Ей просто было неприятно, непривычно и неудобно. Она даже застеснялась плакать. Олька продолжала молчать. Соёлма села. — Пойду в ванную- приговорила Соёлма. — Иди. Оля несмело поднялась и ватными медленейшими шагами поплелась в ванную. — Соёлма! — позвала Оля. Соёлма оглянулась и повернулась к Ольке. — Я должна тебя успокоить… Но видишь… Паша — не тот парень из-за которого стоит плакать. Я, чувствовала, что он самоутвердиться хочет за твой счёт. Видимо это у него получилось. Так что… просто живи. И…не надо плакать. Я не хотела тебе говорить, но… Соёлма повернулась обратно в сторону ванной и побрела туда. Оля что-то не понимает… Почему она так… Даже, если это было правдой и Паша действительно был не тем за кого себя выдавал-слышать такое от единственного близкого человека было ужасно. Это словно удар в спину. И больнее было от того, что это были упрямые факты, с которыми не поспоришь. Соёлма часа два сидела в ванной. Она боялась громко рыдать. Тупо она смотрела в стену, не понимая, куда она будет деваться, когда она из ванной выйдет. Но пора было выходить. Пришибленная, как бедный родственник, она тенью проскользнула на кровать, отвернулась к стене и замерла. Сидя в ванной, Соёлма слышала, как Олька пела… Напевала в такой момент! Сейчас она равнодушно делала домашние задания. — Хорошо, что ты вышла. А то я уже в туалет хочу не могу. И… пойду тоже помоюсь…. Кстати… Соёлма я, завтра уезжаю к родителям. В девятом часу. Встану рано. Не грусти на выходных. Я немного пропущу, вернусь в понедельник, вечером. Домашние потом сдам. У меня всё итак неплохо. Там пара дней останется….Потом экзамены, на новогодние каникулы все учить, да это же и не каникулы, не отдохнешь нормально… По маме соскучилась… Вот отдохну, а потом в бой! Конец семестра…. Оля говорила все это, будто ничего не случилось. “Она что бесчувственная? Что с ней произошло?“- думала Соёлма. Ей было тошно и она не поворачивалась. Молча лежала, не зная куда себя деть. Олька пошла мыться. Выйдя, она буквально летала по комнате. Накрутила бигуди, накрасила ногти на ногах и руках. Пила чай, перебрала вещи. Надела наушники и, махая головой, пританцовывала в такт неведомой песне. Со стороны могло показаться, что Олька питалась горем Соёлмы. Та слышала каждое движение, чувствовала запах лака… Она была не в силах пошевелиться и собрала последние силы, чтобы уснуть. Она ведь чувствовала, что слабеет. В половине восьмого Олька выскочила из комнаты. Соёлма на ватных ногах, помятая и затекшая встала. Олька съела все самое вкусное. Эй, она съела половину вафельного тортика Соёлмы и даже не выкинула упаковку в мусор. Доела общую колбасу, даже сырки Соёлмы… Даже банка с остатками варенья была пуста… Так она никогда не поступала. Что произошло? Соёлма ещё не могла провести неведомую параллель. Паша и Оля…. Оля даже не сказала, что уходит… Молча вышла и всё… Тысяча несуществующих кинжалов пронзали тело Соёлмы изнутри. Даже чай попить нормально не с чем! Она посмотрелась в зеркало. Лицо было ужасно опухшее, а волосы, т. к. девушка легла спать с мокрой головой торчали в разные стороны Зато теперь можно было рыдать в полную силу. Соседок все равно не было… Что Соёлма и сделала. Опустилась на пол и принялась плакать, не очень громко, чтобы не было слышно из-за двери, зато весьма обильно изливая слёзы и беззвучно колотя кулаками пол так, когда удары не долетают до цели, а гасятся перед ней. *** Паша решительно ничего не понимал. Он ушёл после разговора с Олькой в замешательстве. Поговорить было не с кем. Димка, самый лучший друг пропал в неизвестном направлении (в больницу его увезли из дома после похорон) “Соёлма выглядела такой счастливой вчера… Она что оперилась… Непохоже на неё. Но смс… Дозвониться нельзя, я похоже в ЧС” Так рассуждал Паша. А потом по-мужски психанул. Пошёл бродить по холодным декабрьским улицам. Он был зол на все. На Соёлму, что так легкомысленно его отшила, на Ольку, что свела их вместе, на Диму, что пропадает неизвестно где… На предстоящий Новый год. Он то и дело останавливался, пинал лавочки или стены и даже немного оббил ботинки. Нигде он не находил себе места и злился, злился, злился. Перед урочным часом он вернулся в общежитие с бутылкой водки под кофтой и футболкой. На водку он потратил деньги, которые тратить по идее не следовало, но как Скарлетт, Паша был готов подумать об этом завтра. Он потихоньку включил DVD. Водку он наполовину разбавил водой. Боялся напиться, ведь опыта в пьянках у него не было. Не вникая в содержание фильма, по чуть-чуть выпивая, он принялся жрать сладости, приготовленные для встречи с любимой. Торт, шоколад, безе… Как он съел столько-Паша наутро сам не понял. После в ход пошли домашние закрутки и хлеб с колбасой… Водка гасила чувства, Паша ел, пил, клевал носом и становилось на все все равно. В каком-то бреду он умудрился выключить фильм, а затем он уснул в одежде, не расстилая кровать. Проснулся он около двенадцати дня. Голова была тяжёлой. В окно светило солнце, словно вчерашнего кошмара и не было вовсе. “Блииин”-подумал про себя Паша. Попытавшись подняться, он едва не наступил в недоеденную половину торта, которая почему-то стояла на полу возле кровати. Паша схватился за голову. Впрочем она не была сильно тяжелой. В юности все переносится довольно легко. А водки Паша выпил около половины бутылки. Со психу Паша начал энергично убираться в комнате. Кругом валялась то долька шоколада, то кучка крошек безе, то грязная вилка, то кусок хлеба… “Больше никогда не буду пить”- ворчал про себя Паша. Убравшись, он тщательно вымыл голову и лицо, почистил зубы. Стремное ощущение не покидало его все утро. Поскольку с похмелья жутко хотелось есть, Паша принялся завтракать. Делал он это бездумно, просто поглощая пищу. Его не покидало ощущение что что-то случилось, и это было не вчерашнее расставание. И даже не пьянка. На душе было тяжело. Давил какой-то неведомый груз. Будто он был даже не его, а чей то груз и он тянул Пашу куда-то из комнаты. Словно железный снаряд, подвешенный к сердцу на цепях, который ему привесили незаметно для него. Не в силах больше этого выносить Паша оделся и вышел из комнаты. На улицах было не очень людно. Те люди, что проходили по улицам, выглядели обычно. Машины. Редкие собаки. Снег. Дорога. Паша глазами перебирал знакомые явления. Все как всегда. Но кого-то не хватает. Или чего-то. Будто кто-то зовёт его и он не понимает откуда. Вдруг сердце его сжалось очень сильно. Будто кто-то схватил сердце рукой и не хотел отпускать. “Соëлма!”- Подумал Паша. Медленно он достал трясущимися руками из кармана телефон. Звонок сбрасывался. “Не хочет.”- проговорил он еле слышно. Он ещё какое-то время побродил по Чкалова, Бабушкина, Журавлёва и, дав круг, вернулся в общежитие. “Может она ещё там? Еë не должны были заставить сидеть с племянниками, выходные были свободны. Паша поднялся на седьмой этаж. Постучался в комнату. Реакции не было. “А Оля? Где Оля? Жаль я так и не взял телефон у неё. Может она работает? Плохо у Соёлмы нет соседок других… “ Паша довольно долго стучался. На часах был четвёртый час. Прошло где-то сорок минут, но Паше почему-то не хотелось уходить. Он чувствовал что что-то не так. Из 704 вышли две девочки. — А Оля уехала домой до вторника. В деревню. — сказала одна из них. — Аааа-растерянно протянул Паша. — Девочки, девочки! Дайте позвонить. Я вообще-то к Соёлме. Я… я… я её парень… но мы поссорились. Она заблокировала меня. Мне нужно ей позвонить! На последней фразе Паша уже кричал так, как будто, Соëлма сидела в тюрьме, а Паше очень нужно было связаться с ней. Девочки переглянулись. Они зашептались: “У меня нет денег”, “Ну у меня есть немного” — Держи! — сказала вторая девушка. — У меня есть немного денег на телефоне. Только быстро. Паша вырвал у неё телефон из рук. Набрал номер который знал наизусть. И за дверью чуть слышно запел телефон Соëлмы! Это был точно он! Она любила “Мириам” и это была эта песня. Теперь уже переглянулись Паша и девочки. Ещё полчаса они по очереди набирали телефон, слышали мелодию из-за двери, но реакции не было. Вокруг них собралась группа студентов. Многие пожимали плечами, пересказывали друг другу, почему Паша не мог дозвониться и почему они не могут достучаться. Кто-то строил догадки, что Соёлма забыла телефон и ушла, ведь дверь закрыта на ключ и непонятно, там она или нет. Но Паша был непреклонен. Время близилось к пяти. Девочки звонили Оле, но та была не на связи. Пашу осенило. Что-то произошло! Она точно там! Паша не разбирая дороги побежал искать парней, ломясь во все двери. Паша кричал, что девушке плохо, что наверняка что-то случилось и вёл себя как сумасшедший. Другие студенты нашли преподавателей и один из мужчин-преподавателей, географ, с помощью более старших студентов взломал дверь. Паша бросился внутрь, расталкивая всех. На полу со множеством порезов на руках в неестественной позе, опершись на кровать, сидела Соёлма. Вернее, до этого она оперлась на кровать, а со временем её поза стала неестественной. Голова была запрокинута на бок, глаза остекленели. По полу растеклись два ручья крови. Кровь уже успела потемнеть и начала застывать. Руки, лежавшие на коленях, были как будто немного вывернуты вперёд внутренней стороной. Словно, она перед смертью разгдядывала свои порезы. Кожа была мертвенно-бледна. Чрезвычайно бледными были и губы. В них едва угадывался розовый цвет. Волосы девушки были жирными и спутанными. Тело уже остыло. Паша, наступая прямо в кровь и растаптывая её ботинками, бросился к ней с нечленораздельными криками. Взял на руки и завыл как животное. Он принимал к себе самое дорогое, последнее, что у него осталось. Но и это у него отняли. Кто-то оттащил Пашу и уволок в свою комнату.