Золоченая клетка лифта подняла нас на пятый этаж увенчанного куполом здания на западной стороне кампуса. Разжав свои челюсти, она выпустила нас в погруженную в тишину круглую ротонду, выложенную мрамором и покрытую слоем пыли. С вогнутого оштукатуренного потолка высоко над головой дудели в рожки теперь уже основательно выцветшие херувимы – мы оказались внутри купола. Каменные стены издавали запах гниющей бумаги. Неоткрывающееся окно с ромбовидным узором переплета разделяли две дубовые двери. Первую, с надписью «Картографическая библиотека», судя по ее виду, уже сто лет как не открывали. Вторая была никак не обозначена. Маргарет постучала в необозначенную дверь и, не получив ответа, толкнула ее и вошла. За ней открылась просторная комната с высоким потолком и стрельчатыми, как в соборе, окнами с видом на причал. Каждый свободный дюйм пространства стен занимали книжные шкафы, бессистемно заваленные и заставленные потрепанными томами. Те книги, которым не нашлось места в шкафах, высокими ненадежными стопками балансировали на полу. В центре комнаты стоял похожий на козлы стол с горой рукописей и книг. Огромный глобус на колесиках и старинный письменный стол на львиных лапах были задвинуты в угол. На столе валялись пустая картонка из «Макдоналдса» и пара скомканных бумажных салфеток с жирными пятнами. – Профессор? – нерешительно произнесла Маргарет. И тут же мне: – Интересно, куда он запропастился? – Ку-ку! – Голос донесся откуда-то из-за стола на козлах. Маргарет вздрогнула, и сумочка выпала у нее из рук. Содержимое рассыпалось по полу. Из-за покосившейся стопки бумаг с растрепанными краями показалась шишковатая голова. – Прости, что напугал, дорогуша. – Голова полностью появилась на свет, закинутая в беззвучном смехе. – Профессор, – с чувством произнесла Маргарет. – Как вам не стыдно! Она наклонилась, чтобы собрать разлетевшиеся пожитки. Ван дер Грааф вышел из-под прикрытия стола, застенчиво опустив глаза. До этого момента я думал, что он там сидел. Но когда его голова не приподнялась над столом, я понял, что профессор все время стоял на ногах. Ростом он не дотягивал даже до пяти футов. Тело у него было обычных габаритов, но переломанное в пояснице – позвоночник изогнут буквой «S», а изогнутая спина нагружена горбом размером с туго набитый рюкзак. В итоге голова казалась слишком большой для такого тела – морщинистое яйцо, увенчанное редким седым пухом. Двигаясь, он напоминал сонного скорпиона. На лице у него было написано деланое раскаяние, но огонек в слезящихся голубых глазах говорил гораздо больше, чем безгубый рот с опущенными книзу уголками. – Тебе помочь, дорогая? – Голос у него был сухой и хорошо поставленный. Маргарет собрала остатки своих пожитков с пола и засунула их в сумочку. – Нет, спасибо, профессор. Уже сама справилась. – Она перевела дух и постаралась выглядеть невозмутимо. – Так не передумала ехать со мной на пикник с пиццей? – Если вы будете хорошо себя вести. Он молитвенно сложил перед собой руки. – Обещаю, дорогая! – Ну, тогда ладно. Профессор, это Билл Робертс – тот самый журналист, про которого я вам говорила. Билл – профессор Гарт ван дер Грааф. – Здравствуйте, профессор. Глянув на меня снизу вверх из-под сонных век, он заметил: – А вы не похожи на Кларка Кента[97]. – Простите? – Разве газетные репортеры не должны быть похожи на Кларка Кента? – А я и не знал, что профсоюз этого требует. – Меня как-то интервьюировал один репортер после войны… Второй мировой, я должен уточнить, не Первой – все-таки я не настолько древнее ископаемое… Он хотел знать, какое место эта война займет в истории. Так вот выглядел он в точности как Кларк Кент. – Профессор провел рукой по черепу, покрытому старческими пятнышками. – А у вас разве нет очков и всего такого, молодой человек? – Простите, но глаза у меня пока здоровые. Он повернулся ко мне спиной и направился к одному из книжных шкафов. В его движениях была какая-то чудная змеиная грация – чахлое тело словно только вихлялось из стороны в сторону, при этом на самом деле продвигаясь вперед. Он медленно влез на приступочку, потянулся вверх, ухватился за том в кожаном переплете, слез вниз и вернулся к нам. – Вот, гляньте, – сказал он, открывая том, который оказался толстым скоросшивателем с коллекцией комиксов. – Вот кого я имею в виду. – Трясущийся палец ткнул в изображение звездного репортера «Дейли плэнет», входящего в телефонную будку. – Кларк Кент. Вот этот репортер. – Я уверена, что мистер Робертс знает, кто такой Кларк Кент, профессор. – Вот пусть возвращается, когда будет больше похож на него – тогда и поговорим! – рявкнул старик. Мы с Маргарет обменялись беспомощными взглядами. Она начала было что-то говорить, но тут ван дер Грааф закинул голову и разразился сухим каркающим смехом. – Обманули дурака на четыре кулака! – Он самозабвенно хохотал, пока веселье не растворилось в хриплом булькающем кашле. – О, профессор! – ворчливо сказала Маргарет. Они опять набросились друг на друга, сойдясь в словесном поединке. Я начал подозревать, что отношения у них давно хорошо отлажены. Я стоял в сторонке, чувствуя себя невольным зрителем какого-то фрик-шоу. – Признайся, дорогая, – говорил ван дер Грааф, – хорошо же я тебя одурачил! – Он ликующе топнул ногой. – Ты решила, что я окончательно впал в маразм! – Маразм тут, по-моему, ни при чем. – Она фыркнула. – Вы просто гадкий мальчик! Мои надежды получить достоверную информацию от этого свихнувшегося горбуна угасали с каждой секундой. Я многозначительно откашлялся. Они остановились и уставились на меня. В уголке сморщенного рта ван дер Граафа скопился пузырек слюны. Руки по-старчески подрагивали. Маргарет, подбоченясь, башней нависала над ним. – А теперь я хочу, чтобы вы посотрудничали с мистером Робертсом, – сурово сказала она. Ван дер Грааф бросил на меня недовольный взгляд. – Ну хорошо, – проныл он. – Но только если ты покатаешь меня вокруг озера на моем «Дюзи». – Я же сказала, что покатаю. – У меня «Дюзенберг» тридцать седьмого года, – объяснил он мне. – Просто невероятная тачка. Четыреста хрюкающих жеребцов под сверкающим рубиновым капотом! Хромированные трубы! Топливо жрет, что только заправлять поспевай. Сам я больше водить не могу. А Мэгги – просто негодяйка. Под моим чутким руководством она могла бы с ним справиться. Но она отказывается. Чопорное слово «топливо» он произнес с явным удовольствием и аристократическим британским прононсом. – Профессор ван дер Грааф, была веская причина, почему я вам отказала! Шел дождь, и мне не хотелось садиться за руль машины стоимостью двести тысяч долларов в такую рискованную погоду. – Пфу! Да я на этой ласточке в сорок четвертом отсюда до Сономы и обратно сгонял! Чихать ей на любые стихийные бедствия! – Хорошо. Я вас покатаю. Завтра, если мистер Робертс даст хорошую оценку вашему поведению. – Это я тут профессор! Я выставляю оценки! Она не обратила на него внимания. – Мне надо в библиотеку, мистер Робертс. Сами найдете обратную дорогу в мой офис? – Конечно. – Тогда увидимся, когда вы закончите. До свидания, профессор. – Завтра в час. И пусть хоть камни с неба валятся! – крикнул ван дер Грааф ей в спину. Когда дверь закрылась, он пригласил меня сесть. – А сам я постою. Не могу найти стула, который мне подходит. Когда я был маленьким, отец позвал столяров и резчиков, пытаясь найти какой-то способ усадить меня поудобней. Ничего не вышло. Хотя они действительно произвели на свет некую завораживающую абстрактную скульптуру. – Он хохотнул и оперся на стол на козлах. – Большую часть жизни я провожу на ногах. Под конец в этом действительно есть преимущество. Ноги у меня просто железные. Кровообращение – как у человека вдвое меня моложе. Я уселся в кожаное кресло. Наши глаза оказались на одном уровне. – Эта Мэгги… – продолжал профессор. – Всегда такая грустная. Вот флиртую с ней, стараюсь чуток взбодрить. Ей, похоже, так одиноко большую часть времени… Он порылся среди бумаг и вытащил фляжку. – Ирландский виски. В верхнем правом ящике письменного стола – два стакана. Будьте добры, достаньте и передайте мне. Я отыскал стаканы, которые явно не блистали чистотой. Ван дер Грааф наполнил каждый примерно на дюйм, не пролив ни капли. – Держите. Я посмотрел, как он пригубил виски, и последовал его примеру. – Как думаете – может, она девственница? Такое вообще возможно в наши дни и в таком возрасте? – Он подошел к этому вопросу как к некой эпистемологической загадке. – Не могу сказать, профессор. Я с ней всего час как познакомился. – Просто в голове не укладывается – девственность у женщины ее возраста! И все же восторженно цитировать «Песнь песней» при ее виде тоже как-то не тянет. – Он отпил еще виски, погрузившись в размышления о сексуальной жизни Маргарет Доплмайер и молча уставившись в пространство. Наконец сказал: