Следующим утром она проснулась раньше обычного. Всю ночь ей снились тревожные сны, она металась по кровати и несколько раз поднималась, чтобы попить воды. Небо уже окрасили первые рассветные лучи, мокрые сосны и трава блестели, а воздух еще хранил ночную прохладу. Рута закуталась в жилет и осторожно вышла из дома. Такому юному олененку нужно было молоко, и теперь, хотела она того или нет, ее путь лежал в город. Доярки уже не спали, она могла успеть к ним одной из первых. Сама Рута не любила молоко, но как-то раз ей пришлось выкармливать барсука, так что она знала, где можно достать свежее молоко. Она сделала большой крюк, но прошла по основной лесной дороге и убедилась, что ни одна из упавших сосен не перегородила путь. Сказалась умелая работа лесорубов, которым она недавно указала на засохшие деревья. На мгновение Рута довольно улыбнулась уголками губ, но, хотя в ее списке и стало на одну проблему меньше, она волновалась. Уход за олененком не входил в ее планы, ей нужно было собирать семена для саженцев и делать заготовки на зиму, а это занимало время, много времени, которое теперь ей нужно было распределять заново. Полноватые доярки с розовыми щеками и влажными от пота лбами громко сплетничали, заканчивая свою работу. Но стоило Руте подойти ближе, как они притихли и внимательно уставились на нее. Она знала, что ее обсуждают, мало кто мог принять женщину, живущую в лесу в одиночку. Кто-то приписывал ей неудачный роман в прошлом, кто-то считал, будто она впала в немилость правителя – Руте было все равно. Ее даже забавляли мысли о том, что смогут придумать эти женщины, узнав, за чем она пришла. – Здравствуйте, ведро молока, пожалуйста. – Здравствуй, тебя давно не видели в городе, да и выглядишь уставшей. Не случилось чего? – Голос звучал до тошноты учтиво, но прищуренные глаза и и усмешка на губах выдавали истинный интерес доярки. – Пытаетесь понять, не для ребенка ли это молоко? Нет, увы, я все еще одна. А вам придется раздобыть другие сплетни к завтраку. – Рута оставила монеты и развернулась. Она чувствовала на спине прожигающие взгляды. По дороге домой Рута купила яиц и яблок: близилась вторая среда месяца, а в это время у нее обычно бывали гости. Она редко пекла что-то для себя, но угощать гостей было делом привычки, оставшейся, возможно, еще с тех времен, когда мать пыталась вырастить из нее достойную невесту и будущую хозяйку. Точно она не помнила, да и большинство полезных навыков получила только тогда, когда начала жить самостоятельно. Поначалу работа с утра и до глубокого вечера, требующая так много знаний и сил, пугала ее и заставляла тихонько оплакивать свою незавидную участь, но после Рута увидела и другую сторону. Лес мог быть внимательным слушателем, осторожным наблюдателем и ласковым утешителем. Постепенно она научилась слышать его голос, состоящий из скрипа шишек под ногами, трелей птиц, шелеста листьев. Он успокаивал и дарил ощущение защищенности. Лес был ее царством, и здесь Рута чувствовала себя по-настоящему счастливой. Порой ее даже радовало то, что пришлось оставить привычный ритм жизни, ведь только сейчас она смогла взглянуть на привычные в прошлом вещи со стороны. И увиденное ей не понравилось. Когда Рута вошла в дом, она настороженно прислушалась. Время, проведенное в лесу, обострило ее слух, и теперь она умела различать самые тонкие звуки. С утра она отчетливо слышала тихое посапывание олененка, сейчас же стояла подозрительная тишина. Рута аккуратно закрыла дверь и прошла внутрь. Олененок едва ли мог устроить в доме разгром, в отличие от юрких белок или сусликов, но стоило быть готовой ко всему. Лесные жители имели свои нравы и с трудом приспосабливались к жизни в доме, стремясь установить свои порядки. Рута не знала, как можно позвать оленя, на ум приходило только привычное «кис-кис», однако думать долго ей не пришлось: олененок стоял около трюмо и внимательно разглядывал содержимое столика. Глаза его были широко распахнуты, и в них бликами отражались солнечные лучи, создавая впечатление, будто зверек испытывает неописуемый восторг от увиденного. Рута не сдержала улыбки: то, что перед ней девочка, она поняла еще вчера, но уж никак не ожидала от нее такого женского интереса. Она осторожно сделала шаг вперед, но старая половица громко скрипнула, и олененок испуганно отскочил в сторону и забился в угол. – Не бойся, глупенькая, я тебя не осуждаю. Не поверишь, но раньше и я с такими же глазами стояла у зеркала. – Рута говорила тихо и медленно, чтобы не испугать олененка еще больше. Она плавно опустилась на колени, ведь из-за разницы в росте выглядела угрозой. – А я принесла тебе подарок. Не духи и не украшения, конечно, но думаю, тебе понравится. Олененок пристально смотрел на нее, и Рута невольно поежилась: взгляд выглядел очень осмысленным. Она знала: олени совсем не глупые, но все же умение проникновенно вглядываться в глаза собеседника было присуще только людям, пусть и не всем. Руте казалось, олененок прямо сейчас начнет говорить, и ее бы совсем это не удивило, слишком уж серьезной и сосредоточенной чудилась мордочка перед ней. Несколько минут они молча глядели друг на друга. Олененок медлил и только мялся в углу, и тогда Рута осторожно протянула руку вперед. – Я тебя не обижу, ты в безопасности. Рута старалась вложить во взгляд и голос всю мягкость, что у нее нашлась. Почему-то сейчас, когда она стояла перед напуганным детенышем, ей было очень важно, чтобы ей доверились, приняли, ответили на ее тепло. Глубоко внутри все болезненно сжималось от осознания того, что она снова может оказаться отвергнутой. Прошлые обиды так некстати решили напомнить о себе. Рука подрагивала, время тянулось как никогда медленно, и Рута уже готова была сдаться, как вдруг в раскрытую ладонь ткнулся холодный мокрый нос. Она осторожно провела рукой по мордочке, и олененок доверчиво зажмурился. Рута сама не знала почему, но внутри разлилось приятное тепло. Давно забытое ощущение щекотало ее, и она никак не могла подобрать нужного слова. – Пойдем, ты наверняка хочешь есть. Рута плавно поднялась, и олененок покорно последовал за ней. Она знала: в юном возрасте олени порой привязываются к людям так сильно, что могут ходить рядом повсюду, почти как собаки, однако и подумать не могла, как быстро они приручаются. Что-то было не так, она все больше убеждалась – предчувствие не обманывало. Рута вымочила кусок хлеба с зернами в молоке и положила в миску. Этому ее научил бывший лесничий: маленькие оленята постепенно приучались к более твердой пище, а всасывание молока из хлеба напоминало им естественный процесс кормления. А пока олененок принялся за еду, занялась готовкой. Шарлотка удавалась ей лучше всего, и Рута готовила ее столько раз, что почти не задумывалась о процессе. Мысли ее были далеко от небольшого домика в лесу и пирога. Маленький олененок бесцеремонно нарушил ее привычное одиночество, и она начала чувствовать его особо остро. Рута столько раз убеждала себя: ее жизнь – это ее личный выбор, и все же лесничую не покидала горькая мысль о том, что выбора ей не оставили. Когда она случайно дотронулась до раскаленного подноса, грустные мысли отступили, вновь вернув ее в реальность. Рута быстро поставила пирог на стол и коснулась кожи губами. Боль медленно утихала, а дом наполнялся сладким запахом. Олененок подошел ближе и уставился на горячее лакомство. В огромных глазах светилось уже не любопытство, а предвкушение. Рута снова улыбнулась. – Ну-ка, дружочек, это не тебе. – Она потрепала олененка за ухом. И без того длинная и острая мордочка вытянулась еще сильнее. Рута поежилась, слишком уж он напоминал ей ребенка, маленького и капризного, в сознании которого просто не существовало реальности, где сладости могли достаться не ему. – Я жду гостей, понимаешь? Нельзя же подать к столу надкусанный пирог. Рута сказала это больше для себя, но, кажется, олененок понял, довольно прищурился и вновь отправился изучать дом. Рута свела брови. Такое поведение странное, слишком странное, но, может, сказалось долгое одиночество, и она просто надумывала? Или усталость. У лесничих набиралось не так много выходных, да и ей не нравилось сидеть без дела, и она старалась занимать каждую минуту. В любом случае всему существовало разумное объяснение, это Рута знала точно, как и то, что разобраться в любом деле помогала уборка. Вместе с порядком на полках в ровные ряды выстраивались и мысли, а с легкостью и чистотой приходили и новые идеи. Она увлеченно стирала пыль с фолиантов, когда услышала тяжелые шаги. Еще до стука в дверь она узнала Кесту?тиса, он ступал твердо и уверенно, точно зная – его ждут. Рута оставила полотенце и подошла к трюмо – поправить чуть растрепавшиеся косы. Охотник зашел именно сегодня очень кстати – он мог бы помочь выстроить небольшой загон во дворе, да и Рута чувствовала себя немного неуютно в компании странного гостя. Громко заскрипела половица – охотник вытирал грязные сапоги, и Рута пошла к двери. – Не открывай. Она замерла. По коже пробежал холодок. Голос принадлежал не Кестутису, и он раздался… за ее спиной. Глава 2 Таверна «Кривой рог» Йонас пригнулся, уворачиваясь от подгнившего помидора, и мысленно порадовался, что это был не табурет или нож. В таверне «Кривой рог» случалось и не такое, потому никто из приличных жителей не заглядывал сюда без надобности. Зато весь сброд королевства она привлекала, как вяленое мясо – мух. Здесь можно было дешево поесть, почти бесплатно провести ночь, урвать сувенир в драке и, главное, узнать последние сплетни. Хозяин таверны, грузный и краснощекий, никогда не выбирался далеко, но отличался любопытством, так что в «Кривом роге» существовало одно правило: не можешь заплатить за еду деньгами – расскажи байку. За увлекательную историю можно было получить кружку пива и хороший кусок мяса, однако тем рассказчикам, которые утомляли публику или придумывали совсем уж небылицы, доставались только тумаки. Испытать это правило представилась возможность и Йонасу. Ему повезло, подвыпившие посетители с удовольствием приняли рассказ о том, как он встретил и одолел сразу двух медведей. И хотя сам он видел медведей лишь на картинках, а об охоте на них слышал урывками, ему удалось сделать историю достаточно убедительной. Йонасу верили, всегда верили, и, возможно, из него вышел бы отличный актер в королевском театре, но жизнь сложилась иначе, и сейчас он пробирался к своему любимому углу в таверне. Любимым его сделало почти полное отсутствие света. Не то чтобы Йонас боялся быть узнанным – с длинными волосами и густой бородой его едва ли узнала бы родная бабушка, да и его бывшие знакомые такие места не посещали – просто так ему было спокойнее. Никто не обращал внимания на покосившийся темный столик в углу, как будто его там и не было, и Йонасу это нравилось. Сотни взглядов, прикованных к нему, преследовали его в ночных кошмарах, и порой он вздрагивал, когда кто-то слишком громко называл его имя. В таверне «Кривой рог» каждый имел право быть тем, кем хотел, и за это Йонас любил ее. Первое время ему докучали местные распутные девицы, но быстро смекнув, что денег у него нет, и они оставили его. К компаниям Йонас не подсаживался сам. Хотя сейчас внешний вид никак не выделял его из толпы, он никогда не считал себя одним из них. Обученный вести себя с дамами, Йонас умел танцевать и прочитал достаточно книг для того, чтобы сойти за благородного молодого человека. И место его было не здесь. Йонас вытер скамью и стол тряпкой. Он знал: уборка – последнее, о чем думает хозяин таверны, а мысли о том, какая грязная и пьяная морда сидела – или даже лежала – здесь до этого, отбивали всякое желание есть, пусть он и был голоден. Последние годы Йонас ощущал голод постоянно. Это было не то холодное и липкое чувство, которое не дает вдыхать полной грудью и мечтать о чем-либо, кроме куска хлеба, нет. Но Йонас питался скудно и порой старался просто не думать о том, из чего сварена его похлебка. Впрочем, его дела могли обстоять еще хуже, и он не мог даже представить, что было бы, если бы ему не удалось договориться с лесничей и продолжить охотиться. Тогда, наверное, ему осталось бы лишь торговать телом. Или того хуже. Он хорошо помнил свою встречу с Рутой: красивая и статная женщина с тугими черными косами, она действительно выглядела хозяйкой леса, холодный взгляд зеленых глаз прожигал, а плотно сомкнутые губы красноречиво свидетельствовали об ее отношении к легкому флирту. Тогда Йонас растерял все природное обаяние и, как провинившийся мальчишка, во всем признался. Рута могла выгнать его и запретить ему появляться там, ведь должности охотника у него больше не было, как и права стрелять дичь в королевском лесу. Но она поступила иначе и, узнав, что идти ему некуда, даже пригласила к себе. Однако Йонас неправильно понял ее щедрое предложение и быстро оказался за дверью. К его счастью, дверь в ее дом не закрылась для него навсегда, и, пусть теплыми друзьями они так и не стали, он мог прийти к ней на чай и обсудить последние новости. Суп из оленины пах скверно, иногда Йонасу думалось, что готовят местные кухарки вовсе не из оленей, а из крыс, которые то и дело сновали между табуретками. Его утешала лишь мысль о том, что он лично доставлял тушки оленей на кухню, и надежда, что именно их используют для блюд, все-таки была. Йонас и сам умел неплохо готовить, и в хорошую погоду он жарил мясо на костре. В один из таких дней Йонас и познакомился с Мортой. Она вышла из леса и совершенно бесцеремонно устроилась прямо у его ног. Тогда Йонасу удалось достать всего лишь зайца, и делиться добычей он не намеревался. Он четко высказал свою позицию, но огромная добродушная морда категорически не согласилась и в ответ уставилась на него жалобным взглядом, тихо поскуливая. Отказать даме Йонас не смог. С тех пор у него жила собака, хотя сама Морта могла бы с этим поспорить. Она исчезала и появлялась по своему желанию, и Йонас не знал, что подсказывало ей, где его искать. В любом случае ходить по лесу в компании было веселее, и, хотя Морта не принадлежала к охотничьим породам, они отлично находили общий язык. Она словно чувствовала, когда ночь будет особенно холодной или тоска – невыносимой, и всегда оказывалась рядом. Йонас по-своему заботился о Морте: делился мясом, купал и незаметно проводил внутрь таверны, когда за окном бушевала непогода. Последнюю ложку супа Йонас залил в себя через силу: он не знал, когда и где сможет в следующий раз нормально поесть. Стоял октябрь, погода была особенно непредсказуемой. Еще днем держалась невыносимая духота, он едва шел по лесу, а уже сейчас за окном бушевала гроза. Дождь с силой хлестал по старому окну, капли подтекали через неплотно закрытые рамы. Йонас не планировал задерживаться в «Кривом роге» надолго, но теперь ему не хотелось уходить из дурно пахнущего и неуютного, но все-таки помещения. Он натянул капюшон на лицо и прилег на стол, положив руки под голову. Денег на постель у него не было, оставалось надеяться, что хозяин смилостивится и не станет выгонять посетителей в такую непогоду. За соседним столом сидела компания из четырех человек. Как Йонас ни старался, он не смог разглядеть их одежду достаточно для того, чтобы понять, чем они занимаются. Впрочем, сейчас все они занимались только одним – выпивали. И Йонас бы не обратил на них внимания, если бы не одна мелочь: в отличие от всех посетителей «Кривого рога», которые громко горланили, лапали обслуживающих их девиц и жаловались на жизнь, эти сидели тесным кругом, склонившись друг к другу, и говорили не так громко, как остальные. Йонас подумал, что именно так могли бы выглядеть заговорщики. И, хотя он никогда не считал себя любопытным, ему стало интересно, о чем они говорят. Он осторожно подвинулся ближе и прислушался. Точно разглядеть, кто именно говорит, было невозможно, но сам разговор Йонас слышал отчетливо. – Побоялся бы о таком говорить! – Голос звучал возбужденно и немного испуганно, будто говоривший только что услышал что-то недопустимое. Йонас заинтересовался еще больше. Разве существовали темы, которые нельзя было обсуждать в тавернах? – А кого бояться? – Собеседник замолчал, видимо, пережевывая кусок, а после уверенно продолжил: – Неужели ты думаешь, что в таких местах бывают королевские шпионы? Может, он шпион? – Он указал на мужчину, расплывшегося на столе и посиневшего от выпивки. Компания шумно рассмеялась. – Ну хорошо, но ты действительно думаешь… – Он замялся, не решаясь произнести чего-то вслух. – Что наш король не так хорош, как кажется? О да! Он хитрая морда, кто бы там и что ни говорил. – Тише, Вилкас! – А ты мне рот не затыкай, – еще больше раззадорился собеседник. – Вот что ты знаешь о короле Гантарасе? Ну, скажи? – Хотя бы не произноси имен, – почти зашипел говорящий – он явно нервничал. – Я знаю не больше других. Он пришел после трагедии и сильно сокрушался о погибшей семье брата. – Ну конечно, он сокрушался! – бесцеремонно перебил его Вилкас. – Не мог же он радостно запрыгнуть на трон и устроить праздник в свою честь. Сидящие за столом вновь рассмеялись. – Король искренне переживал из-за случившегося. Стал бы он иначе так заботиться о судьбе пропавшей принцессы? Ведь это он приказал учредить ежегодный праздник в день ее рождения, а по всему королевству развесить плакаты. Если бы его интересовал только трон, он был бы рад тому, что наследница сгинула. – Линас, я искренне надеюсь, что твою голову туманит алкоголь, а иначе мне придется в тебе разочароваться. Как же ты не понимаешь? Всю королевскую семью в тщательно охраняемом замке внезапно вырезают разбойники, а рядом так кстати оказывается брат погибшего короля, который как раз невероятно удачно вернулся из странствия, усмирил все бунты, успокоил испуганных и – так уж быть – согласился взять на свои плечи бремя власти. Он и так был под подозрением. Слишком уж хорошо для него все сложилось. Почтить погибшего брата и устроить весь этот цирк вокруг принцессы – это меньшее, что он мог сделать для спасения своей репутации. Йонас нахмурился. Он никогда не задумывался о том, что именно произошло в замке. Ему не нравилось возвращаться в эти стены даже мысленно, и, может, после смерти бывшего короля Йонасу стало немного легче. Трагическая гибель королевской семьи потрясла всех, в замке перестали вспоминать о чем-либо еще, да и вместе с новым королем обновилась и знать, а также некоторые советники и даже охотники, и теперь Йонас чувствовал: он мог бы попробовать вернуться. Нужен был только повод. Но, несмотря на все это, думать о том, что король Гантарас намеренно убил семью брата, было неприятно. Может, Вилкас все-таки ошибался? Йонас вновь прислушался. – К тому же, Линас, – заговорщицким тоном продолжил Вилкас, – все эти твои восторги из-за якобы заботы о пропавшей наследнице тоже весьма сомнительны. – И почему же? Разве я в чем-то солгал?