доступа никто, обитающий поблизости на воде и суше. Но эти двое нарушили неписаный запрет, давно и сознательно они пренебрегли грозным табу, установленным однажды для всех и навсегда. И сейчас, не подозревающих ничего, их ждала расплата. — Ликсеич, может, перекурим? Сколько плутали, пока нашли. Опять они их переставили. Руки ломит от вёсел, — кошачьим мягким голосом шепнула одна тень другой. — Ты что, дурило, поспешать надо! — сердито одёрнул щуплого товарища названный Ликсеичем. Был он громоздким, неуклюжим, словно медведь, занимал чуть ли не половину бударки. — Глянь, рассвет нас нагоняет, — «медведь» вытянул лапу, — дай, там у тебя темляк был. Не дождавшись, он оторвал голову от днища лодки, где что-то отыскивал и поднял её на товарища. Но тот, не видя его, выпучив глаза с раскрытым от ужаса ртом, уставился, тыча рукой ему за спину. — Погодь, погодь! Что это? — шептали его трясущиеся губы. Больше ничего произнести он не успел. Сзади «медведя» прогремел выстрел, оглушительный в мёртвой тишине ночи. Заряд обжёг плечо, распорол брезентовую куртку на щуплом и ворвался в грудную клетку любителя покурить, опрокинув его на спину. «Медведь» сделал попытку развернуться в сторону звука и огня, но второй заряд с нечеловеческой силой ударил его в грудь. Ни испуга, ни боли он не почувствовал. Спустя секунды один за другим те, что мгновения назад что-то замышляли, думали, разговаривали, тяжёлым грузом сорвались за борт лодки, выброшенные жёсткими цепкими клещами рук, и понеслись под водой ко дну навстречу вечности и тьме… Возвращение в «Эдем»[1] Ковшов бережно помог Зининой выбраться из нутра вертолёта, спуститься по лестнице в густую по колено зелень, отмахивая россыпь мошек и комаров. Стройная блондинка, совсем замолодившись в мужской компании, на последней ступеньке задержалась, будто задумалась, выбирая, кому отдать предпочтение из протянутых летунами рук и, блеснув изящными ножками, прыгнула в объятия Ковшова. Лётчики сделали вид или не заметили его ошалелую неловкость, Зинина же, благополучно перекочевав на землю, уже прикуривала папироску у сияющего белозубой улыбкой молоденького старлея адъютанта Даленко. Комиссар с прокурором области ещё висели в воздухе, они прибывали вторым вертолётом. — Ковшов, ты никак грехов-то здесь понаоставлял? — крикнула Зинина, пересиливая шум не остановившихся ещё крыльев — винтов. — Не дают они тебе покоя, домой зовут. — Друзей здесь оставил, Зоя Михайловна, — засмеялся Ковшов. — Они и держат. Он всмотрелся в большую группу людей, поджидавших невдалеке вертолёты, разглядел среди милицейских и гражданских пиджаков радостно махавшего ему рукой долговязого Дынина. Там же синел мундир Боброва, мелькал Зябликов. Они прибыли к месту происшествия по воде значительно раньше городских, опередив военные «вертушки». Несколько катеров величаво покачивалось на волнах у берега острова. Не успев приземлиться, высокое начальство, намаявшееся в жарких вертолётах и оглохшее от шума винтов, приняло демократическое решение: оперативную «пятиминутку» по поводу местного «чепе» провести тут же, на обласканной растительностью привлекательной лужайке. Комиссар отдал уже команду своим подчинённым, забегал-засуетился так и не прекращающий улыбаться его любезный адъютант, однако начинающуюся суматоху решительно прервал Каримов. Подполковник, заметно поседевший, высокий и поджарый, выделяющийся офицерской выправкой, лихо щёлкнул каблуками сапог, откозырял и широким жестом пригласил Даленко и Игорушкина пожаловать за ним в неприметную за высоким кустарником и чаканом избу, служившую приютом деревенских рыбаков. Как ни заманчива была зелёная и свежая поляна, но чистота и уют избы, вместительные её хоромы, крепкий деревянный стол с длинными рядами скамеек, а главное, прохлада и отсутствие мошкары оказались соблазнительней. Пока размещался штаб, шли приготовления, Ковшов успел обняться с Ильей, пожать руки Боброву, пообщаться со многими знакомыми, поздороваться, переговорить. Из того, что ему было уже известно до полёта, из услышанных здесь суждений и реплик с достаточной очевидностью вырисовывалась картина ночного происшествия. Неизвестные, вероятнее всего, не более двух-трёх человек, предприняли попытку похитить улов рыбаков, чем неоднократно занимались ранее, проверяя колхозные оханы[2] и ставные сети. Хозяева, отчаявшись, организовали охрану, на которую и наткнулись воры. В конфликтной ситуации один получил огнестрельное ранение, оказавшееся смертельным. Его тело угодило в невод рыболовецкого звена сегодняшним днём во время первого замёта. Вторая версия выглядела несколько иначе, но от первой отличалась единственно тем, что будто бы за сети рыбаков схлестнулись две шайки жуликов. В разборке стороны понесли потери. Одного из погибших поймали неводом. Ни жулики, ни охранники пока не установлены. Начальник милиции тут же по получении сообщения проинформировал недавно назначенного в район первого секретаря райкома партии. Тот с ходу доложил Боронину в обком. «Сам» поднял на ноги областное начальство милиции и прокуратуры, что делал весьма редко, если ни в исключительных случаях. Заострил — путина набирает темпы, необходимо тщательно разобраться, найти виновных и обязательно пресечь любые попытки тормозить лов рыбы, надо оберечь рыбаков от всякого жулья и бандитов. Тем более, колхоз один из передовых рыбацких хозяйств, да и в области не из последних. Председатель колхоза — член обкома КПСС, ему следует оказать содействие. Среди нашедшихся тут же комментаторов злые языки судачили, — новый и молодой секретарь райкома, хотя и был только назначен на должность, сумел враз привлечь к себе внимание «самого». Даже худую весть сообразил использовать с выгодой. Если убитый — жулик, а скорее всего, так оно и есть, секретарь уже замолвил словечко в защиту колхозного добра и члена обкома. Ковшов помнил председателя колхоза. Он попытался отыскать его среди лиц, рассаживающихся на скамьях за большим столом. К своему удивлению, заметил рядом с Каримовым второго секретаря райкома партии, отвечающего за сельское хозяйство, ну и, естественно, за рыбодобычу в районе, но найти того, кого искал, не смог. Не таков был председатель колхоза, чтобы оказаться незамеченным, к скромным и застенчивым он никогда не относился, следовательно, его здесь попросту не было. Между тем Зинина, устроившись поближе к прокурору области и разложив на столе блокноты, уже подавала знаки поторапливаться, кивая на занятое ему рядом с собой место. Ковшов отсалютовал вежливым отказом, он предпочёл соседство с местными оперативниками, которых представлял вездесущий Квашнин и невозмутимый аксакал районной уголовки майор Камиев. Опытный народ, они засели на вторые ряды, подальше от начальства. Игорушкин, хмуро оглядывая рассаживающуюся и галдящую публику, кивал едва заметно знакомым, занятное любопытство мелькнуло у него, когда среди милицейских мундиров он остановился на Ковшове. Даленко попытался поднять Каримова для доклада, но прокурор остановил его коротким жестом, расслабил чёрный галстук, жёстко стягивающий воротник белоснежной рубашки на его крепкой шее, и ещё раз оглядел сидящих за столом. Китель сковывал генералу его могучее тело, он повёл плечами, словно желая высвободиться. Зал был мал, а аудитории не так много, чтобы этот откровенный жест скованного гиганта остался незамеченным для всех. Слабонервные прижали головы в предчувствии треска рвущейся ткани кителя, но услышали глухой раздражённый рык прокурора: — Я думаю, Маркел Тарасович начнёт, — тяжёло глядя исподлобья, выдавил из себя Игорушкин, — а начальник милиции дополнит при надобности. А, Маркел Тарасович? И Боброва мгновенно подбросило вверх. Ковшову почему-то стало его жаль. Он, извинившись, потеснил впередисидящего соседа, выложил на стол фотоаппарат, вручённый ему в поездку криминалистом, но стол оказался совершенно пустым, даже Зинина невесть когда успела спрятать с его поверхности свои яркие блокнотики и застыла, поедая глазами прокурора области. Ковшов автоматически торопливо убрал фотоаппарат со стола на колени и легонько ткнул Квашнина: — Где твои-то? Что-то никого из уголовки не вижу. — Пока начальство в Филях совет держать будет, мои отпашут и отсеются, — с улыбкой шепнул ему капитан. — Ну-ну. Посмотрим, что соберут. — К концу совещания все и соберутся. Хочешь поучаствовать и послушать? — Если начальники отпустят, не откажусь. — В новом качестве, Данила Павлович, нескольким господам служить приходиться? — Служим мы все, Пётр Иванович, одному господину, его величеству закону. Учил, учил я тебя, капитан, но, видно, быстро мои уроки из твоей головы выветриваются. Так, беззлобно переругиваясь, коротали они время, дожидаясь начала совещания. Между тем нехорошая тишина нависла над столом. Ковшов силился понять, что значит в поведении Игорушкина эта столь заметная напускная жёсткость. Неужели прокурор решил спустить гнев за совершённое убийство, упрёки и поучения, выслушанные и проглоченные от партийного бонзы, на своего подчинённого? И сделать это в присутствии милиционеров, младших и по должности, и по званию! Показать, что он может быть жестче и круче своего коллеги милицейского, карать страшнее, нежели сам прославившейся этим комиссар! Игорушкин, дожидаясь доклада от собиравшегося с мыслями и нервами Боброва, снова заскользил пустыми глазами по сидящим за столом. Кто-то обронил карандаш или ручку, предмет гулко ударился об пол. Никто не пошевелился. Ковшов ждал, когда Игорушкин упрётся взглядом в него, дождался и на этот раз не опустил глаз. Прокурор области отвернулся, распахнул пиджак, перевёл глаза на адъютанта комиссара, одиноко торчащего посреди избы — ни у порога, ни за столом руководителей, неожиданно хмыкнул ему, вроде как изобразив улыбку, и сказал другим тоном: — Что же ты согласился, мил-человек, нас с комиссаром со свежего воздуха в этакую бодягу загнать? И не услышав ответа от оцепеневшего старлея, скинул с себя китель и бросил ему на руки. — Ну-ка, брат, повесь где-нибудь, чтобы совсем не вымокло имущество от пота. Жарко у тебя, прокурор, — обернулся он затем к Боброву. — Давай, докладывай, что с климатом в районе твориться стало. Стремительное изменение поведения Игорушкина, столь неожиданная игра с кителем, в особенности употребление в разговоре ставшего знаменитым выражения «бодяга», произвели должное впечатление. Сидящие за столом обмякли, расплылись в улыбках, задвигались, затолкали друг друга локтями. Когда же прозвучало слово «климат» с нарочитой модуляцией и ударением в произношении, над столом прогулялся откровенный смешок. Одни смеялись, зная причину, другие за компанию, а некоторые на нервной почве. Многим, даже комиссару, была известна морская страсть Боброва. Он крякнул и улыбнулся, поддержав внезапную доброжелательность прокурора области, и совещание началось, а затем поехало-покатилось по налаженной колее в набивших оскомину наставлениях, фразах и традиционных «примочках», когда те, кто выше по должности, всегда умны и правы, а исполнители спотыкаются на ясной дороге… Однако главное от этой встречи уже надолго, если не навсегда, засело в сознании многих присутствующих — это был жёсткий рык прокурора области, в котором как бы случайно блеснуло остриё и неотвратимость дамоклова меча… Капитан милиции Квашнин, заскучавший сразу через десять — пятнадцать минут после начала совещания, пробовал разглядывать собравшихся за столом, гадая, кто здесь из какого ведомства и чем может быть полезен, скоро утратил интерес к этому занятию и перешёл на изучение снастей и сетей, во множественном количестве развешанных на стене избы и хранившихся по углам. Потом он слегка подремал, а очнувшись от докучливых мух, толкнул локтем в бок Ковшова, который сосредоточенно делал пометки в своём блокноте время от времени. — Данила Павлович, останешься сегодня с нами или уедешь с Бобровым в район? — Я, может быть, сразу в город махну, — оживился Ковшов. — Ты не допускаешь такого развития событий? Эта деревенская жизнь — во, где у меня засела! И он жестом отметил до каких частей тела достала его прежняя жизнь в районе. Судя по отметине, крестьянская доля оказалась памятной. — Что мне у вас оставаться? Собственный резерв вы мобилизуете, соберётесь, и, как говорится, — вперёд и с песней! Завтра убийцы предстанут перед судом. — Нет, Данила Павлович, хоть ты и начальство теперь, но позволь тебя поправить, в этом ты глубоко ошибаешься, — в тон Ковшову балагурил Квашнин. — Убийство преднамеренное, пока верный «висяк», по горячим следам не раскрыто, работы полно. И козе понятно, что вашей обворожительной блондинке Зининой ночевать здесь не в кость. «Бодяга» её с собой на крыльях увезёт. А тебя оставит. Боюсь не на один день. Комаров покормишь с нами. Учить нас, деревню, кто будет? — На вас и Зябликова хватит, — лениво отпарировал Ковшов, хотя ещё задолго до того, как садился в вертолёт, считал вполне реальным шанс засесть в районе. Не просто так покататься на «вертушке» взял его с собой Игорушкин вместе с Зининой. Зинина по форме положена генералу для выездов; старший следователь, есть старший следователь: зафиксировать убийство, собрать доказательства, что на поверхности лежат, тут же принять решение, если преступник установлен. Это и называется среди милицейских оперативников: «раскрыть преступление по горячим следам», даже в статистике графа отчётности такая есть. А в этом случае, что сейчас обсуждался, до раскрытия преступления семь вёрст да всё лесом. — Что, не по плечам ноша? — завершил безобидное ехидство Ковшов. — Слабо вам с Зябликовым убийцу отыскать? Без городских-то ни тпру ни ну! — А к чему же такой колхоз? Что вас понагнали на наши шеи? Зазря кормить никого не будем, — по-хозяйски стоял на своём неугомонный капитан милиции. — Небось одной ухи сожрёте не один котел! — А что, и уха будет? — в свою очередь, шутил Ковшов. — С этого и надо было начинать. Квашнин прыснул в кулак, давясь смехом. — Тихо ты, — толкнул его Ковшов, — соседей разбудишь. Между тем Бобров давно уже закончил доклад о происшествии. Каримов дополнил прокурора района немногим. По существу, милиция ещё не успела развернуть настоящую оперативную розыскную работу по выяснению обстоятельств причинения телесных повреждений утопленнику. Скудная информация имелась и о личности. Опознали его как жителя соседнего села. Давний браконьер, был судим за скуп рыбы осетровых пород каким-то из районных судов. Отбывал наказание в местах лишения свободы. Освободившись, в селе проживал без семьи, но здесь, близ тони, мелькал часто, особенно с начала путины. В рыбацких звеньях не работал. К колхозу отношения не имел. Родственники его не объявлялись, да и рано ещё.