Я сунул ему пару купюр. – Пускай чуть подольше покрутится. – Нет проблем. Я усадил ее на большую бело-золотую лошадку с розовыми перьями вместо хвоста, подвешенную на витой медный прут, – наверняка еще и вверх-вниз ходит. Сам встал рядом. Коротышка опять с головой ушел в чтение. Вытянул руку, нажал кнопку на ржавом пульте, потянул рычаг, и слезливые звуки вальса «Голубой Дунай» с хрипом вырвались из полудюжины упрятанных под потолком динамиков. Карусель плавно тронулась с места, начала раскручиваться – лошадки, обезьянки, колесницы возродились к жизни, плавно поднимаясь и опускаясь при вращении машины. Ручонки Мелоди крепко сомкнулись вокруг шеи ее скакуна; она неотрывно смотрела прямо перед собой. Постепенно ослабила захват и позволила себе оглянуться по сторонам. К двадцатому обороту девочка уже покачивалась в такт музыке, прикрыв глазенки и разинув рот в молчаливом смехе. Когда музыка наконец смолкла, я помог ей слезть, и Мелоди, пошатнувшись от головокружения, ступила на грязный бетонный пол. Она хихикала и крутила сумочку в веселом ритме, в такт уже умолкнувшему вальсу. Мы вышли из павильона и рискнули дойти до конца пирса. Мелоди не сводила завороженного взгляда с огромных баков для наживки, кишащих извивающимися анчоусами, в изумлении застыла при виде корзины свежих морских окуней, которую тащила троица мускулистых бородатых рыбаков. Красноватые снулые рыбины лежали грудой. От быстрого подъема со дна океана воздушные пузыри у некоторых окуней полопались и торчали из разинутых ртов. Вверх-вниз по неподвижным тушкам карабкались крабики размером с пчел. Сверху на рыбу пикировали грабители-чайки, которых отгоняли мозолистые коричневые руки рыбаков. Один из них, парнишка не старше восемнадцати, заметил ее завороженный взгляд. – Грязновато тут, а? – Ага. – Скажи своему папе, пусть в следующий выходной сводит тебя куда-нибудь почище! Он рассмеялся. Мелоди улыбнулась. Она даже не попыталась его поправить. Где-то по соседству жарили креветок. Я заметил, как девочка поводит носом. – Проголодалась? – Типа да. – Она явно маялась. – Что-то не так? – Мама велела мне ничего не выпрашивать. – Не волнуйся. Я собираюсь сказать твоей маме, что ты вела себе хорошо. Ты сегодня завтракала? – Типа да. – А что ела? – Соку попила. Кусочек пончика. Такого, с белой обсыпкой. – И всё? – Угу. – Мелоди отвернулась от меня, словно ожидая наказания. Я смягчил голос. – Наверное, у тебя тогда еще не было аппетита. – Угу. Вот тебе и теория насчет завтрака! – Ну, а лично я голоден как волк. – Это было правдой. С утра только чашку кофе выпил. – Как смотришь, чтобы вместе пойти поискать что-нибудь перекусить? – Спасибо, доктор Дел… – На моей фамилии она запнулась. – Давай просто Алекс. – Спасибо, Алекс. Мы вычислили источник соблазнительных запахов – в убогой забегаловке, втиснувшейся между магазином сувениров и открытым ларьком с наживкой и рыболовными снастями. За прилавком стояла толстая тетка, нездорово белая и рыхлая. Пар и дым густо окутывали ее луноподобное лицо, создавая мерцающий ореол. На заднем плане шипели и потрескивали залитые раскаленным маслом противни. Я купил большой промасленный пакет всяких вкусностей: несколько порций завернутых в фольгу креветок и жареной трески, корзинку жареной картошки, которая торчала оттуда, словно набор полицейских дубинок, запечатанные пластиковые плошки с соусом тартар и кетчупом, бумажные пакетики с солью и две банки колы непонятной марки. – Эй, не забудьте вот это, сэр! – Толстуха протянула мне целую пачку бумажных салфеток. – О, спасибо. – Ох уж эти детки! – Она опустила взгляд на Мелоди. – Приятного аппетита, зайчик! Мы вынесли еду с пирса и нашли тихий уголок на пляже, неподалеку от «Центра долголетия Притикина»[23]. Набросились на истекающие маслом яства, наблюдая за солидного возраста мужчинами, пытающимися бегать трусцой вокруг квартала после подпитки тем бессердечным меню, которое в наши дни предлагают в этом центре. Мелоди поглощала еду, как водила-дальнобойщик. Время подбиралось к полудню – значит, она была готова к своей второй дозе амфетамина за день. Ее мать не предложила мне прихватить с собой таблетки, а я не подумал – или не захотел – об этом напомнить. Перемена в ее поведении стала заметной еще за едой и с каждый минутой проявлялась все сильнее. Девочка стала более подвижной. Проявляла больше любопытства к происходящему вокруг. Постоянно вертелась, словно просыпаясь от долгого бестолкового сна. Все время озиралась по сторонам, вновь вступая в контакт с окружающим. Маленькое личико, совсем недавно сонное и безучастное, на глазах оживало. – Ой, смотрите! – Она ткнула пальчиком в сторону выводка облаченных в гидрокостюмы серферов, катающихся по волнам вдалеке. – На тюленей похожи, правда? Мелоди хихикнула. – А можно я подойду к водичке, Алекс? – Только сними туфельки и ходи там, где волны касаются песка. Постарайся не замочить платье. Я сунул в рот очередную креветку, откинулся и смотрел, как она бегает вдоль линии отлива, пиная тонкими ножками воду. Один раз обернулась в мою сторону и помахала. Я минут двадцать понаблюдал, как Мелоди носится туда-сюда, а потом закатал штанины, снял туфли и носки и присоединился к ней. Стали бегать вместе. Ее ноги работали лучше с каждым мгновением; вскоре она уже прыгала и скакала, как газель. Радостно вопила, брызгалась и двигалась без остановки до тех пор, пока мы оба не запыхались. Затем побрели к месту нашего пикника и рухнули на песок. Волосы ее совсем перепутались, так что я вынул заколки, кое-как привел ей голову в порядок и вновь пристроил заколки на место. Ее маленькая грудь тяжело вздымалась. Ноги от лодыжек покрылись коркой песка. Когда девочка наконец перевела дух, то спросила меня: – Я… я хорошо себя вела, да? – Ты вела себя просто замечательно. На маленьком личике явственно читалось сомнение. – А ты так не думаешь, Мелоди? – Ну, не знаю…. Иногда я думаю, что веду себя хорошо, а мама бесится, или миссис Брукхауз говорит, что я плохая. – Ты всегда хорошая. Даже если кто-то думает, что ты делаешь что-то не то. Понимаешь это? – Наверное, да. – Но не совсем, угу? – Я… я уже запуталась. – Кто угодно может запутаться. И дети, и мамы, и папы. И доктора. – Доктор Тоул тоже? – Даже доктор Тоул. Мелоди немного над этим поразмыслила. Большие темные глазищи метались по сторонам, нацеливаясь то на воду, то на мое лицо, то на небо, то опять на меня. – Мама сказала, что вы хотите меня загипнотизировать. – Она произнесла это как «гип-мотизировать». – Если только ты сама этого захочешь. Понимаешь, зачем это? – Типа да. Чтобы я стала лучше соображать? – Нет. Соображаешь ты и так отлично. Здесь, – я похлопал ее по макушке, – все работает как надо. Мы хотим попробовать гипноз – за-гип-но-ти-зи-ро-вать тебя, – чтобы ты нам помогла. Чтобы смогла кое-что вспомнить. – Насчет того, как ранили того, другого доктора? Я смешался. Мой принцип – быть с детьми максимально честным, но если ей не сообщили, что Хэндлер и Гутиэрес мертвы, то я не собирался оказаться первым, кто сообщит ей это шокирующее известие. Да и момент неподходящий. – Да. Насчет этого. – Я сказала тому полицейскому, что ничего не помню. Там все было темно и ваще.