Часть 53 из 83 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Ван дер Грааф заглянул внутрь стакана и опрокинул в рот последние капли.
– Девушка – мать – везла ребенка в больницу. Он проснулся с крупом или еще какой-то такой хворью. Ближайшее отделение экстренной помощи – в Детской ортопедической больнице, в университете. Это были ранние утренние часы, еще темно. Ее машина слетела с моста Эвергрин и упала в озеро. Нашли ее только днем.
– А где был доктор Тоул?
– Учился. Корпел над учебниками всю ночь напролет. Естественно, это вызвало у него чувство вины – он был потрясен, абсолютно раздавлен. Наверняка винил себя, что не поехал с ними и сам не утонул. Знаете, наверное, каким самобичеванием занимаются те, кто потерял близких…
– Действительно, трагедия.
– О да. Она была славная девушка.
– Доктор Тоул держит у себя в кабинете ее фотографию.
– Малый не без сантиментов, выходит?
– Думаю, что так. – Я отпил немного виски. – Значит, после той трагедии он стал больше общаться с друзьями?
– Да. Хотя стоило вам употребить это слово, как я кое-что осознал. По моему разумению, дружба подразумевает взаимную привязанность, некоторую степень взаимного восхищения. Эти же трое всегда выглядели такими мрачными, когда были вместе, – они словно не получали удовольствия от компании друг друга. Я никогда не знал, что их на самом деле связывало, но такая связь действительно существовала. Уилли поступил на медицинский – и Стюарт потащился следом. Эдвин Хейден учился на юрфаке в том же университете. Они обосновались в одном городе. Не сомневаюсь, что вы свяжетесь с остальными двумя, чтобы набрать хвалебных цитат для вашей статьи. Если вообще будет какая-то статья.
Я заставил себя оставаться спокойным.
– Что вы хотите сказать?
– О, по-моему, вы прекрасно понимаете, о чем я, мой мальчик! Я не собираюсь требовать у вас какие-то документы, подтверждающие, что вы тот, кем назвались, – это все равно ничего не доказало бы, – потому что вы представляетесь мне приятным интеллигентным человеком, а сколько у меня здесь бывает народу, с которым я могу так вот запросто поболтать? Сказано достаточно.
– Я ценю это, профессор.
– Еще бы. Уверен, что у вас есть весомые причины расспрашивать меня об Уилли. Уверен, что они слишком скучны, и у меня нет никакого желания про них знать. Я вам помог?
– Вы мне более чем помогли.
Я наполнил оба стакана, и мы вместе выпили, не обменявшись и словом.
– Нет ли у вас желания еще чуть-чуть помочь мне? – спросил я.
– Смотря в чем.
– У доктора Тоула есть племянник. Тимоти Крюгер. Мне интересно, не сможете ли вы и про него что-нибудь рассказать.
Ван дер Грааф трясущимися руками поднес стакан к губам. На лице его сгустились тучи.
– Крюгер! – Эта фамилия прозвучала у него как ругательство.
– Да.
– Кузен. Дальний кузен, не племянник.
– Кузен так кузен.
– Крюгеры. Древний род. Пруссаки, все до единого. Политические воротилы. Могущественное семейство. – Его медоточивость доброго дедушки как рукой сняло, и он выплевывал слова с механической интонацией автомата. – Пруссаки.
Профессор сделал несколько нетвердых шагов, но вдруг замер и уронил руки по бокам.
– Все это явно имеет какое-то отношение к полиции, – произнес он, словно рассуждая вслух.
– Что заставляет вас так думать?
Его лицо потемнело от гнева, и он вздернул кулак над головой – грозный вестник гибельной судьбы.
– Не делайте из меня дурака, молодой человек! Если речь идет о Тимоти Крюгере, то ничего другого и быть не может!
– Да, это действительно часть уголовного расследования. Но я не могу вдаваться в подробности.
– Да ну? Я распустил с вами язык, не пытаясь вызнать ваши истинные намерения. Секунду назад я предполагал, что они просто скучные. Теперь я другого мнения.
– Что в имени Крюгера так пугает вас, профессор?
– Зло, – сказал он. – Зло меня пугает. Вы говорите, что ваши вопросы – это часть уголовного расследования. Откуда мне знать, на чьей вы стороне?
– Я работаю с полицией. Но я не полицейский.
– Терпеть не могу, когда говорят загадками! Либо будьте правдивы, либо убирайтесь к черту!
Я поразмыслил, что же делать.
– Маргарет Доплмайер, – произнес я наконец. – Я не хочу, чтобы она потеряла работу из-за того, что я вам скажу.
– Мэгги? – Он фыркнул. – Не переживайте за нее, я не собираюсь направо и налево кричать, что это она привела вас ко мне. Она совсем повесила нос, ей нужна интрига, чтобы вновь обрести вкус к жизни. Я достаточно много общался с ней, чтобы понять: она изо всех сил цепляется за теорию всемирного заговора. Помашите перед ней чем-то подобным, и она кинется к вам, как форель на мушку. Убийство Кеннеди, неопознанные летающие объекты, кариес – все это результат всеохватного сговора анонимных злых гениев. Не сомневаюсь, что вы это уже поняли и удачно этим воспользовались.
В его устах я выглядел конченым макиавеллистом[99]. Я не стал это оспаривать.
– Нет, – сказал ван дер Грааф. – У меня нет интереса разрушать жизнь Мэгги. Она мой друг. А кроме того, моя преданность данному заведению далеко не слепа. Я терпеть не могу некоторые стороны этого места – моего настоящего дома, если хотите.
– Вроде крюгеров?
– Вроде окружения, которое позволяет процветать крюгерам и иже с ними.
Он пошатнулся, слишком большая голова свесилась набок.
– Выбор за вами, молодой человек. Выкладывайте или проваливайте вон.
И я ему все выложил.
* * *
– Ничего в вашей истории меня не удивляет, – сказал профессор. – Я не знал ни о смерти Стюарта Хикла, ни о его сексуальных предпочтениях, но ни то ни другое меня ничуть не шокирует. Он был плохим поэтом, мистер Делавэр, очень плохим, – а для плохого поэта не существует никаких границ.
Я припомнил стихотворение на смерть Лайлы Тоул в конце выпускного альбома. Теперь стало ясно, кто такой «С».
– Когда вы упомянули Тимоти, я сразу встревожился, поскольку не знал, не работаете ли вы на Крюгеров. Удостоверение, которое вы мне показали, очень похоже на настоящее, но такие штучки легко подделать.
– Позвоните детективу Делано Харди из полицейского дивизиона Западного Лос-Анджелеса. Он скажет вам, на чьей я стороне. – Я очень надеялся, что он не станет ловить меня на слове – черт его знает, как отреагирует Харди.
Ван дер Грааф задумчиво посмотрел на меня.
– Нет, это вряд ли понадобится. Лжец из вас аховый. По-моему, я могу интуитивно понять, когда вы говорите правду.
– Спасибо.
– Не за что. Комплимент напрашивался сам собой.
– Расскажите про Тимоти Крюгера, – попросил я.
Он прищурился на меня, словно гном, сотворенный в голливудской лаборатории спецэффектов.
– Первое, на чем бы я хотел сделать акцент, – это что зло Крюгеров не имеет никакого отношения к богатству. Они вполне могли быть злыми бедняками – насколько я представляю, некогда так оно и было. Если это выглядит, будто я пытаюсь оправдать и сам себя, то так оно и есть.
– Я понимаю.
– Очень богатые – это не зло. Так сказать, большевистская пропаганда наоборот. Это совершенно безобидная публика – полностью замкнутая в своем тесном мирке, скрытная, обреченная на угасание. – Он отступил на шаг, будто отпрянув перед лицом своего собственного пророчества.
Я терпеливо ждал.
– Тимоти Крюгер, – произнес наконец ван дер Грааф, – это просто убийца. Без лишних слов. То, что его так и не арестовали, не осудили и не посадили в тюрьму, никоим образом не умаляет его вины в моих глазах. История берет начало семь… нет, восемь лет назад. Был тут один студент, фермерский паренек из Айдахо. Умница, сложен, как Адонис. Фамилия его была Сэксон. Джеффри Сэксон. Он приехал сюда учиться – первый в своей семье, кто закончил среднюю школу, мечтал стать писателем… Его взяли на спортивную стипендию – гребля, бейсбол, футбол, борьба, – и он ухитрился преуспеть во всем этом, учась на круглые пятерки. В качестве профильного предмета выбрал историю, и я был его научным руководителем, хотя на тот момент уже не преподавал. Мы очень много беседовали – здесь, прямо в этом кабинете. Вести беседы с этим парнишкой было истинным удовольствием. У него имелся настоящий вкус к жизни, истинная жажда знаний.
В уголке одного печального голубого глаза собралась слеза.
– Простите. – Старик вытащил льняной платок и промокнул щеку. – Пыльно тут; пусть уборщицу пришлют, что ли…
Он пригубил виски, и когда вновь заговорил, голос его ностальгически ослаб.
– У Джеффри Сэксона была любознательная, пытливая натура настоящего ученого, мистер Делавэр. Помню, как он впервые появился здесь и увидел все эти книги. Словно ребенок, которого оставили одного в магазине игрушек. Я разрешал ему брать с собой редчайшие антикварные тома – все, начиная от лондонского издания хроник Иосифа[100] до антропологических трактатов. Джеффри жадно поглощал их один за другим. «Господи, профессор, – говаривал он, – и нескольких жизней не хватит, чтобы изучить хотя бы малую часть того, что стоит знать!» А это первый признак настоящего интеллектуала, на мой взгляд, – способность познать собственную незначительность в отношении всей массы знаний, накопленных человечеством.