– И как вам здесь? – спросил я. – Эх, молодой человек. Все знают, что хорошо там, где нас нет. Летом 1944-го я один раз уже был свидетелем того, как в Бухарест входила Красная Армия. В жизни не видел столько танков одновременно, они шли непрерывно, несколько суток. Тогда-то я понял, что Гитлер, а с ним и Антонеску, похоже, сделали большую глупость, напав на Советскую Россию. Ну, а когда я перебрался сюда, думал, что больше такого никогда не увижу. Казалось бы, всем уже можно было вполне спокойно жить и торговать, по крайней мере здесь, в Европе. Но кто же знал, что эти чёртовы союзники затеют новую войну, а потом вообще сойдут с ума и начнут бросать атомные бомбы на корейцев с китайцами, а затем и на русских, думая, что те не поступят в ответ точно так же? Я не знаю, чем думали американцы, затевая всё это. И ведь в конце концов даже атомные бомбы им не помогли. И исключительно из-за их глупости я имел удовольствие ещё раз видеть Красную Армию со всеми её танками, только теперь уже здесь… – Собираетесь уехать дальше? – Во-первых, из ГДР, в которой я сейчас имею удовольствие жить, не так-то просто уехать. А потом куда, собственно? Да и зачем? Теперь дальше ехать уже, похоже, некуда. Разве что в бывшие африканские колонии или в Южную Америку. Но всё это хлопотно, дорого, и к тому же нет никаких гарантий того, что Красная Армия когда-нибудь не придёт и туда… В этот момент мой собеседник, похоже, понял, что слишком разоткровенничался (или делал вид, что разоткровенничался), спохватился и озабоченно спросил: – Так о чем это я? Ах да, насколько я понимаю, у вас ко мне дело, молодой человек? – Так точно. – То, что вы должны были мне передать, при вас? – Да. – Ого, – сказал он. – Да вы, как я погляжу, рисковый молодой человек. Пройдёмте со мной. Я последовал за ним, и мы зашли за стойку. Миновав зашторенный вход, сначала мы попали в помещение, которое действительно было швейной мастерской или ателье. Там были несколько швейных машинок, оверлок, большой стол для раскроя, несколько столов поменьше, две гладильные доски, много разнокалиберных утюгов и манекены в виде человеческих бюстов (как мужских, так и женских) на подставке, вроде вешалки. На некоторые манекены были натянуты фрагменты туалетов, некоторые из которых находились, что называется, «в процессе». На портняжных столах лежали выкройки, сантиметровые ленты, иголки-булавки, катушки ниток, рулоны и куски различной ткани и прочие портновские причиндалы. – Вы что, один тут работаете? – поинтересовался я, понимая, что лучшего прикрытия, чем подобное заведение (а ещё кабак или гостиница), для тех, кто по-тихому обделывает разные тёмные делишки, придумать сложно. Тем более что заказы у них, похоже, были, а значит, бизнес худо-бедно шёл. – Нет, а с чего вы взяли? – А если не один, тогда почему больше никого из персонала нет? – Законный вопрос, молодой человек. Но сегодня суббота, и на примерку или за заказами никто прийти не должен. А поскольку я был заранее предупреждён о вашем появлении, то разумно отпустил своих сотрудников домой пораньше. Видимо, этим же объяснялось и отсутствие персонала на бензоколонке. Оно и понятно, при социализме в свои законные выходные народ не очень-то стремился перерабатывать. – Понятно, – сказал я. – Вы чертовски дальновидны. Кстати, а с чего это ваш город украшен флагами? Власти готовятся к Первому мая? – Странно, что вы этого не помните, молодой человек. Вообще-то не далее как вчера отмечалась годовщина запуска русскими первого трабанта… Здесь до меня как-то не сразу дошло, что «Трабант» по-немецки в первую очередь означает «спутник», а уже потом название производившейся в ГДР малолитражки с кузовом из дуропласта (местный вариант стеклопластика). А когда я наконец понял смысл сказанного моим новым знакомым, то чуть не открыл рот от удивления. Вот тебе и на. Значит, первый искусственный спутник Земли здесь, у них, запустили 24 апреля 1961 года, почти на четыре года позже, чем в нашей реальности. Но ведь запустили же! То есть даже Третья мировая со всеми её атомными бомбардировками и прочим комплексом дестабилизирующих мероприятий не смогла сорвать советскую ракетно-космическую программу, всего лишь слегка сдвинув сроки пусков. Ну, если так пойдёт и далее, года через два-три на орбиту, пожалуй, полетит и первый космонавт. Что же, выходит, что здесь действительно запущено далеко не всё. Что скажешь – молодцы соотечественники. Правда, интересно, как в этой связи обстоят дела с ракетами и спутниками по другую сторону Атлантики… – Извиняюсь, замотался, – сказал я виновато. – Работа нервная, вот и забываю исторические даты. Честно признаюсь, прозвучало это в моих устах как-то неубедительно. Но мой новый знакомый только вежливо улыбнулся на это. – Кстати, а в газетах не пишут, как дела со спутниками у американцев? – тут же поинтересовался я, продолжая неталантливо прикидываться гофрированным шлангом от противогаза. – Информация из-за океана до нас сейчас почти не доходит. Хотя купить некоторые попадающие к нам в Европу с большим опозданием южноамериканские газеты проблемой не является. Только их чтение мало что даёт. У американцев с некоторых пор установлена жёсткая цензура, и выглядят они какими-то озлобленными. Соответственно, какими-то своими реальными успехами они ни в газетах, ни по радио особо не хвалятся. Зато всё время болтают и пишут о том, что, с одной стороны, им теперь нет никакого дела до Европы, которая оказалась неблагодарной, предала их, обманула надежды и задолжала им много денег. А с другой стороны, они постоянно напоминают о том, что рано или поздно они страшно отомстят «проклятым комми» за всё… Кстати, состоявшийся 22 февраля этого года запуск второго по счёту русского спутника почему-то уже не отмечался столь широко, как запуск первого. Похоже, русские дают понять, что теперь это станет вполне будничным явлением… За этими разговорами хозяин ателье, отчаянно лавируя между гладильными досками и столами с шитьём, провёл меня через швейную мастерскую, распахнув дверь в её задней стене. Мы прошли по недлинному чистенькому коридору и, открыв ещё одну дверь, оказались в одной из задних комнат здания, в помещении, метражом сильно меньше швейной мастерской, загромождённом кожаным диваном и несколькими расставленными по углам и вдоль стен платяными шкафами. Прикрыв за собой дверь, хозяин многозначительно кивнул, давая понять, что «уже можно». Я немедленно скинул с плеча рюкзак, достал оттуда свёрток с номером «Один» и молча вручил ему. Он посмотрел на брезент, взвесил этот «подарочек» в руках, хмыкнул, но разворачивать при мне всё-таки не стал. – Одну минуточку, – сказал он и куда-то вышел. Вернулся он буквально через пару минут и уже без свёртка. Видимо, по-быстрому упрятал золотишко в сейф или в какой-нибудь тайничок. Чётко работает, надо признать. Чувствовалось, что человек на своём месте и занят любимым делом. Интересно только, что он лучше умеет на этом поприще – складывать и умножать или делить и отнимать? Я ждал его возвращения, продолжая стоять посреди комнаты, где из-за многочисленных шкафов было очень тесно. При возвращении хозяина ателье невольно возникла немая сцена, во время которой почтенный господин (или всё-таки товарищ?) Теодореску начал разглядывать меня с ног до головы, так, словно увидел впервые. – Так, молодой человек, – сказал он наконец. – Честно говоря, я не представляю, как именно вы сюда добирались. Лично у меня складывается такое впечатление, что вас накануне скинули с парашютом и вы довольно долго продирались через кусты. Так вот, что я хочу вам сказать – ваша одежда, может быть, и подходит для того, чтобы шляться в ней по лесам, горам и болотам где-нибудь восточнее Одера, но здесь, в Европе, вас в такой, с позволения сказать, «экипировке» с вероятностью девяносто процентов остановит первый же армейский или полицейский патруль из чисто профилактических соображений. И, кстати говоря, патрульные будут совершенно правы. В конце концов, поскольку полноценного мира между русскими и американцами всё ещё нет, сейчас всё-таки сохраняется военное положение. Конечно, особенно строго с этим западнее нас, ближе к побережью: там проходят постоянные проверки паспортного режима, действует комендантский час и прочее. Но тем не менее… Если бы он знал, насколько прав, особенно насчёт моего шатания по кустам… – В общем, – продолжил свой монолог Теодореску. – Вон там, в тех двух шкафах, висит кое-какая мужская одежда, которая должна подойти вам, при вашей комплекции. Пока у нас есть время, подберите себе что-нибудь более подходящее для повседневной жизни, чем ваше нынешнее облачение. А я пока пойду свяжусь с тем, кто должен вас здесь встречать. За вами приедут быстро, но, возможно, пару часов придётся подождать… Н-да, иногда рояли в кустах – очень полезная вещь. Я не стал спорить и полез в первый из указанных радушным хозяином шкафов. Ну а Теодореску тем временем пошёл звонить. Как я понял, куда-то недалеко, в соседнюю комнату. Я метнулся к двери и прислушался. Стены здесь были тонкие, да он особо и не старался таиться при разговоре, хотя и предпочёл говорить по-французски (Теодореску не мог знать, что я и на этом языке кое-что разбираю). Так или иначе, я сумел расслышать и понять только отдельные знакомые слова: «Ваш гость», «Прибыл», «Да», «Один», «Хорошо». Поняв, что ничего опасного Теодореску мне не готовит, я вернулся к шкафу и продолжил изыскания. Да, в указанных шкафах действительно была мужская одежда различных размеров, чисто постиранная и отглаженная. При этом пулевых, ножевых или осколочных отверстий, следов застиранной крови или штопки на местах свежих дыр не было. То есть вещи были явно не с покойников и точно не из лавки старьёвщика. А нахождение здесь подобного «вещевого склада» можно было объяснить просто. В военные и прочие смутные времена крепкая одежда и обувь всегда были хорошим товарным эквивалентом при натуральном обмене наряду с продуктами питания. Возможно, Теодореску не только шил одежду, но ещё и приторговывал «готовым платьем», либо использовал шмотки в тех же самых бартерных сделках. Да и для разных криминальных надобностей радикально и моментально переодеть кого-либо при наличии столь обширного резервного гардероба проблемой точно не являлось… В общем, приодеться мне действительно удалось. Полных мужских костюмов из брюк и пиджаков в шкафах, что характерно, не было (видимо, у хозяина этот товар проходил по какой-то другой категории), как не было и нижнего белья. Хотя большой проблемы это не составляло – майку, трусы и носки я оставил свои, благо у меня с собой был небольшой запас бельишка, разумеется, начисто лишённого какой-либо маркировки. Эту предосторожность мы все по голливудской киноклассике помним – забудешься на секунду и не заметишь, как тебя вдруг начнут звать Келвином Кляйном… Из числа пришедшихся мне впору брюк я отобрал две пары – тёмно-серые и чёрные. Чёрные свернул и убрал в рюкзак, серые сразу же надел, при этом ремень для них я выдернул из своих брезентовых штанов. Также выбрал пару пришедшихся мне впору клетчатых рубашек (одну поспешил надеть), тонкий серый свитер и коричневую водолазку. Запасные части гардероба я тоже убрал. Кроме того, в шкафу мне приглянулась короткая тонкая кожаная куртка, типа пилотской, в которой меня особенно привлекло наличие двух больших и прочных внутренних карманов, куда я незамедлительно переложил пистолет и документы. Когда я уже полностью облачился в брюки и рубашку и, застёгивая ширинку, стоял посреди комнаты в одних носках, вернулся Теодореску. Непонятно, чем он был занят. Я явственно слышал, что телефонный разговор он закончил уже довольно давно. – Ярослав, какой у вас номер обуви? – спросил он, брезгливо глядя на сложенные на диване детали походно-полевого прикида, в котором я здесь появился. – Сорок четыре – сорок пять, – ответил я. – Геракл, – уважительно хмыкнул хозяин и опять ушёл куда-то в задние комнаты. Вернулся он через пару минут с высокими ботинками на толстой подошве в руках. Ботинки были тёмно-коричневые, высокие, на шнуровке, явные берцы армейского образца, то ли американские, то ли английские. По-моему, во время Второй мировой войны нечто подобное носили парашютисты союзников. – Примерьте, молодой человек, – предложил он. Я натянул ботинки, завязал шнурки, встал и немного потопал по полу. Вроде нигде не жало, они были вполне впору, словно по моим ногам и шились. Теодореску критически и одновременно иронически посмотрел на мои стоящие на полу комнаты грязноватые, поношенные кирзачи, в очередной раз усмехнулся и унес эти говнодавы вместе со снятой мною одёжкой куда-то в соседнюю комнату. Похоже, у него в хозяйстве решительно ничего не пропадало. Пока он ходил, я натянул на себя кожаную куртку. Когда хозяин вернулся, он пришёл не с пустыми руками. – Это тоже вам, – сказал он. В руках у него была вполне моднявая тёмно-серая шляпа. Никогда в жизни я не носил шляп. Но здесь так, наверное, было принято. Я примерил непривычный головной убор. Зеркало здесь было небольшое, прикрученное к внутренней стороне двери одного из платяных шкафов. Я посмотрел на себя – из глубины полированной стеклянной поверхности на меня глянула этакая пошлая пародия на Индиану Джонса, какой-то провинциальный театр юного зрителя – в шляпе, но без кнута и с откровенно рязанской харей. Хорошо, что здесь этот спилберговский фильм ещё не видели (и у меня есть подозрение, что теперь не увидят вообще никогда), а то могли бы неправильно понять. – У вас здесь что, – спросил я, критически осмотрев своё отражение в зеркале, закрывая шкаф и снимая его подарок. – Как в фильмах про Дикий Запад, не принято ходить без сапог, шляпы и «кольта»? – Отнюдь. Просто так солиднее. Кстати, вам идёт. Да, забыл сказать – за вами уже выехали. – Я вам что-нибудь должен за шмотки? А то если что – деньги у меня есть… – Да бог с вами, молодой человек. Считайте это просто маленькой заботой о вашей безопасности, проявленной с моей стороны. А пока пойдёмте перекусим. – Может, чего из моего употребим? – спросил я. – А что там у вас? – неожиданно заинтересовался Теодореску. – Ну-ка, покажите. Я выложил из рюкзачка свой «малый продовольственный набор», в который входили всего лишь ржаные сухари, посушенные мной лично из буханки чёрного хлеба ещё дома, в духовке, и три банки говяжьей тушёнки с напрочь отсутствующей маркировкой. – Э-э, – сказал мой радушный хозяин. – Лучше давайте-ка всё это сюда, молодой человек. Голодать вам здесь точно не придётся, а вот обыскать вас, причём совершенно неожиданно, вполне могут. И при обыске кое-кто может счесть эти консервы армейскими и крадеными. А за хищение армейского имущества сейчас можно загреметь по полной… Зачем вам лишние проблемы? Так что, с вашего разрешения, я всё это уберу. Возражать я не стал, но металлическую, армейского образца флягу со спиртом я от него всё же утаил. Мало ли. Между тем Теодореску сгрёб мои харчи в руки и пригласил следовать за собой. Прихватив свой рюкзачок и шляпу, я охотно подчинился. Мы вышли во всё тот же коридор и зашли за одну из дверей. При этом я прикинул – никаких явных лестниц на второй этаж нигде не было видно, а это значило одно из двух. Либо лестница на второй этаж была где-то вдалеке от особо любопытных глаз, либо второй этаж этого дома моему знакомому не принадлежал. Правда, спрашивать хозяина об этом я не стал.